Александр Виноградов - В конце аллеи... Страница 21

— И все это вы можете подтвердить под присягой?

— Хоть сейчас готов, — откликнулся Родион.

Чиновник затянулся дымом, рассудительно начал втолковывать:

— Одно из двух. Или вы… больны. И тогда надо обратиться к врачу… Война долго не отпускает, знаете ли, у многих остаются комплексы. Что поделаешь: железные нервы и те не выдержат. Преследуют видения, галлюцинации, кошмары… — Отвел протестующий жест Родиона: — Простите, я в плане предположений. Но, допустим, рассказанное вами — правда, допустим. Чем вы ее подтвердите? Свидетели нужны, вещественные доказательства. Вы их представите прокуратуре?

— Вдвоем мы тогда остались, — раздумчиво протянул Родион. — Да только жив ли второй? Про Авдотьин овраг, правда, знает вся деревня…

— Жидко это все, неубедительно. Суд не примет такое дело. И по давности, и по малой доказуемости.

— На кресте могу поклясться, — горячо возразил Родион.

— Как говорили мудрые, не поминай всуе имя господне. Хотите добрый совет? Забудьте, даже если такое и вправду случилось. Ну, втянетесь вы в процесс, тронете уважаемого человека. Фемида нетороплива, а чего вы добьетесь? Имя свое в деловом мире испачкаете — раз, на судебные издержки порастратитесь — два, добропорядочных друзей растеряете — три. Допустим, упрячем мы в тюрьму господина Штейнгофа. Милосердие окружающих будет отдано ему — он же был воином и выполнял приказ. Да и давно это было, о христианском прощении время подумать…

Родион опять катился в снежный кустистый овраг и плохо слышал вразумляющие рассуждения чиновника.

— И с газетчиками не советую заигрывать. Им только дай повод очернить порядочных людей. Поднимут шумный скандал, посмакуют жутковатые подробности, а завтра новую тему отыщут. Бросят вас посреди дороги… Ответ держать придется вам, любезный…

12

Будто солнышко вкатилось в дом Листопадовых — на пороге стояла исчезнувшая Лена. Степан изумился скорости «бабьего телефона» — когда же умудрилась Ирина дать весточку дочери, что гром прогремел — отступился отец, пожаловало в избу долгожданное затишье? Лена смотрела на Степана без особого тепла, но и злые огоньки не плясали в ее глазах — видимо, мать сумела подготовить дочку к начальному замирению. Степан тоже не бычился, а глянул дружелюбно на Лену и радостно возгордился дочерью.

Перед ним стояла вернувшаяся в далекое девичество Ирина, только еще краше, только еще статнее. Зеленый цвет излучали ее большие глаза, бархатистые ресницы чуть скрадывали его, густые невыщипанные брови забежали к самой переносице, а выбеленные солнцем волосы плавно стекали на спину. В слепых загулах Степан проглядел тот волнующий момент, когда голенастая, плоскогрудая Ленка обернулась писаной красавицей. Взгляд ее таил в себе нетерпеливое ожидание скорого счастья, спокойное понимание женской своей предназначенности. Что-то новое, давно заглохшее заволновалась в Степане, то дразня слезами отцовской гордости, то укоряя заслуженными попреками.

Мотнул головой Степан, остерегаясь неуместных сейчас слез, закашлялся в сизом дыму:

— Где же порхала, красавица? Мы тут с матерью чуть розыск не объявили…

Лена, не освоившись с непривычной отцовской интонацией,-отрезала:

— Куда выгнали, туда и упорхнула. — Задиристые слова прозвучали неуместно, и Лена сразу это уловила. — Да зря волновались. У Маринки Пичугиной была. Экзамены на носу, а здесь разве подготовишься… — Почувствовала, что накаляет разговор, подытожила: — Вдвоем веселее заниматься. Лучше дело идет.

Страшась, что между отцом и дочерью ненароком вспыхнет запальная искра, Ирина вовремя вклинилась в разговор и примирительно бросила:

— Не нам с тобой разбираться, как сподручнее одолевать науку. Ленке виднее, пусть сама выбирает.

— Не к науке цепляюсь, а для порядка спрашиваю! Девка на выданье и в родительском доме должна ночевать. А если вдвоем способнее учиться, покличь подружку к нам. Пусть хоть неделю живет… И места и кормежки вдоволь…

Степан страшился, что сорвется слабенькое пока их примирение и швырнет опять в тягостные раздоры, снова выплеснется из его мутной, неотстоявшейся души привычная злость. Сейчас так трудно наладить сердечное созвучие с дочерью, перешагнуть ее насмешливую неприязнь.

— Ты подружек чаще зазывай. Что нам, на велосипеде кататься в этих хоромах? Потанцевать ли, поиграть во что… Правильно я говорю, Ирина?

— Верно, отец, ладно ты думаешь. В такой избе только хороводы водить. А то бирюками насупились — ни веселья, ни гостей! Да и сами забыли, когда последний раз чужой порог переступали. Пора и Ленке себя хозяйкой в родном доме чувствовать…

Очень осторожно, в той же согласной плавности перешла на другую тему, благо Ленка, подивившись на перемены в голосах родителей, тут же упорхнула на вольную и зовущую улицу. Ирина подвинулась к Степану, давая понять, что нуждается в спокойном дружеском совете:

— Не по-людски с Матреной обошлись. Погано как-то, стыдно.

— Да мы-то что? Встретили по лучшей статье, не поскупились…

— Не о том я. Главнее забота есть, чем угощения наши… В потном сиротстве Матрена очутилась. У других война тоже отняла многое, а у Матрены все! Весь род подчистую. Одной на белом свете маячить ох как тошно…

— Так при чем тут мы? — непонимающе откликнулся муж.

— А при том. Двадцать лет таился ты о Родионе, а тут выпалил! Когда материнское сердце к боли притерпелось. Скажи ты ей раньше, может, она бы на другие надежды оперлась.

— Какая разница, когда узнать? Родиона как не было, так и нет… По-моему, еще больнее знать, что живой сын отозваться не желает.

— Любая мать найдет объяснение молчанию сына. А теперь что? Матрена ведь в дом престарелых определяется, свыклась с этим, примирилась. И тут — раз! Полный разлад бросил ты ей в душу.

— В богадельню? — изумился Степан, первый раз услышав о таком решении бабки Матрены.

— Разве не знал? — печально откликнулась Ирина. — Еще на масленице решила. Тепла только дожидалась. Ипполит все бумаги выхлопотал, месяц по учреждениям мыкался.

Неожиданная жалость окатила Степана, пробившись сквозь толстую корку равнодушия: коренных деревенских жителей по пальцам можно сосчитать. И вот обрывается один из немногих корней, что остался от когда-то людной деревушки, бесповоротно уходит Матрена из деревни, а он, дружбой и кровью меченный с Родионом, за столько лет не удосужился сказать путное слово его страдающей матери, чем-то утешить и облегчить ее тяжкую участь.

— На кой сдалась ей эта богадельня? У нас разве места мало? Который год без стариков живем… Вот то-то и оно! Пускай приходит насовсем, развалюху свою бросает. Почему нам не пригреть тетку Матрену? Пусть теплую старость почует, в заботе поживет…

— Да согласится ли тетка Матрена? — встревоженно, наливаясь певучей радостью, засомневалась Ирина. Остудила закипевшее торжество. — С характером она. Двадцать лет обходит наш дом…

— А мы напролом не попремся, — уже менее уверенно откликнулся Степан. — К серьезному делу хорошо и подготовимся. — Входя в азарт, хитро улыбнулся Ирине. — Сначала разведку проведем с Ипполитом, он у нее вроде министра…

— Его к нам на аркане не затащишь, — неуверенно протянула жена.

— Хорошенько покликаем — прибежит, куда он денется, — разошелся Степан. — До первой рюмки подержится, а потом и в союзники перейдет.

— Говорят, противится Ипполит, в дом призрения не отпускает Матрену, — вновь оживилась Ирина. — Уговаривает не уезжать, обещает помогать посильно, дрова там, воду, да не слушает старуха.

Ипполит латал изъеденный молью полушубок — перевелись теперь начисто овчины, некому их выделывать, — когда в избу проскользнула Лена. Замерла у порога, нерешительно покашляла. Из всей породы Листопадовых только к ней лежало сердце Ипполита, она, отшатнувшись от жадного их рода, тянулась к свету трепетной тростинкой, и поэтому всегда обдавало грустной радостью старика, когда он видел эту обделенную отцовской любовью девочку.

Запотевшие очки скользнули с мясистого, пористого носа — до того Ипполит был удивлен ее приходом, — задержались на шишковатом кончике, слепяще блеснув вечерним солнцем. Ипполит уставился на Лену:

— Опять баталия разгорелась?

— Полная тишина, — приветливо отозвалась Лена. — Отец вас в гости зовет…

— Меня? — захлебнулся Ипполит. — С какой стати? Вроде в друзьях не ходим, бутылки вместе не сдаем. Хреновина какая-то, не бывать мне в раю. Иль шутишь над стариком? — Поправил очки, захолодел взглядом.

— Да что вы, дедушка, какие там шутки? Строго-настрого наказал отец разыскать вас. Я уж и к бабке Матрене сбегала.

— С друзьями куролесит или один пьет? — Недоверие Ипполита все не проходило.