Владимир Кораблинов - Столбищенский гений Страница 2

Тут можно читать бесплатно Владимир Кораблинов - Столбищенский гений. Жанр: Проза / Советская классическая проза, год -. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Владимир Кораблинов - Столбищенский гений

Владимир Кораблинов - Столбищенский гений краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Владимир Кораблинов - Столбищенский гений» бесплатно полную версию:
«… Со стародавних времен прижился у нас такой неписаный закон, что гениям все дозволено. Это, мол, личности исключительные, у них и психика особенная, и в силу этой «особенной» психики им и надлежит прощать то, что другим ни в коем случае не прощается.Когда иной раз заспорят на эту тему, то защитники неприкосновенности гениев обязательно приводят в пример анекдоты из жизни разных знаменитых людей. Очень любопытно, что большая часть подобных анекдотов связана с пьяными похождениями знаменитостей или какими-нибудь эксцентричными поступками, зачастую граничащими с обыкновенным хулиганством.И вот мне вспоминается одна простенькая история, в которой, правда, нет гениев в общепринятом смысле, а все обыкновенные люди. Но как в капле воды отражается солнце и небо с облаками, так и в истории этой отразилась вся несостоятельность придуманной теории неприкосновенности и неподсудности отмеченных гениальностью людей. …»

Владимир Кораблинов - Столбищенский гений читать онлайн бесплатно

Владимир Кораблинов - Столбищенский гений - читать книгу онлайн бесплатно, автор Владимир Кораблинов

Чаркин сперва с опаской поглядывал на гостя, не совсем понимая, чего, собственно, тому от него понадобилось. Однако, когда появилась перцовка, Чаркин сообразил, что ничего плохого тут, пожалуй, не предвидится. Кроме того, ему стало лестно, что московский товарищ проявил к нему такой необыкновенный интерес.

И он начал охотно рассказывать о себе и отвечать на въедливые корреспондентские вопросы.

Вопросов было тьма. Все занимало дотошного корреспондента: и почему село Столбищем именуется, и откуда у речки название татарское, и сам ли постиг Чаркин свое мастерство или перенял его от родителя, и многое другое тому подобное. Чаркин рассказывал, за словом в карман не лез, а корреспондент слушал, записывал в тетрадку и все приговаривал: «Замечательно!»

– У нас, – разливался Чаркин, – лодочное мастерство от дедов и прадедов повелось. Папаша, например, царство ему небесное, сказывал, что от самого Петра Первого Чаркины секрет переняли, – вон ведь, значит, давность-то какая!

– Да это же замечательно! – хлопнув ладонями по зеленым штанам, воскликнул корреспондент. – Неужели действительно от Петра?

– За все просто, – не сморгнул Чаркин. – Очень свободная вещь, что от Петра.

«Ах, черт! – подумал корреспондент. – Вот это я фитилек в редакцию привезу! Для воскресного-то номера, а?»

– Так, может быть, – сказал он, – у вас и из инструмента кое-что сохранилось от петровских времен? Топор там какой или рубанок?

– В обязательном порядке… Разрешите? – Чаркин опрокинул стаканчик. – В обязательном порядке, дорогой товарищ, сохранилось…

Разболтанной своей походкой он заковылял в избу и через короткое время явился, держа в руках довольно неказистый, щербатый топоришко.

Бережно, как хрупкий хрусталь, принял корреспондент топоришко и, присмотревшись к нему внимательно, разглядел на боковине обушка полуистершиеся литеры П и А. И поскольку он был человеком с фантазией, то немедленно литеры эти были им объяснены как начальные буквы имени и отчества царя-кораблестроителя: Петр Алексеевич.

– Замечательно! – вскочил корреспондент. – За-ме-ча-тель-но! Нет, вы понимаете, товарищ Чаркин, что эти буквы обозначают?

Незавидный топоришко этот Чаркин еще в довоенные годы купил в столбищенской кооперации и, конечно, отлично знал, что буквы эти представляли собой всего-навсего клеймо районной промартели, некогда выпускавшей кое-какие необходимые в домашнем обиходе предметы. Но Чаркин, как и корреспондент, был человеком с фантазией и, опрокинув последнюю стопку перцовки, уже и сам твердо верил, что топоришко его действительно древности глубокой и что литеры П и А в самом деле обозначали имя царя Петра.

Корреспондент несколько раз сфотографировал Чаркина – за работой, у лодки, на пороге избы. Затем почтительно положил на песок топоришко и его запечатлел на пленке. А спустя два дня, чисто выбритый, сменивший зеленые пиратские штаны на ловкий клетчатый костюмчик, корреспондент уже был в редакции своей газеты и хвастал редактору литотдела, какой фитиль он приготовил для ближайшего воскресного номера.

В Столбище газета с очерком о Чаркине наделала шума. Номер ходил по избам, передавался из рук в руки. «Глянь, глянь! – удивлялись столбищенцы. – Ну, как живой, шут его возьми! А топор-то… И топор в газету попал!»

Фото и в самом деле получилось отлично. Прищурив левый глаз, с папироской в углу рта, в неизменном своем газетном колпачке, Чаркин, казалось, подмигивал читателям: «Вот, брат, какой я! Никто до се и в мыслях не держал, что есть на свете Чаркин, а он – вот он!»

Все ахали, удивлялись славе Чаркина, у всех его имя с языка не сходило. И лишь самому ему было не до шума, не до славы: опухший, страшный, с черно-желтым синяком под заплывшим глазом, лежал Чаркин у себя за сараем и тупо глядел на легкое облачко, словно застрявшее на мутноватой синеве неба. Второй день лежал он этак на куче сухих, как порох, стружек, покинутый всеми, жестоко избитый, одни, со змеей-обидой, глубоко заползшей в сердце.

Как позавчерашней ночью добрался он до двора – Чаркин не помнил. Может, довел кто? Может, кто еще, кроме обидчика, видел его в том жалком и непристойном состоянии, в каком он находился тогда? Ведь кто-то же положил ему под голову полушубок, кто-то и кружку с водой поставил возле… Но как случилось, что его, Чаркина, в первый раз за всю ого жизнь не уважили, избили, как последнего шпанюгу, его, единственного на всю округу мастера, старого человека, отца трех хороших сыновей?

Медленно, тяжело ворочались мысли. Впервые Чаркин задумался о себе, о своей непутевой жизни: что он за гусь за такой и сколько он за свои шестьдесят семь лет сделал хорошего, а сколько начепушил. Трудно человеку такой отчет отдавать самому себе, трудно, но – приходит такая минута – необходимо.

И вот оглянулся Чаркин назад и в сумерках давних годов увидел как бы двух Чаркиных: одни был мастер золотые руки, сотни замечательных лодок спустил он на тихие воды Юлдузки до самого Дона да и на Дону его работу встретить было не в редкость. Это был, так сказать, Чаркин номер один. Он и выглядел ничего себе: некрасив, правда, но умные, зоркие глаза, добродушная улыбка, цепкие, ухватистые руки, не руки – мысли, как говаривали о них, – все это делало Чаркина безусловно привлекательным человеком; все это в свое время заставило первую столбищенскую красавицу Домашу, наперекор шибаю-отцу, выйти за Чаркина, родить ему троих сыновей-погодков… Другой же Чаркин, Чаркин номер два, ничем не походил на первого: губошлеп, охальник, ворюга, пьяная морда. По правде сказать, забил он Домашу-то. Да и сыновья раньше времени разлетелись из дому, и дом запустел: он, оказалось, одной Домашей и держался… Ах, нехорош, шкодлив был Чаркин номер два! И чем старей становился, тем хуже и чаще делались его проказы.

Но вот наконец наступил день, или, правильнее сказать, ночь, когда пришлось ему за все его озорство получить не только сполна, но еще и с излишком.

Вспомнил Чаркин, как все это произошло, и застонал даже: обида, обида…

Поселился в Столбище новый человек, механик с электростанции, по фамилии Дуля. Малый он был молодой, горячий и видимостью на черкеса смахивал. Все ему нипочем казалось. И вот вбил он себе в голову перенять у Чаркина секрет. «Брось, – говорили ему, – пустые хлопоты… Не такие пробовали». – «Да прямо! – хмуря черные сросшиеся брови, ершился Дуля. – Подумаешь, кибернетика какая!»

Секрет секретом, но была у Дули и другая мыслишка: последить за Чаркиным. Дело в том, что уже раза три неизвестно кто, нахально обрывая поводки, очищал Дулин перемет. Дуля не о рыбе тужил, ему поводков жалко было: «сатурн» ноль восемь денег стоит, да такую вещь и не достать в Столбище, а каждый раз в город не наездишься.

Купил Дуля пол-литра и зазвал к себе Чаркина. Все пошло как по-писаному: высосал Чаркин Дулино угощенье, наврал ему всяких небылиц с три короба, битый час горланил любимую свою песню «Каким ты был, таким остался», но как ни наводил его Дуля на разговор о мастерстве – ничего не сказал, прикинулся дурачком и, загребая ногами и вихляясь во все стороны, ушел.

Ночь была лунная, мутная. Свежий ветер гнал бесконечное стадо облаков, и они то и дело закрывали луну. Сперва Чаркин шел, орал песню, но вскоре затих. Дуля крался за ним, как сыщик, хоронясь в тени плетней, стараясь не оступиться, ке зашуметь. Вот и дом, но Чаркин проходит мимо, идет к лодкам, отвязывает челнок и шибко уплывает во тьму.

Нет, Дулю голыми руками не возьмешь! Он еще с вечера плоскодонку неподалеку в осоке припрятал. И Дуля садится в свое корыто да так, потихонечку, вподпирку, возле бережка и держится вслед за Чаркиным.

А луна то облачком закроется, то вдруг на весь мир засияет.

Третьего язя вместе с поводком снимал Чаркин с Дулиного перемета, когда из прибрежной черноты бесшумно выплыла неуклюжая плоскодонка. Увлекшись, Чаркин не слышал всплеска весла, не видел приближающегося Дули. Да ему, впрочем, и трудно было что-нибудь разглядеть: лупа вынырнула из-за облачка, белой жестью засветила воду на просторе, но от этого еще чернее, еще непрогляднее сделались заросшие густыми ольхами берега.

– Ну, как добыча? – хватясь за веревку перемета, с наигранным спокойствием спросил Дуля.

От неожиданности Чаркин выпустил из рук поводок. Язь, тяжело плюхнув, ушел в воду, натянул перемет. Дуля крепко держался за веревку.

– Снимай, снимай, – сказал Дуля, – чего ж испужался? Снимай! – тихо, но грозно приказал Чаркину.

Тот снова поймал в воде веревку, одного за другим снял еще двух язят, порядочного щучонка… Словно зловещая тень, словно неотвратимая гибель, перебирая руками хребтину перемета, двигался за ним Дуля. Чаркин слышал его хриплое, горячее дыхание, каждую секунду ожидая удара. Но нет, Дуля не бил. Оп молча следовал за Чаркиным, все с тем же наигранным спокойствием приговаривая, как только Чаркин снимал новую рыбу: «Э, хорош горбач!» или: «Скажи, дядя, что значит, рука у тебя легкая!»

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.