Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник) Страница 20

– Прошу так не выражаться о моих учениках, – строго перебил Директор.

– Мы будем выражаться еще хуже! – горячились педагоги. – Что вы думаете, черт возьми! Вы не так богаты, чтобы оплачивать труд по воспитанию любви и жалости к чучелам!..

Единственный глаз Директора налился кровью.

– Господа, не ссорьтесь! – вмешался старый почтенный педагог. – С одной стороны, неправы наши уважаемые коллеги, утверждая, что проповедь любви и жалости к чучелам есть издевательство. С другой же стороны, неправ и наш уважаемый Директор, полагающий, что ученики нашей Студии достаточно со

зрели для такой возвышенной любви и жалости. Это заблуждение. Любовь и жалость к чучелам является высочайшим идеалом культурного человечества, к которому надо стремиться, но который еще, к сожалению, неосуществим. Любовь к чучелу является конечной целью на пути любви к ближнему и любви к дальнему человеку. А как немного мы прошли еще по этому великому пути!

– Разрешите добавить к этому и следующее, многоуважаемый коллега, – перебил речь педагога другой педагог. – Я нахожу, что предложение нашего многоуважаемого Директора даже несколько жестоко. Если, с одной стороны, наука и разум лишают человечество любви к кумирам, то, с другой стороны, жестоко лишать его и ненависти к чучелам. Джентльмены, надо же пожалеть и душу человека!

Таким образом выяснилось, что лекция о любви и жалости к чучелам должна быть отложена на неопределенное время.

В Студию как-то пришел бледный и худой молодой человек и попросил принять его сразу в последний, высший класс.

– Почему так? – спросил Директор, прищурившись.

– Видите ли, – сказал молодой человек, – я уже достаточно люблю людей, но мне не хватает только немногого. Чего-то самого маленького (молодой человек отмерил четверть своего указательного пальца на правой руке), – вот такого маленького не хватает. Бог его знает почему.

– А людей вы резали? – спросил Директор.

– Боже сохрани! Никогда! – ужаснулся молодой человек.

– Били?

– Почти нет.

– Что это значит: почти нет?

– Видите ли, я был клоуном в цирке и бил по щекам и голове моего партнера Тика.

– Как же били? Ведь цирковые пощечины не настоящие.

– Верно, господин Директор, но Тик, чтобы лучше тешить публику, бил меня по-настоящему, пребольно, и я отвечал ему тем же.

Наше выступление поэтому всегда пользовалось большим успехом у публики.

– Хорошо. Что же нам теперь надо?

– Мне нужно, господни Директор, чтобы меня хоть немного пожалел кто-нибудь. Тик был карьерист и никогда не жалел меня, когда отпускал пощечины.

Последней фразы Директор не расслышал. Кто-то подошел к нему, как это часто бывает в общественных учреждениях, по срочному делу и отвлек разговором.

Директор рассеянно сказал молодому человеку:

– Ладно! Вы приняты. Идите и канцелярию.

Молодой человек, сорвавшись с места и хлопнув в ладоши от удовольствия, побежал и канцелярию и, торопясь и нервничая, внес плату за учение.

Уплатив и получив квитанцию, он преобразился. Стал надменным, неторопливым, брезгливо резким и весьма уверенным. Он вышел из канцелярии и спросил у проходившего ученика:

– Скажите, граф, где тут у нас высший курс?

– Графов давно нет, сударь! – ответил ученик. – А высший класс в пятой зале, налево.

Бывший клоун нетерпеливо прошел в высший класс, направился прямо к эстраде и обратился к аудитории с горячей просьбой, прозвучавшей весьма искренно, потому что клоун действительно был искренен:

– Товарищи по любви к людям! Пожалейте меня! Меня никто никогда не жалел. Пожалейте меня, мои милые, мои чудные! Я уже внес деньги, квитанция у меня в кармане, я хочу учиться любви к человеку, я почти уже умею любить людей, но мешает любить их то, что меня никто никогда не любил и не жалел. Пожалейте же меня, друзья, пожалейте, дорогие товарищи! Я хочу ласки! Ласки! Ласки!

Неожиданная просьба клоуна была так горяча и страстна, что педагог, собиравшийся читать очередную лекцию о технике уважения, оторопел и, не зная, что ему делать – протестовать или покориться, находчиво обратился к аудитории со следующим предложением:

– Братья! Мы собирались заняться техникой уважения. Но брат клоун так трогательно просит пожалеть его, что я ничего не

имею против того, чтобы вы исполнили его просьбу и высокой техникой жалости и ласки, показанной тут же, выразили бы ему этим самым глубокое уважение, что вполне будет соответствовать сегодняшнему нашему уроку.

– Хорошо! Хорошо! – раздались голоса с мест.

В зале все стихло.

Клоун стоял на эстраде и ждал.

– Ну, начинайте же, – тихо сказал учитель.

Кто-то робко кашлянул.

– Смелее! – подбодрил учитель.

Из задних рядов поднялся высокий губастый и хмурый человек. Он, деловито и тяжело топоча, подошел к эстраде, взобрался на нее, стал против клоуна, откашлялся и заорал на всю залу:

– Мы тебя жалеем! Жалеем!.. Жалеем!.. Жалеем!..

Потом повернулся и ушел на свое место.

Вслед за ним на эстраду вышли двое. Один – фабрикант, другой – старик лавочник с весьма темной репутацией. Оба они начали кланяться клоуну, счищать воображаемую пыль с его костюма и говорить ему ласковые слова, причем фабрикант предлагал ему деньги, а лавочник – продукты в кредит из своей лавки.

После них на эстраду вышел низенький злого вида человек и долго гладил клоуна по голове, привстав для этого на носки.

Гуманная ученица, рассказавшая Директору свою горькую жизнь, поцеловала клоуна в лоб.

Министр стертого с лица земли государства медленно приблизился к клоуну и важно, торжественно вручил ему свою визитную карточку.

Затем кто-то начал рассказывать клоуну длинную историю своей любви, от времени до времени крепко обнимая и целуя его.

Клоун начал плакать от умиления.

Однако многим этот урок сильно не понравился.

Из залы занятий больше, чем когда бы то ни было, выходили по потребности злобы.

В Комнате Злобы были заняты все чучела.

Стоял гортанный звериный гул и глухой треск от ударов.

У одного из чучел была оторвана голова, и шесть человек, толкая друг друга, гонялись за ней, швыряли и били ногами.

В пылу избиения чучел пострадали двое из учеников, которым были кем-то нанесены тяжелые удары но лицу и голове.

Но самое печальное произошло с Директором Студии Любви к Человеку.

Он, когда проходил через Комнату Злобы, был – умышленно или неумышленно, этого установить не удалось, – ушиблен в голову железной палкой и скончался тут же, среди истерзанных и измочаленных чучел.

Печальная кончина Директора Студии Любви к Человеку вызвала много толков в обществе и печати и обратила на себя внимание правительства.

Последнее решило Студию национализировать и несколько изменить ее программу и установившиеся порядки.

Прежде всего, при Студии Любви к Человеку учрежден был штат полиции.

Затем Комната Злобы была отремонтирована, чучела были окружены железными перилами, и бить их могли только те из учеников, кто был испытан в примерном поведении и выказывал незаурядные успехи в трудной и ответственной науке любви к людям.

Совет педагогов тоже был изменен и дополнен новыми испытанными силами.

Пост главного администратора Студии занял бывший министр стертого с лица земли государства.

А Директору Студии, столь мученически скончавшемуся за действенную пропаганду любви к людям, был поставлен памятник.

Для безопасности на всякий случай памятник этому славному человеку был заключен в крепкую железную решетку.

1918

Знакомые мертвецы

У каждого живущего в это великое и грозное время преодоления и ломки старого есть список знакомых необычных мертвецов – разнообразных жертв истории. У меня список такой.

Исаак Койлер. Лавочник. Плотный меланхолический еврей в засаленном лапсердаке. Торговал стеклами для ламп и жестяными ведрами. Лавочка у него была узенькая, темная. Он в ней копался с утра до вечера. Гремел ведрами, вытаскивал цилиндрические стекла из соломенной упаковки.

Вдруг повесился. Ушел с вечера на чердак и повесился.

Почему?

Прислуга рассказывала:

– Сына его на войне побили, единственного. Жены нету у него. Только сын и был.

Странным показалось это самоубийство. Был всего только январь 1915 года. Война только начиналась. Иллюстрированные журналы печатали снимки щеголеватых героев, комфортабельные поезда с раненными «солдатиками»…

И вот еще далекая, еще неясная война полыхнула горем по какому-то Исааку Койлеру – одному из многих. Отыскала в темной лавочке среди жестяных ведер и цилиндрических стекол, потащила на чердак и – повесила.