Альберт Беляев - Чайки садятся на воду Страница 23

— Лена, объясните мне, что все это значит?

— Что… все? — повернулась Лена.

— Ну, все это, — замялся Андрей. — Тоня, Сережа… выходит, он не ваш сын?

— Не мой. Сережка сын моей сестры. Муж у нее летчик, сейчас он в Арктике. А я живу у них. Вот и все. А почему вы подумали, что у меня есть ребенок? Постойте, постойте… Я догадываюсь. Это вам, наверно, Виктор про Сережку рассказал, да? Ну, теперь все ясно. То-то он совсем перестал заходить в библиотеку. А я и не знала, в чем тут дело.

Андрей помрачнел.

— Но это можно поправить. Я объясню ему.

Андрей решительно шагнул к выходу. Лена быстро подбежала и тронула его за рукав.

— Андрюша! Что с вами? Вы уходите уже?

— А что ж теперь мне тут делать? Все выяснилось.

— Что выяснилось?

— Ну, вот это… что Виктор ошибся.

— При чем тут Виктор?

Андрей рывком притянул Лену к себе и, глядя ей в глаза, сказал:

— Лена… не играйте такими вещами. Вы же знаете, что я все дни только о вас и думаю… Я люблю вас, Лена.

— Андрюша! — Лена вся потянулась к Андрею. — Ой, Андрей, какой же ты глупый! — Она счастливо рассмеялась и спрятала свое лицо на его груди. Андрей вдруг растерялся и стоял, не смея сказать ни слова. Потом он робко обнял Лену за плечи.

— Ого! Да тут, я вижу, интересные вещи! — весело закричала Тоня, входя в комнату. Сережа притих и с любопытством глазел на молодых людей.

— Это что же происходит в моем доме? — притворно строго шумела Тоня. — Ленка, как тебе не стыдно на шею мужчинам вешаться?

Андрей и Лена переглянулись, кивнули друг другу, стремглав выскочили из квартиры и с хохотом бросились вниз по лестнице.

Они бродили с Леной по самым дальним и пустынным улицам, не обращая внимания на прохожих, не замечая вокруг ничего. Они были вдвоем, и никто им не был нужен.

Когда Андрей проводил Лену домой, было уже два часа ночи. Он бежал по затихшим улицам города и не чувствовал усталости. Радость переполняла все его существо. Ему хотелось громко кричать, петь, плясать. Но город спал, и лишь постовые милиционеры долгим взглядом провожали бегущего в порт матроса.

Через день «Сосновка» уходила в очередной рейс. Андрей возился со швартовыми концами на палубе, когда вдруг увидел у причала знакомую фигурку девушки. «Сосновка» уже отдала концы и медленно двигалась к выходу из ковша. Андрей подбежал к релингам на полубаке. Поднял руку. Лена заметила его. Наблюдавший эту сцену боцман толкнул в бок Андрея и, подмигнув, протянул ему рупор.

— Попрощайся, — буркнул он.

— Жди через две недели, Лена! — крикнул Андрей.

Лена кивала головой и все махала и махала рукой.

Краем глаза Андрей видел, как под полубак тенью прошмыгнул Виктор. Больше он не появлялся на палубе. Андрей стоял и смотрел, как за кормой по правому борту быстро убегали назад причалы. Вскоре не стало видно и маленькой фигурки девушки с зажатым в руке платочком.

Андрей зачехлил швартовые вьюшки, закрепил по-походному якорь-цепи и, не торопясь, направился в кубрик. Через двадцать восемь морских вахт, и никак не раньше, он снова вернется на берег, который стал ему теперь желаннее, ближе, дороже.

Он не может не вернуться — сердце матроса всегда остается на берегу.

«ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!»

После отхода судна из порта матросы работали всю ночь. Закрепив все по-походному и намертво задраив трюмы, на восходе солнца скатили из шлангов палубу. Влажный металл тускло заблестел под первыми лучами встающего из моря светила. Матросы собрались у первого трюма. Утомленные бессонной ночью, курили, изредка прерывая молчание короткими фразами.

— А Егор опять не вышел. Спит в своей каюте, и водкой от него разит за милю. «Фитиль» получит, — негромко произнес плотник Иван Рябов.

Матрос Николай Вышегородов, молодой и острый на язык парень, процедил сквозь зубы:

— Черт с ним. Так ему и надо, раз не умеет пить.

— Всем достанется. Опять, скажут, палубная команда отличается, — вздохнул пожилой матрос первого класса Усачев.

Боцман присел неподалеку и, деловито заклеивая разорвавшуюся папироску, прислушивался к разговору. Матрос Тихонов, рябоватый, добродушный парень, миролюбиво проговорил:

— И что вы, ребята, разнылись? Подумаешь, выпил парень лишку. С кем такое не случалось? Дайте человеку сначала проспаться.

Боцман неторопливо прикурил, подошел поближе.

— Ты его не защищай, Тихонов. Это с ним не первый раз. Сколько мы с ним нянчиться будем? Слава богу, не младенец. Я нынче рапорт на него подам, пусть убирают с судна куда хотят.

Все снова замолчали.

Матрос Егор Матыров проснулся лишь в полдень. В каюте было нестерпимо жарко и душно. Он оторвал голову от подушки и мутным взглядом обвел каюту. Страшно болела голова. Матыров стал припоминать вчерашний вечер. Что же произошло? Сначала он смотрел кино в Клубе моряков. Потом пошел погулять по городу. Встретил знакомого парня с другого парохода. Зашли в пивную. Выпили по кружке пива. Хотели уже уходить. Тут появились какие-то три давно не бритых человека. Хриплыми голосами попросили купить им по кружке пива. Матыров резко отказал. Те подняли шум. Кто-то из них толкнул матроса. Тот в ответ ударил. Вспыхнула драка. Потом пили «мировую». А дальше? Как же он попал на судно? Когда?

Егор встал, добрел до умывальника и сунул голову под кран. Но теплая вода нисколько не освежала. Он повернулся и снова лег на койку.

В каюту без стука вошел Тихонов. Матыров вздрогнул и быстро сел. Тихонов усмехнулся.

— Не бойся, я сам боюсь. Иди к старпому, вызывает.

— Зачем?

— Ясно зачем. Баня тебе будет такая, что не позавидуешь!

Матыров равнодушно махнул рукой.

— Все равно теперь. Это первый раз страшно. Переживем…

К вечеру появился приказ капитана. Матросу Егору Матырову объявлялся строгий выговор. С приходом в порт он будет списан с судна. Капитан ходатайствует об увольнении Матырова из пароходства.

Никто из экипажа не знал, что после приказа Егор ночью ходил к капитану просить, чтобы тот не настаивал на его увольнении из флота: «Мне некуда будет пойти, товарищ капитан. Ни родных, ни знакомых на берегу у меня нет».

Последовал сухой ответ, что об этом подумать следовало раньше. Матыров потоптался на месте и глухо добавил:

— Я вырос на судне… Поймите, товарищ капитан.

Капитан покачал головой и повторил:

— Изменений в приказе не будет.

Егору хотелось рассказать капитану о своей жизни, о том, что он вовсе не пьяница. Все эта происходит от какого-то непонятного ему самому желания казаться на берегу этаким морским волком, которому все нипочем.

Многое хотелось рассказать в тот вечер Егору, но глаза капитана смотрели так холодно и отчужденно, что Егор запнулся, пробормотал «извините» и вышел из каюты.

Как будто холодный и тяжелый камень лег Матырову на душу. Только сейчас он ясно понял, что в его жизни наступает крутой поворот. Он не нужен флоту! И никто не понимает его. Всю ночь Егор думал о своей печальной судьбе, и сердце его все более и более озлоблялось против людей, которые так безжалостно решили его участь.

Матыров стал сторониться товарищей по работе. Ему казалось, что после приказа капитана он стал для всех на судне лишним человеком. Судовая жизнь перестала интересовать Матырова, и он всячески старался подчеркнуть, что ему совершенно безразличны и судно и люди на нем.

Сменившись с вахты, Матыров подолгу лежал в постели, закинув руки за голову, и о чем-то думал. Обычно разговорчивый, веселый, он теперь больше отмалчивался. И его оставили в покое.

К концу второй недели пути «Орел» обогнул Новую Землю с севера и, оставив ее слева, вошел в Баренцево море. До Мурманска оставалось несколько дней ходу. Команда заметно повеселела. В каютах только и слышны были разговоры о предстоящем приходе в родной порт.

Баренцево море встретило «Орел» свежей штормовой погодой. А через сутки северо-западный ветер достиг силы десяти баллов. Длинные водяные валы на глазах превращались в косматые горы и с протяжным гулом разбивались о железный корпус парохода.

В полночь Матыров и Тихонов заступили на вахту. В кромешной темноте, не ослабевая ни на минуту, ревел ветер. Пароход шел под острым углом к волне, и сильная бортовая качка легко перекладывала судно с одного борта на другой; порой пароход тяжело содрогался, и крупная дрожь пробегала по всему корпусу от носа до кормы — это очередной девятый вал мощным ударом сбивал нос парохода в сторону от курса. Но вал прокатывался дальше, и рулевой торопливо выводил судно на заданный курс.

Егор стоял на крыле мостика. Крепко вцепившись в поручни, он напряженно всматривался вперед. А волны били по судну все крепче и крепче. Но каждый раз, с гулом отряхнув с себя воду, пароход неторопливо взбирался на очередной водяной холм и снова принимал на себя удары разъяренного моря.