Борис Изюмский - Путь к себе. Отчим. Страница 20

Мать с радостью отмечала, что в характере сына было много стыдливой ласковости, душевной щедрости, совершенно не свойственной его отцу, и это успокаивало ее.

Но она даже не догадывалась, как часто продолжал мальчик думать об отце. То вдруг вспоминал, как сидел на плечах у него, а отец шел в море; то мысленно зло говорил: «Что ж ты за человек! Бросил меня, как собаку…» Он становился угрюмым, вспыльчивым, и бабушка удивлялась этим резким переменам в настроении.

Как-то он даже втайне долго шел позади отца, возвращающегося с работы, но не приблизился к нему.

Если одноклассники спрашивали теперь об отце, Сережа говорил:

— В командировке он… На Севере…

— В авиации? — допытывались ребята.

— Угу, — выдавливал он, презирая себя за ложь.

Ему бы сказать честно: «Не живет он с нами», но Сережа не мог заставить себя произнести эти слова.

…Уже несколько лет Раисе Ивановне оказывал внимание сослуживец — как и она, архитектор — Виталий Андреевич Кирсанов: худощавый мужчина лет за сорок, с густо посеребренными сединой висками и немного впалыми щеками.

Он жил одиноко, давно был в разводе, пользовался в их проектном институте всеобщим уважением за великолепное знание дела и спокойный нрав. Правда, умел быть и жестковатым, если наталкивался на недобросовестность, но справедливые требования не обижали умных людей.

Когда Кирсанов сделал ей предложение, Раиса Ивановна и обрадовалась, и забеспокоилась. Обрадовалась, потому что, какой женщине не мечтается почувствовать себя под защитой сильного человека и, не лишаясь, самостоятельности, независимости, знать, что она не одна решает трудные вопросы жизни, преодолевает тяготы, что кто-то рядом оберегает ее! В конце концов, сколько будет она все тащить на своих плечах? Ведь даже металл устает. Но возникло и сомнение: как Сережа отнесется к отчиму? Может быть, ей не следует вообще думать о личном счастье, а целиком посвятить себя сыну?

…Появление в доме Раисы Ивановны незнакомого мужчины было воспринято мальчиком с молчаливой неприязнью. Он старался не оставлять с ним мать один на один, на вопросы Кирсанова отвечал односложно, неохотно, всем своим поведением словно бы говорил: «Ты здесь лишний и чем скорее исчезнешь, тем лучше будет для меня и мамы».

Но Виталий Андреевич делал вид, будто не замечал его настроения, предлагал свою помощь Сергею, когда надо было решить трудную задачу по алгебре, брал его на лыжные прогулки. А скоро открылось одно существенное сходство их интересов.

Сережа страстно увлекался самолетостроением: делал авиамодели, знал наизусть все данные о новых самолетах, читал журнал «Гражданская авиация», упиваясь, рассматривал схемы в «Interawia», собирал почтовые марки, связанные с воздухоплаванием.

Кирсанов же в войну был штурманом бомбардировочной авиации.

Но даже после таких, казалось бы, благоприятных для сближения обстоятельств стоило матери сказать: «Сережа, я выхожу замуж за Виталия Андреевича и надеюсь, вы с ним поладите, он хороший человек…» — как мальчик насупился и, ни слова не сказав, вышел из комнаты.

Забившись в дальний угол двора, между штабелями досок, он зло думал: «Все без меня решила. А я для нее пустое место… „Хороший человек!“ Так что мне с ним — целоваться?! Может, он и штурманом не был…»

Вечером сказал матери, подыскивая слова побольнее:

— Напрасно ты бросила папу… Он лучше…

Раиса Ивановна даже не нашла, что ответить.

Сказать правду об отце? Что распустился, шатался по ресторанам. Докатился до взяток. Когда же она возмутилась этим, крикнул: «Если хочешь, живи сама на свой профсоюзный максимум!» Нет, не станет Раиса Ивановна обо всем этом говорить, и она только повторила:

— Виталий Андреевич — очень хороший человек.

Нужен ему этот «хороший человек»! Сергей хлопнул дверью.

Теперь сын стал вздорно ревновать ее к Кирсанову. Хотел только с ней одной идти в кино, не любил, если она надевала новое платье, подозревая, что это сделано для «того».

Услышав, что Виталий Андреевич получил квартиру, Сережа наотрез отказался переезжать туда.

— Я к нему не поеду, — прижав подбородок к груди, угрюмо объявил он матери.

— Почему? — Круглое лицо Раисы Ивановны побледнело, густые темные брови словно свела судорога. — Почему все же? Могу я знать хотя бы это?

— У меня есть отец, — холодно ответил мальчик, глядя ей прямо в лицо. — Я хочу жить с ним.

Раиса Ивановна от обиды, возмущения расплакалась: «Вот, пожалуйста!.. Весь в папочку! Напрасно ты думаешь, мерзкий мальчишка, что я и дальше подчиню всю свою жизнь тебе».

Передав Виталию Андреевичу разговор с сыном, Раиса Ивановна горестно воскликнула:

— Ну и пусть остается у бабушки!

Виталий Андреевич не согласился;

— Ему лучше жить с нами…

Он очень хотел этого не только потому, что искренне привязался к мальчику, но и потому, что знал, как дорог тот Рае.

Сережа с матерью заканчивали обед, когда к ним пришел Виталий Андреевич. Он был в простенькой клетчатой рубашке с закатанными рукавами, открывающими тонкие мускулистые руки, отчего выглядел моложе своих лет.

Раиса Ивановна при виде его обрадовалась, ее мать приветливо закивала:

— Заходите, заходите… Может, пообедаете?

— Спасибо, Анастасия Семеновна, только что обедал… Вот арбуз, пожалуй…

Он сел к столу, рядом с хмурым Сережей, стал рассказывать о проекте нового стадиона в городе.

Когда Раиса Ивановна начала убирать посуду со стола, Виталий Андреевич сказал:

— Сережа, я бы хотел, чтобы ты с мамой, а если пожелает — и бабушка, чтобы все вы жили у меня. Как ты на это смотришь?

Сережа встал из-за стола так, будто его вызвал для ответа нелюбимый учитель, которому он все же вынужден отвечать. Опустив голову, тихо сказал:

— Я не хочу. У меня есть папа.

Анастасия Семеновна всем телом подалась в сторону внука, словно желая оградить его. Раиса Ивановна кусала губы, готовая разрыдаться.

— Хорошо! — решительно объявила она. — Мы сейчас же, понимаешь, сейчас возьмем такси, поедем к твоему отцу, и ты послушаешь, что он скажет.

— Мне можно поехать с вами? — спросил Виталий Андреевич.

— Я даже прошу тебя об этом, — торопливо вытирая руки полотенцем, ответила Раиса Ивановна, — очень прошу.

Мальчик метнул было негодующий взгляд в сторону матери, но не посмел возразить или не подчиниться. Вскинув голову, неторопливо вышел на улицу и до остановки такси, и в самой, машине не проронил ни слова.

Виталий Андреевич, чувствуя, как лихорадочно взволнована жена, тихо попросил:

— Разреши вести разговор мне.

Она, соглашаясь, благодарно пожала ему руку.

Станислав Илларионович после развода с Раисой долго не мог остановить свой выбор ни на одной из многочисленных знакомых. При этом придерживался, по его же словам, минимума порядочности: не встречался с замужними и одновременно с двумя.

Но дело шло к сорока, надо было подумать о новой семье, и Станислав Илларионович, к удивлению многих, женился на единственной дочери профессора-окулиста, девице увядшей, жеманной, и поселился в профессорском особняке.

…Когда на звонок он открыл дверь, то онемел, увидев перед собой сына, Раису и какого-то мужчину.

— Станислав Илларионович, — негромким голосом произнес этот мужчина, я — муж Раисы Ивановны и хотел бы взять на себя воспитание Сережи, но он заявил, что желает жить с вами…

Наступило тягостное молчание. Холеное лицо Станислава Илларионовича выразило растерянность. Он продолжая стоять в дверях, словно загораживая вход в особняк.

Из глубины доносились звуки рояля: кто-то исполнял меланхолический вальс.

— Я не подготовлен к подобному обсуждению, — с запинкой произнес наконец Лепихин. — Это так неожиданно… И потом… у меня предполагается появление другого ребенка…

Во все время этого разговора Сережа, стоя в стороне, умоляюще смотрел на отца. Его губы пересохли, словно от жара.

— Тем не менее вопрос необходимо решить, не откладывая, — настаивал Кирсанов.

Виталий Андреевич показался сейчас Сереже выше, мужественнее, чем прежде. «Нет, штурманом он все-таки был», — почему-то подумал мальчик, но отметил это как-то краешком сознания, весь охваченный мыслью об отце.

— Мы не будем вам мешать, поговорите с сыном, сказал Кирсанов и, взяв под руку жену, пошел к ожидающей их машине.

…Сергей возвратился к ним через несколько минут, возвратился сразу повзрослевшим, даже… состарившимся, если можно так сказать о ребенке. Он сел на переднее сиденье, не поворачиваясь, сухо объявил:

— Я буду жить с вами…

— Тогда заедем сейчас за вещами, — сказал Виталий Андреевич.

Несколько ночей Сережа почти не спал, все думал, думал об отце, о своей судьбе. Почему именно на его долю выпало такое? Ведь могло же быть иначе, и он был бы счастливейшим человеком на свете. А теперь внутри что-то навсегда перегорело: отец окончательно предал его, трусливо отказался в самую трудную минуту и отныне перестал для него существовать. До этого разговора еще какая-то надежда теплилась, а после него — все!