Иван Шамякин - Атланты и кариатиды (Сборник) Страница 23

Он несмело попросил:

— Вера, прости. Я глупо пошутил.

Плечи ее затряслись сильней.

Вадим опустился у дивана на колени, прикоснулся к ее плечу, провел ладонью по голове, по беленьким мягким-мягким волосам, которые там, в деревне, где они копали картошку, всегда так славно пахли мятой. Вернулась прежняя нежность, жажда ее близости.

— Верочка, милая, прости. Ну, я дурак. Остолоп. Эгоист. Но я тебя так люблю. Потому и ревную ко всем. Конечно, нелепо, смешно. Ну, тресни меня еще раз. Пожалуйста. И давай помиримся. Хочешь, я пойду и сейчас же скажу твоей матери, что мы женимся? Хочешь?

Вера стремительно подняла голову, сверкнула глазами.

— Нет! Не хочу!

VII

В Минске было много дел. Как всегда. Еще в самолете Максим расписал каждый час недолгого дня — когда куда зайти, где какие вопросы решать. Из практики знал, что план такой редко выполняется с желаемой точностью, но все же в известной степени дисциплинирует и помогает уменьшить количество пустых разговоров, ненужных переходов и переездов. Предполагал обратно лететь вечерним самолетом, но, спланировав день, увидел, что это невозможно. Хотелось встретиться со старыми друзьями-архитекторами не в институтах, а за дружеским столом. За бокалом вина можно узнать больше профессиональных новостей, чем за неделю официальных разговоров в разных учреждениях. Но самое главное — поговорить с Ветой. Разговор этот не будет похож на все прежние. Раньше всегда не хватало времени ни у него, ни у дочки. «Как живешь? Как учишься?» — «Хорошо. Что там мама?» — «Деньги нужны?» — «Папа! Ты задаешь детские вопросы. А кому они не нужны, деньги?» — «Но ты тратишь по две стипендии». — «Папа! Консерватория не институт, где готовят бухгалтеров». — «Это у вас мода — разыгрывать гениев? Могу тебя уверить, что ты еще не гений. Студент, который готовится стать бухгалтером, тратит не меньше энергии, и есть ему надо не меньше...»

Не нравилась ему Ветина уверенность в своем таланте, в своей исключительности. Огорчали подобные разговоры. И сердили. Это от матери. Надо было бы поговорить с дочерью посерьезнее. Но она хитро отделывалась от трудных проблем легкими шуточками и ссылками на занятость. Побеждала ее беззаботность. Нет, это он сдавался сам, так проще, удобней, спокойнее. Думал, одним-двумя разговорами, какие бы они ни были, все равно ничего не изменишь, характер не переделаешь. Поэтому разговаривал с дочкой будто бы и серьезно, а по сути, шутя и легко, давал денег и возвращался с сознанием, что отцовский долг выполнен.

Сегодня так быть не должно. Для сегодняшнего разговора нужны время и условия — в коридоре консерватории или в общежитии, в присутствии подружек, не поговоришь. Поэтому разговор с дочерью не укладывался в дневной план. Надо было оставаться на вечер.

Кончался год. Срывался ввод некоторых объектов. По сути, за это должно было отвечать управление капитального строительства. Но оно областное, странно, что такой горисполком не имеет своего управления. Городские власти беспокоило, что затягивалось строительство больницы, Дворца спорта, универмага.

Игнатович и Кислюк рассчитывали на пробивные способности Карнача в строительных делах, может быть, даже больше, чем на свои собственные, и при каждой его поездке в столицу давали задания, имевшие зачастую весьма косвенное отношение к обязанностям главного архитектора. Максим редко возражал, ему нравилось пробивать.

На этот раз Игнатович не вызвал к себе. От некоторых из этих поручений, не входивших в его прямые обязанности, Максим отказался, чем удивил и даже огорчил Кислюка.

Дело стройтреста — получать необходимые строительные материалы. Есть план, лимиты. Но история с керамической фасадной плиткой для Дворца спорта — завод дважды присылал не то, что нужно по проекту, — возмущала Максима, поэтому он взял это на себя.

Сила его как главного архитектора — это признавали все — была в том, что он умел добиваться, чтобы строители осуществляли проекты, а не «исправляли» их в зависимости от наличия материалов и своих возможностей. Была, правда, еще одна причина, по которой ему хотелось выбить эту злосчастную плитку. Дворец спорта проектировал Макоед, это, пожалуй, его лучшая работа. Макоед долго чернел от зависти и злости, что ему не дают монументального объекта, а держат на жилье, на типовых проектах, где творчество можно проявить разве что в «привязке», где больше думаешь не об искусстве, а о скучных функциях — как разместить кухни, туалеты. Теперь Макоед чернеет оттого, что для своего Дворца культуры Карнач добился первосортных дефицитных материалов, а для его дворца дважды присылают негодную плитку, использование которой, по сути, перечеркивает решение внешнего облика здания.

Макоед всюду говорил об этом так, словно во всем виноват один Карнач, как будто он — и Госплан, и министр стройматериалов, и директор завода, вырабатывающего плитку.

А Карначу не меньше, чем Макоеду, хотелось, чтоб спортивный комплекс украшал одну из площадей города, а не портил ее. Напрасно Макоед считает его врагом. Кроме того, что иногда критиковал его проекты, Максим ничего плохого ему не сделал.

Да, всю жизнь он стремился быть объективным. Другое дело, что это не всегда удается. И потому, что сам он просто человек, и потому, что вокруг тоже люди, самые разные, и взаимодействие их в процессе производства никогда не выражается простым уравнением, формула взаимоотношений между людьми всегда сложна.

С незнакомыми секретаршами он давно выработал тактику, которую со смехом называл «ошеломление противника».

Вошел в приемную решительно, с толстым портфелем, где, кроме материалов, были яблоки для Веты. Шел к столу так, что секретарше, наверно, показалось: человек этот может не остановиться и опрокинуть на нее стол. У девушки сделались большие глаза. Эффект ошеломления начал действовать.

— Главный архитектор Карнач! Доложите Ивану Петровичу!

Секретарша вскочила и сразу, как испуганная мышь, нырнула за блестящую дверь кабинета министра.

В Госстрое, например, где архитекторы, безбородые и бородатые, тихие и шумные, бывают каждый день, над таким примитивным приемом посмеялась бы даже курьерша. А тут он подействовал. Архитекторы до министра стройматериалов доходят не часто. «А зря», — подумал Максим.

Министр был не один, сидели еще двое; Максим сразу отметил: свои, министерские. Увидев, что за главный архитектор так стремительно ворвался к нему, министр разочарованно крякнул — он помнил этого человека, который несколько раз на совещаниях язвительно, беспощадно критиковал стройматериалы. Но отступать было некуда.

— Я вас слушаю.

Нет, тут не подходило стыдливо-смущенное: «Я прошу вас». Тактику ошеломления надо доводить до конца. Правда, по отношению к министру она должна быть иной.

Максим опустил свой тяжелый портфель министру на стол и начал вытаскивать из него образцы плиток, какая нужна и какую прислал завод, а также цветные снимки проекта дворца, как он должен выглядеть. Случайно выкатилось два яблока. Максим не растерялся.

— Яблок хотите? Сам вырастил.

Министр засмеялся, однако нашелся, пошутил:

— Это что, взятка?

— За хорошие стройматериалы не жалко и взятки.

Помощники министра засмеялись. Министр с улыбкой взял яблоко.

— Знаете, Карнач, — сказал один из работников, — вы похожи на факира.

— Дорогой коллега! Ни одному факиру в мире не сделать того, что вынужден делать главный архитектор города... В наше время... Вы думаете, он занимается творчеством? Он выбивала.

Опять смех.

— Вы хотите доказать, что мы выпускаем плохую плитку? — спросил министр, передав негодную плитку одному из помощников, от которого, очевидно, в какой-то степени зависело качество керамических материалов, потому что тот, заметил Максим, покраснел.

— Нет. Доказывать это нет нужды. Я просто хочу получить хорошую, потому что знаю, что она есть. Дело специалистов разбираться, почему наряду с хорошей...

— Вы имеете представление о технологии?

— Я был бы плохим архитектором, если б не знал строительных материалов... Но никакая технология не оправдывает брак,..

— Это не брак, — сказал сотрудник, рассматривая плитку.

— Мы проектировали с расчетом на тот материал, который уже был четыре года назад, когда проект утверждался... Выходит, теперь его не стало? Куда же мы идем? Вверх, вниз?

— Выросла потребность. Вы, архитекторы, как модницы.

— А вам не кажется, что вырос художественный вкус архитекторов и проектировщиков и, что особенно радостно, народа. Потому и мода меняется.

Тактику он выбрал правильную, не просить — требовать, наступать. Не слушать жалоб на трудности, которых действительно тьма в промышленности строительных материалов. Сочувственно выслушивать такие жалобы или включаться в рассуждения о том, как с этими трудностями справиться, опасно. Размагничивает это, снижает настойчивость, возникают не те эмоциональные контакты. В таких случаях лучше не упускать инициативу и говорить о проблемах своей профессии. Больше философии и теории, больше о том новом, что рождается в архитектуре.