Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 Страница 21

Ксения Петровна. Давайте познакомимся.

Рукопожатие. Называют себя.

Дононов. Весьма приятно. Вы ко мне?

Ксения Петровна (очень настороженно). А почему вы так думаете?

Дононов (так же). Могу ошибиться.

Ксения Петровна. Нет, вы не ошиблись. Но у меня впечатление, будто вы меня ждали.

Дононов. Ждать не ждал…

Ксения Петровна. А сразу догадались, что я к вам.

Дононов. Была причина.

Ксения Петровна. Какая? Вы должны понять, как все это важно для меня.

Дононов. Мы только что с супругом вашим обменивались мнениями о том, что всем вокруг бросается в глаза.

Ксения Петровна. Да… бросается…

Дононов. А дыму без огня…

Ксения Петровна. Да-да… да-да…

Дононов. Но если опухоль не злокачественная, то, как говорят доктора, она должна рассосаться.

Ксения Петровна. Считаете?

Дононов. Зачем же делать поспешные выводы?

Ксения Петровна. А поспешные шаги?

Дононов. Шаги — это шаги, а выводы — это выводы.

Ксения Петровна. Но иногда можно и оступиться.

Дононов. И что же? Дело поправимое.

Ксения Петровна. Смотря куда оступиться… А если с кручи, вверх тормашками — что тогда?

Дононов. Что ж тогда… известно что.

Ксения Петровна. Но вы понимаете, о чем я говорю?

Дононов. Кажется, понимаю.

Ксения Петровна. Подавать мне заявление на мужа?

Дононов. Не только от совета, но даже от намека на совет отказываюсь.

Ксения Петровна. Вот тебе и раз! Почему?!

Дононов. Не понимаю, как можно спрашивать! Вы какая-то наивная. Пусть будет заявление, пусть… но без подсказывания…

Ксения Петровна. Страшно.

Дононов. Так далеко зашло дело?

Ксения Петровна. Нет, страшно выворачивать все это.

Дононов. Тогда давайте внесем ясность.

Ксения Петровна. Давайте. Одна я потеряла голову.

Дононов. Вы чего боитесь в первую очередь?

Ксения Петровна. Повторяю: оступиться.

Дононов. То есть так: ничего нет, а вы подняли шумиху?

Ксения Петровна. Вот именно.

Дононов. Должен вам, между прочим, сообщить, что сигналы были.

Ксения Петровна. Что вы говорите?! Вот ужас. Были-таки.

Дононов. Первичные.

Ксения Петровна. Все мне ясно, у него здесь вторая семья!

Дононов. Не горячитесь. И давайте спокойно спросим себя, за что мы боремся? Я борюсь за авторитет Суходолова. Его авторитет — это авторитет наших руководящих кадров.

Ксения Петровна. Значит, подавать заявление?

Дононов. Погодите… А когда человек окончательно запутается, то уж поздно за него бороться.

Ксения Петровна. А вы считаете, что он еще не запутался окончательно?

Дононов. Честно говоря, не знаю.

Ксения Петровна. А сигналы?

Дононов. Анонимные.

Ксения Петровна. Вон что! Анонимные! Значит, уже чужие люди… или, может быть, наши общие знакомые… словом, все знают, и одна я, несчастная, как всегда, узнала последней. Но пусть никто не радуется! (Вынула конверт.) Вот вам мое заявление, Афанасий Кузьмич.

Дононов. Теперь, уважаемая Ксения Петровна, вся эта щекотливая история принимает другое качество. Из области предположений она переходит в область обсуждений. Суходолов должен будет давать объяснения. Словом, я вам хочу сказать, что отступать уже невозможно.

Ксения Петровна. А я не собираюсь отступать.

Дононов. Бывает, знаете ли… женское сердце… привязанность.

Ксения Петровна. Вы Шмыревых не знаете!

Дононов. А это кто такие?

Ксения Петровна. Мы… я… Мы миндальничать не станем. Мы не таких валяли! Мой дедушка говорил…

На пороге появляется Суходолов.

Суходолов. Дононов, мы едем или нет?

Дононов. Едем, едем. Я готов.

Ксения Петровна. Димитрий, ты как же?.. Видеть меня не хочешь? Вот посторонний человек, при нем прошу прощения. Прости меня.

Суходолов. И ты и я, мы ведь давно знаем, что не любим друг друга. Но это разговор не для посторонних… хоть ты уже нашла все, что тебе нужно. Продолжайте свои дела, я выйду.

Дононов. Почему я посторонний?! Я не понимаю. Мы с тобой коммунисты, Суходолов, ты этого не забывай.

Суходолов. За товарища по партии я способен отдать жизнь, но лично этот товарищ может быть мне чужд и совершенно безразличен.

Дононов. Да брось ты эти тонкие материи… Думаешь, что только ты один на диалектику способен, а другие нет. Самая лучшая диалектика — вам помириться. До каких пор можно говорить о любви? Любовь решает в определенном возрасте, а потом любовь не только ничего не решает, но даже мешает,

Суходолов (помолчав). Беда не в том, Дононов, что ты, неглупый по природе человек, говоришь глупости, беда в том, что ты их говоришь с удовольствием. (Уходит.)

Ксения Петровна. Вот он весь наружу. Умник! Нет, Афанасий Кузьмич, я назад заявления не возьму.

Дононов. Вы, и только вы одна, — хозяйка своих поступков. Я вам ничего не подсказывал. Это надо уточнить. До свиданья, Ксения Петровна, нам еще придется не раз встретиться! (Уходит.)

Ксения Петровна. Не хочет видеть… Не глаза, а камни. А какой смысл теперь об этом думать. Думать теперь надо об одном, чтобы он на коленках приполз в родную семью. И приползет.

В кабинете Павла Михайловича в обкоме. Павел Михайлович, Суходолов.

Павел Михайлович (после тягостного молчания, протяжно). Так… значит, говорить не будешь! Не хочешь. Неприятно?

Суходолов. Больше чем неприятно.

Павел Михайлович. А мне приятно?

Суходолов. Я не знаю.

Павел Михайлович (до крика). Ну так знай! Дни и ночи ко мне ходит твой Афанасий Кузьмич, чтоб он трижды околел! Твой, никуда не денешься, сам ты его привез к нам. Он говорит в присутствии членов обкома, что объективно получается так, будто я покрываю неприглядные похождения товарища Суходолова. Как ты думаешь, мне это приятно? Приятно мне, я тебя спрашиваю, разбираться в твоих семейных дрязгах, читать и выслушивать наипротивнейшие заявления твоей супруги? Ты позволяешь себе какие-то глупейшие мальчишеские выходки, домой не ходишь, заводишь в городе роман, даешь пищу сплетне, выводишь меня из терпения, ты сам во всем виноват, у тебя возникает дело скандального порядка, и ты же еще со мной говорить не желаешь по этому делу! Подумай трезво, не сумасшедший ли ты человек, что ты делаешь?

Суходолов. Я думал.

Павел Михайлович. Плохо думал.

Суходолов. Павел Михайлович, родной, пойми меня… если все существо мое протестует, содрогается!.. Нет, я на эту тему не могу говорить ни с кем.

Павел Михайлович. Удивительно! Непонятно!

Суходолов. Есть в жизни человека вещи, которые бывают выше и сложнее наших обыкновенных понятий!..

Павел Михайлович. Что выше?.. Что сложнее?

Суходолов. Ничего.

Павел Михайлович. Накуролесим, напортим жизнь самим себе, а потом начинаются сложности. Слушай, брат, в последний раз предлагаю — сядь и напиши объяснение.

Суходолов. Ничего писать не буду.

Павел Михайлович. Ну смотри… тогда не плачь.

Суходолов. У одного русского классика сказано, что даже отцу с сыном, а не только нам с тобой нельзя говорить о своих отношениях с женщиной, пусть эти отношения будут самыми чистейшими. Почему мы не можем следовать законам, установленным великою моралью?

Павел Михайлович. У кого это сказано?

Суходолов. У Достоевского.

Павел Михайлович. А ты обойди эти отношения, не трогай женщины. Как ты не понимаешь! Ведь твое нежелание объясниться будет истолковано как неуважение, как вызов, как вещь немыслимая, небывалая. Оно же обернется против тебя новым тяжелым обвинением. С кем ты отказываешься говорить?! Ты с партией отказываешься говорить.

Суходолов. Но ты… ты человек с душою, с разумом, пойми, что опять-таки есть вещи, которые нельзя высказать партии. Было бы политическое дело, тогда руби мне голову… Да что политика! Я партии всю душу отдаю, жизнь отдам… Но могут же быть у человека какие-то интимные стороны жизни, в которые он не станет посвящать никого. Просто не обязан, нет такого правила.