Павел Кренев - Жил да был "дед" Страница 2

Балкон окружала августовская ночь, вполне еще теплая, темная, занавешенная облаками. Все дома вокруг уже спали, света на улице было мало, и это раздвигало границы темноты. Только внизу, повизгивая расхлябанной крышкой, уличный фонарь лениво, рассеянно и тускло лил под себя вздрагивающее желтое свечение. Унылую сонную работу фонаря перечеркивали яркие штрихи редких капель, падающих с неба. Инна достала из кармана начатую пачку сигарет, щелкнула миниатюрной сенсорной зажигалкой, закурила. Села и стала глядеть в ночь.

Кто мог ожидать, что так получится? Ведь намечался обычный флирт, какие были уже… А этот, такой красивый, перспективный, умница, а ведет себя как мальчишка. Что он, не флиртовал никогда? Поженимся!.. Поженимся… Мальчишка. А карьеру себе разводом загубит. Нужен он мне тогда… Да и Славка… Сложно все.

История знакомства с Сергеем Григорьевичем начиналась до того романтично и как-то воздушно-весело, что Инна пережила в тот период нечто подобное восторженной влюбленности, какие бывали в юные годы. Когда она два года назад перешла на работу в городской Дворец культуры и в первый раз переступила порог своего уютного музыкального класса, в глаза бросились офорты, висевшие на стенах. Инна с детства любила гравюры, считала, что разбирается в них, сама когда-то ковыряла линолеум скальпелем, а тут ей предстали вполне завершенные мастерские работы, выполненные одним из самых сложных, виртуозных способов. Офорты были многотемны. Там была и природа, и молодость, и любовь, и корабли, уходящие в море, и плачущая женщина… Поразила еще безусловная способность художника выделить наиболее характерные особенности изображаемого предмета ненавязчивыми, но точными штрихами. На всех офортах стояла подпись: «С. Семенов». Инна тогда порадовалась, что открыла для себя нового интересного художника, что об этом можно будет кому-нибудь рассказать… Потом, в промежутках между занятиями, она часто подходила то к одному, то к другому рисунку и всегда открывала в них для себя что-то новое. Это было удивительно. А однажды один из способных ее воспитанников — Юра Семенов — сразил наповал сообщением, что это работы его отца… Еще больше удивилась Инна, когда узнала, что Юрин папа — офицер Советской Армии, подполковник. «Человек с такими способностями пропадает в войсках, — подумала Инна, — вот уж зря». И ей почему-то ужасно, жгуче захотелось познакомиться сад необычным и, наверно, очень интересным офицером.

Конечно, это ей удалось. Как, впрочем, и все, за что она бралась по-серьезному, с напором. Худрук Дворца культуры, конечно, сразу согласилась с предложением молодой инициативной преподавательницы музыки о том, что «маленьким музыкантам в целях идейно-патриотического, художественно-эстетического воспитания просто необходимо встретиться с представителем Вооруженных Сил», тем, более что этот представитель сам «причастен к искусству». Юра Семенов отнес своему родителю официальное, отпечатанное на машинке приглашение на встречу, подписанное директором Дворца культуры (Инна тут ни при чем), и его молодой, красивый папа — подполковник, при всех, как говорится, регалиях, явился в назначенный час. Он оказался чудесным рассказчиком, обаятельным, милым человеком и, что самое приятное, — умным. Он ее очаровал. Под конец встречи с юными музыкантами подполковник сел за рояль и сыграл шопеновскую сонату, не без помарок, конечно, но сыграл! Даже спел что-то на итальянском, продемонстрировав приятный баритон.

Инна в тот вечер старалась как могла. Само собой разумеется, что бравому офицеру пришлось провожать преподавателя музыки домой. К сожалению, рядом шел тогда и Юра, но он был страшно доволен отцовским триумфом и ничего не понял. А Инна сделала все, чтобы встреча с Сергеем была не последней. Ее начитанность, умение владеть словом, знание самых разных сторон искусства сразили подполковника. Уже следующая их встреча завершилась чаепитием у Инны на квартире. Она была радушной хозяйкой… Потом были еще встречи и еще… А Славка был тогда в море.

Славка очень обрадовался, когда, вернувшись, увидел на стене в спальне гравюру, на которой была изображена тонкая, с распущенными волосами Прекрасная Дама, опустившая изящные руки на клавиатуру фортепьяно. В той даме Славка узнал вдруг свою жену.

— И правда похожа? — изумилась жена. — А купила по случаю. Рада, что тебе понравилась, милый.

«Как далеко все зашло», — думала теперь Инна, глядя на желтый фонарь внизу, крышка которого все качалась и вот-вот готова была сорваться, чтобы улететь куда-нибудь от этой желтой тоски…

Самое смешное, по-дурацки смешное то, что Сергей для себя все уже решил. Похоже, любит по-настоящему, верит в ее искренность. Жене обо всем рассказал уже. «Так будет честнее», — сообщил об этом Инне. Подвиг совершил! Инна поморщилась, глубоко затянулась ароматным сигаретным дымом и посмотрела на небо. Там, в вышине, сквозь ночной сумрак проступали быстро бегущие тучи — черные, рваные и холодные.

Скоро осень, за окнами август…

А может, и вправду решиться? Ведь такой умный и импозантный муж — мечта всякой женщины. А что? Ксению он любит, меня боготворит. Да и отношения сами собой сложились какие-то семейные. Ха-ха.

Славка скоро возвращается. Все сразу узнает. Конечно, узнает. Теперь этого уже не скрыть. Надо что-то решать. Решать безошибочно…

Инна «стрельнула» окурок сквозь балконную решетку. Он полетел туда, к фонарю… Потом постояла ещё на балконе, глядя в темноту и кутаясь в теплый халат. Стало зябко, капельные стрелы гуще зачиркали по желтому свету. Она решила… ничего пока не решать. Ей всегда везло, и жизнь сама должна подсказать выход. Пусть все остается так, как есть. Она уже не девчонка! И торопиться ломать дрова — это неумно. Потому что жизнь летит и годы летят с немыслимой скоростью. Потому что скоро осень…

Глава третья

Моряк Севера

Славкин отец, Сараев Михаил Николаевич, долго жалел, что слишком рано показал сыну море. Еще дошкольником поставил его рядом с собой в рубку буксира, на котором капитанствовал, и вместе c «будущим капитаном» вывел в море из Двины зарубежный торговый лайнер с грузом. Славка впервые в жизни обозрел широко раскрытыми глазенками открывшийся синий простор и, как говорится, «заболел». Потом постоянно клянчил у отца еще раз «прокатить до моря», да как прокатишь, — буксир ведь не собственный катер. Но Славка все же вырвался однажды туда на моторной лодке вместе со старшим соседским парнишкой. Конечно, получил потом от отца за самовольство. Михаил Николаевич оценил про себя: знал ведь Славка, что достанется ему от батьки, а все же решился. Значит, моряк в семье растет.

Однажды Славка дознался, что одна из его теток — двоюродная сестра матери — живет в рыбацком поселке на самом морском берегу. Это было форменной находкой!

Вполне легальной основой для осуществления заветной мечты — попасть на море — на правах родственника. Родители, конечно, сдались, тетка, естественно, сразу согласилась, и все лето после второго класса Славка провел в большом деревянном доме, на стенах которого жили зайчики, отраженные от волн. Он увидел море разным: и нежным, и баюкающим, и ревущим под шквалистым ветром.

После восьмого класса, само собой разумеется, пошел в «мореходку» — среднее мореходное училище. Избрал факультет судовых механиков, потому что к тому времени кроме моря полюбил еще и двигатели. Больше всего этому способствовали поездки к тетушке. Там у рыбаков было много моторных лодок, а с рыбаками Славка дружил…

Теперь, приходя домой по выходным, Славка отдавал честь и рапортовал: «Моряк Севера в родные стены прибыл!» Отец, довольный, тоже отдавал честь и с тех пор при виде сына говорил: «А, моряк Севера к дому швартуется».

На третьем курсе Славка пристрастился бегать на танцы, которые устраивались каждую субботу в клубе училища. Нравилась ему там шумная, возбужденная атмосфера: громкая музыка, новые, незнакомые доныне, волнующие отношения с девчонками. Бегал туда, пока не опростоволосился. Получилось все до обидного глупо. Обида долго потом сидела в сердце незаживающей маленькой ранкой.

Он давно уже хотел познакомиться с той девушкой. Высоконькая, черноволосая, с огромными темными глазищами, она была на танцах, как говорится, нарасхват. Причем приглашали ее все почему-то пятикурсники, как на подбор. «Белые» танцы она пропускала, просто стояла у стены. Независимо и спокойно. Лишь когда появлялся на площадке Борька Соколов — длиннющий отличник с выпускного курса — и крутился где-нибудь поблизости, девушка приглашала его. Борька радостно дергал белобрысой головой и важно шел вальсировать. Однажды Слава решился. Курсантский ансамбль заиграл его любимое танго про цветочницу Анюту, и он направился к той девушке, словно прыгнул в воду, зная наперед, что она ледяная. Он подошел браво, как и подобает моряку — курсанту, чуть поклонился: