Михаил Аношкин - Человек ищет счастья Страница 21

Колебался я недолго. Через час, раздвинув заросли малинника, я очутился на полянке, которая одним краем упиралась прямо в озеро. На полянке, прижавшись спиной к дремучему лесу, поблескивала двумя маленькими окнами избушка. Возле берега чернело кострище с почерневшими камнями. Недалеко шершавый самодельный стол, а вокруг него скамейки с наглухо забитыми в землю ногами. У воды сооружены мостки, возле них покачивались на мягкой зыби две лодки, одна знакомая — голубая. Девушка лежала на мостках в купальнике и загорала. Лицо прикрыто газетой. Я смущенно кашлянул. Девушка поднялась на локтях. Увидев непрошеного гостя, вскочила на ноги, торопливо накинула халат. Смутилась она не меньше, чем я. Поздоровавшись, не знал, с чего начать. Росла неловкость, пауза затянулась. И тогда девушка спросила:

— Вы ко мне или к папе?

— К вам.

— Садитесь, — пригласила к столу.

— Спасибо. Я на минуточку, — но сел. Она пристроилась рядом, покрепче запахнула халат. Этого халата хватило бы на двух таких девушек, как она. Видимо, мать ее была солидной комплекции.

Сбивчиво поведал ей о цели своего визита. Хвалил Федю. Она слушала внимательно, искоса поглядывая на меня. Я чувствовал на себе ее цепкий, горячий зрачок.

— Вы ведь к нему пойдете? — спросил я.

— Конечно же…

— Очень прошу: не говорите о нашем разговоре. А то он будет сердиться.

— Какой он… Я и не знала. Спасибо вам, — проговорила она задумчиво и вдруг стала уверять: — Нет, нет, не беспокойтесь, я вас не выдам. Как можно! Скажите, он здесь работает?

— Тут он за отца. Работает на механическом заводе.

— А фамилия? — пророкотал чей-то бас, я вздрогнул от неожиданности. Маша весело рассмеялась и сказала:

— Папа, нельзя ли осторожней?

Только теперь заметил чуть в стороне гамак, скрытый от посторонних глаз кустом боярышника, а в гамаке — мужчину, седого, но румяного, в шелковой сетке и в пижамных брюках. Он лежал, заложив руки за голову, и как будто слушал нас.

— Как фамилия? — повторил он.

— Моя, что ли? — растерялся я.

— Нет. Того лодочника.

— Карманов.

— Федор?

— Да.

— Бузотер ваш Карманов.

— Папа!

— Что папа? Бузотер. Ласковее не могу. В цехе он у меня. Знаю.

— Папа, зачем ты нам мешаешь? Вот всегда ты так.

— Я не мешаю. Я всего лишь дал справку.

— Не нужна нам твоя справка.

Меня рассердило это бесцеремонное вторжение в наш разговор. Особенно обидно было за Федю. И я возразил:

— Послушайте, зачем же честных ребят обзывать бузотерами? Карманов — парень принципиальный, хотя и тихий. Мимо беспорядков не пройдет.

— Вот-вот, как крючок — за все цепляется. Ему-то что: отстоял положенное у станка — и трава не расти. А с тебя начальство сто шкур спустит — стоном стонешь, а тут еще эти бузотеры под ногами. Небось завоешь!

— Папа, ну что ты, право!

— Ладно, молчу. Молодой человек, посоветуйте, где разжиться червями? Душа рвется рыбачить, а черви мои пропали.

Я засмеялся: уж больно резкий был переход от одного к другому. Улыбнулась и Маша. А он что-то пробурчал недовольно, и я подумал о том, что этот старикан, должно быть, не такой-то уж плохой, как рисовал его Федя.

— У Карманова, — ответил я.

— У бузотера? Увольте! — но, поразмыслив, произнес неуверенно: — А впрочем… это даже лучше. Машенька, съезди-ка, милая, к нему. Мол, Борис Павлыч просил.

Я извинился за беспокойство и зашагал через полянку, направляясь к тропинке. Маша сказала, что эта тропинка приведет меня прямехонько к пионерлагерю. Я не успел углубиться в лес, как услышал оклик Маши. Остановился, подождал ее.

— Я хочу сказать… — почему-то замялась, теребя в руках березовый листок. Потом подняла на меня глаза и продолжала:

— Только для вас. Не было со мной такого случая, не тонула я. С кем-то он меня спутал.

— Вот оно что, — произнес я, обескураженный этим признанием. Вздохнул: значит, ошибся Федя. Жаль.

— Только, пожалуйста, не говорите ему об этом, — принялась горячо уговаривать меня девушка. — Пусть он думает, как раньше. Хорошо? Вы ведь обещаете? Это очень важно!

— Обещаю! — улыбнулся я и протянул ей руку. — Вот!

Ее пожатие было крепким, энергичным, и мне это понравилось.

Так в тот чудесный летний день на берегу лесного озера мы с Машей составили заговор. И сегодня мне кажется, что не будь этого заговора, то, возможно, Борис Павлыч все еще считал бы Федю человеком неуживчивым и бузотером. А вот теперь он круто изменил мнение о моем приятеле и своем близком родственнике.

ЧЕЛОВЕК ИЩЕТ СЧАСТЬЯ

Повесть

Андрей проснулся ночью. Недалеко выли волки. Это было невероятно, чтобы в июле выли волки. Но Андрей проснулся именно с таким ощущением, будто сон его нарушило заунывное, хватающее за душу завывание: у-у-у-о-о-у-у.

Дверь избушки была открыта — даже ночью стояла духота.

В густо-синем мраке застыли сосны. Сразу за ними обрывался лес, зияла темная пустота. Дальше мрачнела дальняя гора, над ней мигала зеленоватая звездочка.

Пахло увядающей травой и еще чем-то терпким и очень знакомым, кажется, полынью.

Андрей потянулся, хотел было поднять над головой руки, вытянуть их, но ойкнул. Вот так всегда забывал о своей болезни.

Андрей снова прислушался: по камням будто кто-то ходит. Шуршали мелкие камешки. «Что такое?» — в тревоге подумал Андрей и поднялся на лежанке.

Вдруг совсем рядом, за стеной избушки завыл волк: у-о-о-у-у!

Ему вторил другой.

У Андрея побежали по спине мурашки. Схватив топор, выглянул наружу. Что-то непонятное творилось в природе. Это Андрей понял сразу.

На горе было прохладнее. Однако воздух не был так чист, как вечером. В него примешался горький запах дыма.

Андрей взобрался на большой камень — шихан и все понял: у северного подножия горы Егозы начался лесной пожар. Андрей вернулся в избушку, крутнул ручку допотопного телефона и, схватив трубку левой рукой, закричал:

— Ало! Ало! Кордон! Кордон!

Кричал он, наверно, с минуту, пока не проснулась телефонистка.

— Кордон? Это Синилов, наблюдатель с Егозы. В пятнадцатом квартале пожар. С вечера не было. Ничего не было. Это недавно.

Андрей повесил трубку на рычажок, вышел из избушки и сел на камень.

Вот отчего выли волки. Их потревожил лесной пожар.

Сейчас не только волки бегут от огня. В ночной тайге, такой таинственной и необъятной, сейчас паника.

А пожар разгорался. Он бушевал внизу. Темнота скрадывала расстояние: казалось, до него рукой подать, хотя было пятнадцать километров.

Ночь была многозвездной. Вдалеке, слева и справа, стыли горы. Тишина стояла такая, будто весь мир прислушивался и настороженно ждал каких-то событий. А между гор плясало и трепетало багровое пламя.

Андрей смотрел на всполохи пожара. Он представил: на кордоне сейчас подняли тревогу. Первая группа сезонных рабочих, вероятно, уже брошена на грузовиках к месту пожара. Завтра утром, а может быть, и ночью, придут люди из города. И начнется ожесточенная борьба между людьми и стихией. Огонь отрежут, сожмут в тиски. Он будет бесноваться, кое-где сумеет прорвать кольцо блокады. Но ему вновь отрежут путь.

В детстве Андрею приходилось тушить лесной пожар. А теперь вот он, двадцатипятилетний парень, слесарь первой руки, вынужден прозябать на горе в жалкой роли наблюдателя.

До него жил старик. Жаловаться стал: тяжело подниматься на такую гору. Жить все время на горе нельзя. То продукты нужны, то вода вышла. А помощников нет. Вот и взяли сюда Андрея. Врач одобрил:

— Удивительное место! И воздух горный, и беспокойства меньше. Поправишься — на операцию можно.

Жил Андрей на Егозе третий месяц. До этого работал слесарем. Это был первый лесной пожар при нем.

…Между тем занимался ранний июльский рассвет.

Утром, когда поднялось солнце и рассеяло в низинах белесый туман, взору открылись неохватные дали. На восток зеленым ковром расстелилась холмистая равнина со светлыми озерами и бурыми прямоугольниками порубковых вырезок. Кое-где еще таял туман, а там, где по буграм раскинулся городок, туман был гуще и темнее, к нему примешивался дым заводов и железнодорожной станции.

А на все другие стороны света дыбились лесистые горы.

В пятнадцатом квартале и его окрестностях поднимался над лесом белесый дымок. Он полз по верху тайги, надвигался на гору, но до вершины не доходил — растекался по сторонам. У избушки пахло гарью.

День обещал быть опять жарким — туманные росы и чистое, немножко сероватое небо по горизонту. Андрей позавтракал и устроился в тени возле избушки.

Чувствовал ли он одиночество? Конечно, его тянуло к друзьям. Особенно грустно становилось под вечер или в бессонные ночи, а такие бывали нередко. И в то же время одному быть приходилось редко, а это все-таки скрашивало однообразие, отвлекало от дум.