Александр Волошин - Земля Кузнецкая Страница 23

…Налегке уходил Михаил на соседний рудник — чемоданчик в одной руке, связка книг в другой.

В школе ФЗО ему предложили учиться на машиниста шахтных установок. Он отказался, попросившись на уголь.

— Ну что ж, можно будет и на уголь, — согласился директор. — Парень ты сильный, а механизмы всё равно изучать придется, без этого сейчас в шахте делать нечего.

Черепанов так именно и рассудил. Во-первых, силенок занимать действительно не придется, во-вторых, забойщик — все же главная фигура в шахте, в-третьих, было еще одно обстоятельство, о котором он не мог, ничего сказать директору.

А заключалось это обстоятельство в том, что в первый же день по прибытии в школу ФЗО Черепанов встретился, к своему удивлению, с Севастьяном Емельяновым.

Севастьян, па месяц раньше Черепанова, поступил учиться в группу забойщиков. Увиделись они в тот момент, когда Емельянов, как нарочно, стоял в самой небрежной позе у доски почета, на которой красовался его собственный портрет.

Один другого опередил на месяц. Один отличник, а другой еще нет. К тому времени от мальчишеского соперничества у них ничего не осталось, на смену ему пришел молодой, порывистый задор.

— Если жить, так чтоб дух захватывало! — любил теперь повторять Емельянов.

Михаил взволновался, ему нужно было наверстывать. А тут еще отец из-под города Бреслау запрашивал: «Как дела, сынок?»

Курс обучения они закончили одновременно и тогда впервые обстоятельно побеседовали.

— На днях разговаривал с одним инженером, — важно сказал Емельянов. — Тут знаешь какие перспективы?

— А ты на какую шахту?

— А ты?

— На «Капитальную».

— А я пока решил на десятой поработать.

— И правильно, — согласился Черепанов.

— А что?

— Как что? На одной-то нам, пожалуй, тесновато будет.

Молча согласившись с этим и поглаживая двумя пальцами воображаемые усы, Емельянов вскользь заметил, что подумывает жениться, не сейчас, конечно, а так через годик, полтора…

— Опасно, наобум-то… — усомнился Михаил.

— А я подумаю. Меня ведь не припекает.

— Ну, если подумаешь… — Черепанов снисходительно оглядел товарища.

А через какой-нибудь год после этого разговора произошла совершенно удивительная встреча. Михаил застал Емельянова на рынке за странным занятием. Подняв над головой детскую ванночку, тот рассматривал на солнце ее днище.

Черепанов расхохотался.

— Ты куда плыть, что ли, налаживаешься в этой посудине?

Севастьян испуганно оглянулся и покраснел.

— Тут, понимаешь, какое дело… — он стукнул твердым ногтем в дно ванночки. — Шахтоуправление отгрохало мне индивидуальный домик…

— Что же ты в этом тереме делать будешь? — снова удивился Черепанов, с любопытством разглядывая окончательно повзрослевшего, раздавшегося в плечах приятеля.

— Ну как что? — усмехнулся тот. — Жить, конечно… Жду сына, понимаешь, вот и посудина пригодится. — Повернувшись, он крикнул в рыночную толпу: — Катя!

Подошла Катя. Когда-то, одновременно с молодыми забойщиками, она училась в школе ФЗО на отделении мотористов. Черепанов отметил про себя, что ее круглое смугловатое личико подурнело: над бровями, на верхней губе и на подбородке проступили темные пятна.

— Здравствуйте, Миша, — сказала Катя и смущенно улыбнулась.

Так по крайней мере показалось Черепанову.

Всю дорогу до общежития он презрительно хмыкал:

— Ха, ванночки покупают!

И тут же твердо решил, что Савоська мало выиграл, обогнав его в таком деле, как женитьба. Это было от Черепанова где-то еще за тридевять земель.

Но, странное дело, после этой встречи общежитие показалось Михаилу почему-то неустроенным, неуютным. Черепанов раздраженно обошел Митеньку, который, ползая на четвереньках, прямо на некрашеном полу углем вычерчивал что-то хитроумное, в то время как четверо остальных бригадников сидели вокруг на корточках и глубокомысленно кивали после каждого восклицания товарища. Речь шла, очевидно, все о той же системе разработки угля, которую Митенька изобретал вот уже второй месяц и которая, по мнению автора, должна была произвести революцию в горной технике.

— Понятно? — строго спрашивает изобретатель. — Целики эти убираем, и что получается? Отсюда даванет, отсюда тоже, а с этого конца — знай бери, знай гони порожняк!

— Да… — с сомнением говорит Юрий Саеног, — если уж она даванет, то тут не порожняк, а гроб потребуется.

— Гроб? — Митенька с презрением глядит, на критика. — Эх, ты! Для кого гроб-то? Уголек ведь самосильно идет, его кровля выпирает. Соображаешь неизвестно чем.

Черепанов лег на кровать и, отвернувшись к стенке, сделал вид, что уснул. Но только закрыл глаза, как перед ним опять встал Савоська со своей ванночкой.

Ну и пусть! Что, в конце концов, — подумаешь, велика картина! Каждому свое в жизни назначено — одному ванночки, другому, как вот Черепанову, целая бригада забойщиков.

Это еще неизвестно, что запел бы Савоська, доведись ему хотя бы денек побыть на месте Черепанова. Люди, правда, собрались в бригаду хорошие, но, пока привыкали друг к другу, все ершились, все против шерсти друг друга задевали, чуть что, и уже, глядишь, как петухи, в позицию становятся. Пойдешь в комсомольский комитет, а там говорят:

— Ты бригадир, нажимай на воспитательную работу!

Воспитательная работа! Санька Лукин тоже постоянно жужжит над ухом:

— Будут нас наконец воспитывать или нет?

— Тебя же сегодня Василий Очередько целый час воспитывал, — отозвался как-то за бригадира Митенька.

Вот, действительно, думай здесь о воспитательной работе, когда тебя в забое, у коренного дела, всерьез часто не принимают. С одной стороны, трудновато было втягиваться, с другой — смотрят на тебя как на мальчишку, сомневаются: дескать, будет ли толк? Остальные-то еще туда-сюда, а вот от начальника участка натерпелись. Забросит крепежнику на три-четыре уступа, а чуть заикнешься, кричит:

— Что? Опять лес нужен? Да вы что, с ума посходили? Я настоящих шахтеров не успеваю обеспечивать, а тут еще вы с баловством.

Вот и поговори с таким, как будто серьезные люди сами собой вырастают.

Были, конечно, некоторые эксцессы, как выражается комендант общежития, так это же не на работе. Однажды, например, Митеньку послали в магазин за продуктами для общежития, а он принес каждому по шляпе, потому что дорогой, видите ли, вспомнил, что на днях состоится молодежный вечер, на котором бригада должна быть представлена в лучшем виде.

Насадив шляпы одну на другую, Черепанов тихо спросил:

— А эти… как их… ну, с хвостами… фраки ты не купил?

— Фраки? — Митенька смутился. — Честное слово, не видел, может их завмаг по блату дает — знаешь, какая это публика.

Узнав потом про историю со шляпами, Очередько язвил;

— Ничего, ничего, можно сказать — в гору идете!

Гораздо лучше стало после того, как седьмой участок отошел к району Рогова. После первой же беседы Павел Гордеевич стал настойчиво, сурово, но по-настоящему заботливо подталкивать бригаду: «Смелее, смелее!»

Конечно, не обходилось и без неприятностей. Как-то получили задание работать в давно оставленной лаве. Даже мимолетный осмотр убедил Черепанова, что сменный наряд едва ли удастся выполнить. Две породные прослойки наискосок пересекали полутораметровый пласт, крепление нарушено, спусковая печь забита разным хламом. Бригада вознегодовала.

— Сообщите немедля Павлу Гордеевичу! — решительно выпалил Митенька. — Что в самом деле! Павел Гордеевич такую ижицу пропишет за эту лаву…

На этом и порешили. К телефону командировали все того же Митеньку.

— Скверная лава? — переспросил Рогов.

— Это же безобразие, Павел Гордеевич! — заторопился Митенька. — Комсомольскую бригаду засылают в такую невозможную дыру! Прямо сплошной подрыв. Мы уже полтора часа болтаемся.

— Болтаетесь?.. — Рогов помолчал. — Ну, болтайтесь на здоровье. Завтра под суд отдам.

Митеньку эти слова просто по голове ударили. Ом испуганно поглядел в телефонную трубку, осторожненько повесил ее на рычаг и бесшумно выскользнул из диспетчерской. На участок бежал, запинаясь и даже всхлипывая.

— Расселись! — закричал он еще издали. — Растележились! Пушкин за вас будет работать? Да? Эх, вы!

Он больше ничего не мог сказать от горя и гнева, да его и расспрашивать не стали. Кинулись в лаву, побежали за лесом, за порожняком.

К концу смены заглянул Рогов. Прошел по уступам. Комсомольцы насторожились: поругает за жалобу или похвалит за смену? Потому что лава буквально преобразилась. Не поругал и не похвалил. Остановившись около Черепанова, сказал:

— Остался час. Подкрепите верхние уступы по-хозяйски, с затяжками.

Когда шли домой, Санька Лукин вдруг захохотал: