Владимир Солоухин - Варшавские этюды Страница 2

Тут можно читать бесплатно Владимир Солоухин - Варшавские этюды. Жанр: Проза / Советская классическая проза, год неизвестен. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Владимир Солоухин - Варшавские этюды

Владимир Солоухин - Варшавские этюды краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Владимир Солоухин - Варшавские этюды» бесплатно полную версию:
Автор пишет о наших современниках, размышляет о тех или иных явлениях нашей действительности. Рассуждения писателя подчас полемичны, но они подкупают искренностью чувств, широтой видения жизни.

Владимир Солоухин - Варшавские этюды читать онлайн бесплатно

Владимир Солоухин - Варшавские этюды - читать книгу онлайн бесплатно, автор Владимир Солоухин

История трогательная и печальная. Русский писатель целиком на стороне поляков, благородных, смелых и любящих. И вот — много ли надо — одна только полька передо мной с синими глазами, а уже все для меня освещено в рассказе по-иному, нежели было бы без этой польки.

Я просил ее читать по-польски. Алиса сразу преображалась. Она вся превращалась в голубой, синий огонь. Без нее я никогда бы не понял или понял бы не так скоро красоту ее странного, насыщенного, как известно, шипящими звуками польского языка. Речь Алисы звучала и твердо, и мягко, и отрывисто, и плавно. Она воспринималась как своеобразная музыка. Во всяком случае, когда потом, много лет спустя, я услышал польскую речь вокруг себя уже в Варшаве, на меня повеяло чуть ли не родным и близким.

Но ни у кого из нас не было с Алисой любви. Возможно, что Кирилл вздыхал чуточку поглубже, чем мы, не зря же написал стихотворение про елочку. Но и там, я думаю, и в их отношениях больше подходило слово «дружба». Допускаю, что Кирилл дружил с Алисой крепче, чем мы, а главное, надежнее и последовательнее. Что касается меня, то подошел мой диплом, и я как-то надолго отвлекся и от института, и от его общежития.

Между тем Алиса внезапно уехала из Москвы, не дождавшись окончания учебного года. Прошелестел слушок, что ее не то отозвали соответствующие инстанции в Варшаве, не то порекомендовали уехать, то есть фактически отправили домой наши соответствующие инстанции. Очень смутно и глухо в шелестящем слушке прозвучало имя поэта Ильи Сельвинского. Что ж, она ходила к нему на семинар и уж, подумалось мне, не повздорила ли с ним по неуемности, бескомпромиссности своего польского характера? Не произошло ли скандала? Не Сельвинский ли настоял на отчислении Алисы из нашего института? Впрочем, этот ее отъезд я совсем прозевал и узнал о нем спустя много времени. Спросил было у Кирилла, что случилось с Алисой, но Кирилл, как ее верный друг, ответил не очень внятно: не то насчет ее болезни, не то насчет болезни ее матери.

Жизнь шла. Диплом, устройство на работу, поездки по стране от журнала «Огонек», обзаведение семьей. Студенческие годы отошли в прошлое. Хотя привязанности есть привязанности, у сердца на них свой счет. Навсегда остался в прошлом светлый солнечный зайчик под названием Алиса. Маленький зайчик. Не пожар, не трагедия, не выжженная пустыня, не взорванные мосты, не возделанный сад, не притихший до времени вулкан, не грандиозный тропический ливень… Алиса. Пылкая девушка, которая немного нравилась мне, которой, может быть, немного нравился я. Студенческое общежитие, стихи. Страстная польская речь. Все мои симпатии к Польше как к народу, как к исторической категории пошли от Алисы, дай ей бог здоровья и счастья!

…Илью Львовича Сельвинского я увидел в 45-м году. Ему, значит, было сорок шесть лет, а мне двадцать один. В 1950 году, соответственно, ему было 51 (сколько сейчас мне, пишущему эти строки), а мне — двадцать шесть. Алисе — восемнадцать. Вот и вся расстановка сил.

В подвале Политехнического музея занималось по четвергам литературное объединение издательства «Молодая гвардия». Как помнится, постоянного руководителя у этого объединения не было, приглашали на каждое занятие того или другого поэта. Бывали Тихонов, Антокольский, Луговской, Кирсанов, Асеев…

Сельвинский сидел в руководительском кресле, немного развалясь и перебирая крупные янтарные четки. Он позировал поэтической молодежи. Он был нельзя сказать что высоким (Луговской выше), но крупным пожилым мужчиной, а тогда мне казалось — стариком.

Смуглый и крупнолицый, с некоторой ленью в движениях, он играл под тигра — своего любимого зверя, часто упоминаемого в стихах. Молоденькие поэтессы, студентки-филологички смотрели на него завороженными глазами, и мне, тогда двадцатилетнему солдату, казалось странным, что на подобного старика можно смотреть восторженно и влюбленно.

Учась в Литературном институте, я несколько раз заходил на семинары Ильи Львовича, хотя постоянно числился в семинаре Луговского, а потом Коваленкова. Иногда мы, студенты-поэты, бродили по чужим семинарам, даже по прозаическим. Интересно было послушать, коли есть такая возможность, Паустовского, Федина, Леонова, Сельвинского, Антокольского…

Стихи Сельвинского для меня всегда были интересны. Кое-что я знал наизусть. Во всяком случае, встретив в журнале, не пролистывал, но прочитывал обязательно. Да и как не читать — профессия. Но все же за всем не уследишь. Должен признаться теперь, что небольшая поэма, о которой сейчас пойдет речь, не была мною прочитана своевременно. Попалась на глаза, может быть, уже в 55-м году, а не в год ее написания и публикации.

Листая томик стихов Сельвинского, я вдруг увидел знакомое сочетание букв — Алиса. И подзаглавие: «Из рукописей моего друга, пожелавшего остаться неизвестным». Сами по себе ничего не говорили слова, в том числе и заглавное слово, но особым чувством я сразу все осознал и понял… Только еще начиная пробегать глазами все пятнадцать этюдов, из которых состоит поэма, я уже уверенно знал, что это про ту, про нашу Алису, а вместе с тем встали на свои места и приглушенные разговоры, и внезапный отъезд ее, и увиливающий от меня взгляд Кирилла.

«Я тебя узнал по сновиденьям… Я тебя предчувствовал, предвидел… И когда вокруг необычайно Сплетня заметалась как в бреду…»

Ну да. О чем же это, если не о том самом?

«Угадал я не глазом, но оком ледяные твои огни… В этот миг я увидел бессмертье, ты же видела лишь старика».[1] Тут хотя еще и нет пока конкретного образа, который хотя бы угадывался, но ледяные огни — это, конечно, Алиса. Но пойдем дальше.

«В день, когда по льдинам Заполярья… шел я на собаках в океане, бородатый, тридцатитрехлетний, где-то в Польше родился ребенок: девочка со льдистыми глазами… Я увидел их и содрогнулся… Арктика сквозь мили, сквозь туманы вырубила деву изо льда… Девушка смеется, веселится… Ей ведь, упоенной, невдомек, что она задумана природой лишь затем, чтобы войти в поэму. В черный день ледового похода для меня Алиса родилась».

Таких совпадений быть не могло. Чтобы и Алиса, и полька, и со льдистыми глазами. Значит, вот оно что! Ходила к нему на семинар, и он ее полюбил. Ему пятьдесят один (как мне теперь, когда пишу эти строки), а ей восемнадцать. Были свидания? «На безлунье в бору высоком…» (этюд 2). «Она мне постоянно говорила, что у нее жених, что он красавец и что, мол, нет на свете человека такого некрасивого, как я. И вдруг однажды очень удивленно: «А знаешь? А ведь ты похож на тигра!» (этюд 4).

Как ни странно, сквозь бесконкретные эти стихи проступает конкретный образ Алисы. Это похоже на нее — нарочно называть человека некрасивым, чтобы поддразнить стареющего поэта, рассказывая о своем женихе-красавце. Это целиком в ее духе. Кроме того, оборот «А знаешь?» — ее оборот.

— А знаешь? Я сегодня впервые была в общественной бане. У нас в Польше нет таких бань. Это страшно, Володя.

— Что страшно? Жарко?

— Нет, эти тела, тела! Эти дряблые женщины, бесформенные, с большими животами на тонких ногах. Эти груди, свисающие до живота. Или эти жирные туши все в складках, розовые, как семга, или желтые, как пергамент. Неужели и я буду такая же, Володя? Это страшно. Я не хочу. Я впервые увидела. Я забыла, что пришла мыться. Я смотрела как в круге ада…

Шестой этюд, бесспорно, самый сильный во всей поэме. Пожалуй, я выпишу его целиком. Замечу, кстати, что, значит, была и ревность, вернее, был, наверное, разговор, упрек какой-нибудь с его стороны, она его обрезала и нарочно съязвила в ответ вроде того, что еще не видела таких некрасивых людей или вроде придуманного ею жениха-красавца. Я знал, что никакого жениха в Польше у нее в то время не было.

Я не смею тебя ревновать ни к кому.Будь на все твоя воля девичья.Но безумно ревную лишь к одному:К вековому слову Мицкевича.

О, как плещет в устах твоих польская речь,Ключевая да серебристая!Как умеет она прямо в душу истечь,Утоляющая, словно истина.

Ни о чем я тебя не прошу, не молю,Лишь одною просьбой измучаю —Чтобы ты ощутила стихию мою,Молнией взбаламученную,

Чтобы гул мой, твоим повторенный ртом,Для тебя прозвучал бы истиною.Чтобы голос мой жаркий в дыханье твоемВоскресил ту весну единственную.

И когда твой счастливый красавец жених,Оборвав тебя на полуслове,Поцелуем задушит русский мой стих,Ты почувствуешь ли вкус моей крови?

Вспоминаю свое первое впечатление от прочтения поэмы «Алиса», на котором я себя поймал. Как же так? Один и тот же человек, одна и та же Алиса, для нас — девчонка, немного нравящаяся (посидеть около нее в общежитии, послушать вот именно Мицкевича из ее уст, поносить ее полушубок), а для него — молния, гром, рок, пожар, трагедия, выжженная пустыня, возделанный сад, притихший до времени вулкан, тропический ливень, поэма в конце концов… Алиса.

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.