Исай Давыдов - Девушка моего друга (сборник) Страница 20

Когда Ксеня была девчонкой, она зимой укутывала молоденькую березку возле сарая соломой, рогожами и старыми мешками. Отец посмеивался, но никогда не мешал дочке и не снимал березкину одёжу. Может, из- за этого березка возле сарая и вымахала такой крепенькой,

развесистой и веселой.

И потому еще, может, Ксеня так любит и жалеет березки, что в восьмом классе очкарик Юрка, сын деревенской почтальонши, сидевший на соседней парте, протянул ей однажды сложенный вчетверо листок. Ксеня вначале подумала, что это обыкновенная записка, какими

ребята перебрасываются во время уроков, но потом сообразила, что записку незачем передавать в перемену и незачем при этом так краснеть, как покраснел Юрка. И едва она это поняла, как сама покраснела. .

— Спасибо, — почему-то сказала Ксеня и убежала в раздевалку. Там она развернула листок. Стихи! Она помнит их до сих пор, хотя прошло почти уже пять лет и все стихи, которые учили в школе, давно перезабылись:

Ты — как березка стройная,

Ты — как березка скромная.

Ты — как березка летняя —

И грустная и светлая.

Да что о том рассказывать?

— Тугим узлом завязана

Во мне березка русская

С твоей головкой русою.

Ксеня сразу же поняла, что стихи эти Юрка написал о ней, Ксене. «Любит!- — догадалась она. — Любит! »

И она стала думать о Юрке: о том, какой он хороший, как он отлично учится, как никогда за все годы не обижал девчонок; вспомнила, как он несколько раз давал ей списывать задачи, которые она не могла решить дома, и, в конце концов, тут же, в раздевалке, поняла, что тоже любит его, что от этой любви все равно никуда не денешься, что эта любовь — на всю жизнь.

Ксеня хотела написать ему в ответ тоже стихи, но стихи у нее не получились, и она, уже на уроке, вырвала из тетради лист, написала размашисто: «Я — тоже », — и передала Юрке.

Юрка прочитал, вспыхнул, разорвал этот листок на мелкие кусочки и ссыпал их в свой портфель.

А потом они шли вместе с Юркой из школы и говорили почему-то про астрономию, про планеты и звезды, и Юрка собирался туда полететь, и Ксеня думала, что будет его ждать, сколько бы ни пришлось ему летать по звездам и планетам.

И до самой весны Юрка провожал ее после занятий и говорил с ней о ракетах, межпланетных кораблях и космических скафандрах. А Первого мая, когда они шли со школьного вечера, он увел её за село, к оврагу, и там поцеловал, и она его тоже поцеловала.

И потом почти каждый вечер они с Юркой целовались, и Ксеня ходила с припухшими губами, и мать однажды сказала:

— Смотри, девка, не спеши. На торопливых камни возят.

А Ксеня думала, что никто ничего не знает...

Перед самыми экзаменами отец свалился пьяный с мостика через овраг и сломал себе руку и ногу, и его увезли в районную больницу и сказали, что это надолго, что с год он не сможет плотничать, так как переломы сильные.

Тогда-то Ксеня и ушла из школы, потому что мать приносила из колхоза мало, а Нюська, младшая сестренка, еще только собиралась идти в первый класс. А теперь Нюська уже учится в пятом, а Ксеня могла бы учиться в каком-нибудь институте в городе.

С Юркой они целовались до осени, до холодных и бесконечных октябрьских дождей. А потом целоваться стало негде, и у Юрки было все больше и больше уроков, и они виделись редко, и Ксене стало казаться, что он ее уже не любит, и поэтому она нарочно поссорилась

с ним и не пошла мириться первая. Она все ждала, что первым придет мириться он, и тогда она его еще помучает, чтоб крепче любил. Но он почему-то первый мириться не пришел, а стал вежливо здороваться с ней на улице и проходить мимо. Когда в середине зимы Ксеня уже решила мириться с ним сама, она вдруг увидела его после уроков с Веркой Серегиной, самой красивой

девчонкой из их класса. Они шли из школы рядом, медленно, и не заметили Ксеню. Они, наверное, тоже говорили про далекие звезды и планеты. И, может, Юрка, как и Ксене, написал Верке стихи, те же самые, потому что у Верки тоже светлые волосы. А мог и другие

написать — ему это ничего не стоит. Он сам говорил, что у него дома целая тетрадка разных стихов, которые он сочинил.

Теперь Юрка уже в армии и шлет Верке письма без марок, и все знают, что она его ждет и что, когда он вернется, они поженятся.

А у Ксени так до сих пор никого и нет, хотя многие парни за это время и приставали к ней и с некоторыми она даже целовалась, но все это было просто так, одно баловство, а серьезного ничего и не было. Да и как могло быть что-то серьезное, если свои, деревенские парни

уходили в армию, а потом оставались в городе или уезжали на целину, а в колхоз возвращался лишь из пяти один, и тот, конечно, был нарасхват, и девки на него прямо вешались, а Ксеня, вешаться не умела.

Один заезжий шофер, рябой и веселый малый, которого присылали в.прошлом году в колхоз на уборку, даже предлагал Ксене пожениться и уехать с ним в город, в какой-то Ковров, недалеко от Москвы. Но о загсе этот шофер почему-то не заговаривал, и Ксеня решила, что выходить за него не стоит. Она слышала, что у иных шоферов чуть ли не в каждой деревне жена, и она

этого, конечно, не хотела. Да и любви у них никакой не было — так просто, облапил он ее один раз и поцеловал в губы. Она и опомниться не успела.

На своих, деревенских, Ксеня уже не надеялась, не ждала, что выйдет за кого-нибудь из них замуж, да, признаться, теперь и не очень хотела этого. Выйди она за кого-нибудь из своих, жизнь у нее была бы такая же, как у ее матери, такая, какую она уже знала, какой жила все свои двадцать лет. А она хотела жизни интересной, и в другом месте. Ехать же самой в город, на завод или на стройку, как уезжали некоторые девчата, было страшно. Да и от людей неудобно, потому что

отец больной, а сестренка еще на ноги не встала. А вот если встретится хороший человек и увезет ее, то тут уж никакого неудобства нету. И ехать с хорошим человеком на новое место не страшно. Он и поможет, и защитит, если кто станет обижать.

Только все это пока что мечты, потому что холостые люди в деревню приезжают редко и ходят

больше в правление да на фермы. А Ксеня там почти не бывает, вот ее и не замечают. И сама она теперь из деревни выберется не скоро. Не раньше, чем через два года...

Елки, сосны и березки все бегут и бегут назад, потом они начинают редеть, и, когда Ксеня поворачивается, зажмурившись от встречного холодного ветра, вдали уже виднеется город — высокие дома на холме, темные трубы заводов и высокая железная мачта, с которой

идут передачи по телевидению.

Когда приехали, народу на базаре было уже много…

Свои, городские, и приехавшие из ближних деревень позанимали почти все места, и Ксеня, обегав ряды, с трудом нашла местечко далеко от входа — неудобное и невыгодное — и замахала Сергею рукой, чтоб он подгонял туда машину.

Затем из кабины, кряхтя, выбралась Степановна, Ксенина соседка, которая тоже приехала с картошкой, и Сергей откинул борт и стал стаскивать мешки.

Когда мешки были сгружены, Сергей поднял борт, закурил тоненькую папироску и сказал:

— Ну, я к родне поеду. За вами прикачу к пяти.

Раньше вам все равно не расторговаться.

Ксеня молча кивнула, хотя знала, что Сергей поедет не к родне, а на заправочную станцию, купит там бензину, а затем станет где-нибудь на бойком месте и будет поджидать «леваков». В деревне не подкалымишь, в город председатель отпускает Сергея редко, а деньги ведь и ему нужны. Трое пацанов дома — одёжи не напасешься. Когда Сергей уехал, Ксеня пошла за весами и долго

стояла в очереди, а потом, притащив на свое место весы для себя и для Степановны, пошла по рядам узнавать, почем сегодня картошка.

Картошка была по полтиннику за три кило. Дешевле продавали только мелочь — на корм свиньям. Ксеня тут же решила, что будет продавать кило за пятнадцать копеек, и пусть Степановна обижается не обижается — дело ее. Ксеня ее с собой не звала, она сама увязалась, когда узнала, что председатель дает Ксене машину.

Если бы Степановна была поумнее, она бы и сама так же торговала. Место у них неудобное, картошки много — иначе не расторгуешься. Но Степановна — скряга и лишние полкопейки ни за что не уступит. Хоть три дня будет торговать, но возьмет полную цену. Время

свое она ни в грош не ставит.

Так оно и вышло. Когда Ксеня сказала, что будет продавать по пятнадцати копеек, Степановна заворчала:

—Вот такие, как ты, цену и сбивают. Балаболки-то... И в хозяйстве от вас никакого проку. Даром что замуж не берут... Мужику хозяйка нужна...

Кряхтя и охая,. Степановна выбрала из мешка самые крупные картофелины и положила их на весы.