Василий Еловских - Четверо в дороге Страница 20

У того дела в Травном шли так себе — ферма отставала с уборкой, начался падеж свиней. Лаптев выехал в Травное.

Все во Вьюшкове раздражало директора: многословие, бессмысленная суетливость, неряшливость в одежде и постоянные разговоры о том, что он, Вьюшков, сегодня не успел пообедать, вчера недоспал, а позавчера ухайдакался так, что еле-еле доплелся до дома.

— Что же мне делать? — спросил он у Лаптева.

— Подайте заявление об увольнении. Думается мне, что профессия шофера вам больше удается.

Иван Ефимович сказал это холодно, но тут же опять почувствовал острую жалость к этому неврастеничному человеку. Стоит, подергивает плечом, морщится, как от зубной боли, торопится говорить...

Управляющим фермой стала Татьяна Нарбутовских. Когда Лаптев сказал Вьюшкову, чтобы передал дела Татьяне, тот поглядел удивленно и непонятно усмехнулся. Усмешка озлобила Ивана Ефимовича, и он, уже не чувствуя к Вьюшкову никакой жалости, подумал: «Видать, слишком уверен в себе...»

Сама Татьяна в ответ на предложение стать управляющим произнесла с улыбкой: «Надо же!» Помолчала и вдруг, просветлев, добавила: «А что, и пойду!»

Удивительное дело: теперь Иван Ефимович почти не замечал в ее лице черточек, напоминающих Утюмова. Нет Утюмова — исчезло и сходство Татьяны с ним, все как-то незаметно стушевалось. Он стал подмечать, что часто мысленно представляет себе ее насмешливые, искрящиеся глаза, ничего больше, только глаза, изумлялся этому и подшучивал над собой: а не часто ли ты наезжаешь в Травное, не часто ли беседуешь с новым управляющим? Кажется, и люди начинают поговаривать об этом. Усмехался: «Куда уж тебе, старому да лысому...»

Вьюшков стал шофером. Работал за двоих, старый грузовичок у него блестел, как новенький. Наблюдая за ним, Иван Ефимович думал: «Порой люди, как мухи — бьются о стекло, а открытого окна не видят».

7

Всего неприятнее — чувство ожидания; Лаптев не любил ждать, особенно тогда, когда впереди одна неясность, неопределенность — то ли да, то ли нет. А дни его директорства были полны бесконечными ожиданиями конца перестроек; быстрого конца вроде бы не предвиделось, и он понимал, что это чувство у него уже перерастает в нетерпеливость, а нетерпеливость смыкается со слабостью, она почти то же, что и слабость. Сознание же этой слабости усиливало неприятность ожидания.

Управляющий третьей фермой, расположенной почти в сорока километрах к северу от Новоселово, за бесчисленными болотами, озерами, ушел на пенсию, оставив за себя молодого рабочего. Ферма небольшая, ничем не выделявшаяся, о ней знали и говорили куда меньше, чем о других. Лаптев приехал сюда и, верный своей привычке, остался здесь на несколько дней, чтобы неторопливо разобраться во всем и, главное, ближе познакомиться с новым управляющим. Собственно, этот человек еще не был утвержден, он временно исполнял обязанности. Первое впечатление о нем складывалось неплохое: быстрый, точный, решительный — то, что надо для выдвиженца. И внешне понравился Лаптеву: обветренное крестьянское лицо, тяжелые рабочие руки. Только глаза, глубокие и заплывшие, как-то тяжело, недобро смотрели на людей...

Выслушивая Лаптева, он говорил коротко: «Есть!» Иван Ефимович шутливо назвал его про себя «солдатом». Конечно, у солдата было маловато общей культуры. «Но ведь это дело наживное».

Лаптев вызвал из Новоселово машину и пока ждал ее, успел оглядеться. Красивые места! Возле деревни извивается речка, дальше голубеют озера. В сонной тишине слышится робкий птичий посвист: «Пи-и-ию, пи-и-ию»; временами в речке, как веслом по воде, бухают щуки. Вспомнил разговор стариков: щук здесь немало, а на тебе — в бредень попадают редко.

Грозу он не услышал, а почувствовал: какое-то неясное, неуловимое напряжение охватило его. Выглянул в окошко. От горизонта наплывала туча, густая, темно-синяя, а по краям черная — этакий мрачный шатер над землей. Неожиданно в воздухе появились три белых голубя. На фоне зловещего темного неба птицы выглядели беспомощными. Они летали над домами, делали круги, медленно поднимались и опускались. Голуби всегда кажутся мирными и нежными, но беспомощными они выглядят только в грозу, когда небо вот-вот расколется кривой огненной стрелой и на землю начнет сыпать крупный холодный дождь. Вот по дороге пробежала женщина с девочкой, где-то зазвенели разбитые стекла, тонко и пронзительно взвизгнул поросенок, что-то тревожное крикнул мужчина. Казалось, земля, воздух — все пронизано напряженным ожиданием. Белые голуби в темном небе еще больше усиливали это впечатление.

И вот она нахлынула, гроза, да какая! Пылало от молний все небо, зловеще громыхал гром, так, что звенели в окошках стекла. Дождь накатывался белыми косыми полосами и бешено стучал по железной кровле, от ветра пригибались к земле кусты в палисаднике.

Раньше Лаптев в грозу всякий раз распахивал окна. Но в июне произошла одна неприятная история. Сидел он в конторе, в Травной, окошко было открыто; телефон то и дело дзинькал. И вдруг!.. Лаптев не помнит, с чего это началось... Он увидел над головой, вокруг лампочки, яркое пламя, которое судорожно вдавливалось, расширялось и было похоже то на сплющенный шар, то на огненный клубок неопределенной продолговатой формы. Казалось, полыхало оно долго. Хотя все это длилось секунды. И гром был почему-то не на улице, а в комнате. Мелькнула мысль: «Убьет!» Не помня себя, выскочил под проливной дождь и тут увидел: из окна тянется дым. Повредило тогда два ближних телеграфных столба, разбило телефон, обгорела стена в комнате. После этого Лаптев каждый раз закрывал окна. Так он сделал и сейчас.

Иван Ефимович смотрел, как на глазах менялась дорога: она потемнела, размякла. «Теперь ни пройти, ни проехать, — подумал он. — Надо будет заняться дорогами — строить новые, ремонтировать старые. Пора осушать и болота, а то их становится все больше и больше, — озер меньше, а болот больше. Нужны деньги. А где их взять?» В дом неожиданно и шумно вошел шофер.

— Видимо, придется куковать здесь до утра, Иван Ефимыч. Тучи несутся в сторону Новоселово, и нам их никак не перегнать.

— А если ненастье затянется?.. Вовсе застрянем.

— Да нет, барометр стоит на «переменно».

Вечером, лежа на кровати и стараясь заснуть, — он всегда засыпал трудно, долго ворочался с боку на бок, — Лаптев слушал по-осеннему тоскливое поскрипывание ставней и глуховатый голос хозяйки, которая беседовала с кем-то. До Лаптева доносились скучные, монотонные слова: «А он все пил и пил», «Осталися после него на руках у ей четверо, один другого меньше. А у самой-то уж и силушек нет...» Потом они заговорили о новом управляющем — солдате:

— Упрям, ну спасу нет. Пока по головке гладишь — ничё. А как против шерсти — сразу рот разевает, он у него вон какой. Хочет, чтобы все делалось только по нему. И уж вроде поймет, что неправ, а все ж таки свою линию гнет.

Это говорила хозяйка. Ей поддакнула женщина.

— Хлебушком не корми, только дай покомандовать. Он когда парнем был, то над всеми одногодками верховодил, язви его!

«Не солдат, а унтер получается», — подумал Лаптев и, выйдя на кухню, улыбаясь, спросил:

— Значит, любит покомандовать?

— Бывает... — отозвалась хозяйка, тоже улыбаясь. — Этого не переспоришь. Уж лучше сделать, как велит.

Иван Ефимович и раньше слышал такие разговоры, но как-то не придавал им значения, полагая, что люди привыкли работать по старинке и ничего нового не принимают.

Хотелось побольше узнать о солдате, но хозяйка, сказав: «Вы ж начальники, вы, поди, лучше нас знаете», замолчала вдруг. Все, спрашивай не спрашивай — больше ничего толкового не скажет. Лаптева часто ставили в тупик подобные люди: о чем-то заговорят и вдруг — рот на замок или начнут туманно объясняться: «Да кто его знает... может, так, а может, и не так... Мы люди простые, можем ошибиться...» Боится солдата или не доверяет Лаптеву?..

Он проснулся около шести. Дождя не было; после ливня все казалось обновленным, посвежевшим. Солнце поднималось веселое, яркое, обещая хороший денек.

В соседнем дворе разговаривали мужчины.

— Ты почему вчера не съездил?

Лаптев узнал солдата. Тот говорил не то чтобы резко, грубо, нет, а как-то неуважительно, с некоторым, пожалуй, пренебрежением.

— Так какая погода-то была? Вот пообсохнет, и поеду.

— Я тебе сказал, чтобы ты выехал вчера днем — погода стояла хорошая. Бревна и доски мне нужны до зарезу. — «Почему мне? — поморщился Лаптев. — Они нужны ферме».

— Днем с мотором неладно было. Я ж докладывал.

— У тебя что-нибудь да неладно. Иди пешком, а чтоб доски и бревна были. Ясно?! Если из-за бревен не закончим вовремя стройку, я потом с тебя три шкуры спущу. Запомни!

«Значит, уверен, что его утвердят управляющим. Видать, и в самом деле не терпит возражений. Упрям. Обычно это от глупости бывает... Некоторые думают, что вместе с должностью у них добавляется ума и таланта».