Николай Кузаков - Красная волчица Страница 24

— А как же ты с закрытыми глазами стреляешь?

— Как: Максим ружье держит, а я стреляю.

— И ни разу в него не попала? — смеялся Степан.

— Я зачем в него-то палить стану.

— Ой, девоньки, не смешите, — заливалась Женя,

— Все ясно. Будем учиться стрелять.

— Это зачем? — спросила Женя.

— Я вас записал в свою бригаду. Охотиться пойдем.

— Ой, мамочки, — воскликнула Женя. — Ты нас, Степан Сергеевич, совсем мужиками сделаешь.

— И сделаю, если надо будет.

Степан взял кепку.

— Пошли. У меня ружье на мази.

Сумерки сгустились. Лес посерел. Дальние горы будто растворились. Над тайгой распласталась тишина, и в ней хорошо был слышен каждый шорох.

Кайнача торопился на стойбище: подошла пора белочить, и если уйдут охотники, где их потом найдешь. Тропинку почти не было видно, но Кайнача каким-то чутьем угадывал ее. «Наверное, забыли про меня, — думал он. — Кому вспоминать охота, совсем чужой. Даже своего очага нет. Разве только пес Ороктон помнит».

Впереди раздался лай собак. Кайнача обрадовался; «Не ушли еще». Среди деревьев показались огни костров, набросило горьковатый запах дыма. У Кайначи защипало в горле: ему все еще не верилось, что он у родного стойбища.

Первым его встретил Ороктон. С громким лаем бросился он на Кайначу, но, услышав родной голос, прыгнул на грудь хозяину, лизнул в щеку и от радости закрутил головой. Кайнача прижался к собаке.

— Совсем забыл, — укорял Кайнача. — А я тебя каждую ночь смотрел, сохатить с тобой ходил.

А от чума к чуму уже неслось: «Кайнача пришел!» Через несколько минут он сидел в чуме Бирокты. Чум не вмещал всех, поэтому ему пришлось перебраться на улицу, — к костру. Кайнача с остриженной головой, в пиджаке и триковых брюках казался чужим, точно пришел из другого мира.

— Совсем люча[21] стал, — заметила Ятока. Кайнача смущенно улыбался.

— Говори, Кайнача, как учился, с чем на стойбище пришел? — спросил Согдямо.

Кайнача задымил трубкой.

— Совсем худая жизнь Кайначе в городе. Леса нету. Большой шум, от него голова болит. Без мяса совсем пропадал. В столовой — каша, макароны. Говорю, давайте мяса — нету мяса. Голодный жил. Потом к тетке Дарье пошел, Вороновой, где Ганя живет, мясом угощала, расколоткой[22]. Ожил тогда.

— Урокон как живет? — спросила Бирокта о сыне.

— Бойкий парень. Учителя хвалят.

— Тоже голодный ходит?

— Пошто голодный. Кашу ест, конфеты ест. Шибко нравится. Только о чуме скучает. На койке спать не хочет, на пол ночью ложится. Учитель ругается. Урокон говорит, не могу уснуть на койке. Ругаться будешь, в лес спать ходить буду. Две ночи в лес ходил. На полу теперь спит.

— Сам как учился? — спросил Согдямо.

— Палочки писал. «Букварь» читал.

Все зашумели.

— Совсем молодец, — похвалил Согдямо.

Кайнача расстегнул пиджак, достал портрет человека с бородкой.

— Ленин, — Кайнача подал портрет Согдямо. К старику потянулись десятки рук. Люди много слышали о Ленине от учителя Поморова, теперь каждый хотел посмотреть на изображение этого человека.

— Правильно ли говорил учитель Поморов? — спросил Согдямо.

— Всю правду говорил. Ленин сказал, мы и русские братья, жить в дружбе надо, помогать друг другу надо. Кто будет обижать, тот хуже росомахи. Еще говорил, надо много пушнины добывать, хорошо жить.

— Совсем хорошо говорил, — доволен Согдямо. — Ты ходил к нему, трубку курил, совета спрашивал?

— Нет, — Кайнача даже не подумал об этом.

— О, худой, ленивый парень, — сердился Согдямо. — Стариков не уважаешь.

Потом заспорили, кому хранить портрет Ленина. Кайнача еще молодой, неразумный, может потерять. Решили поручить Согдямо. Он самый старый, самый уважаемый человек в роде. Согдямо взял портрет, торжественно отнес его в чум.

Все были довольны Кайначой. Не с пустыми руками пришел на стойбище, не зря учился в городе. Его накормили жирным мясом и принесли охотничью одежду.

Ночевал Кайнача в чуме Бирокты. Проснулся рано, развел костер, подвесил чайник. Встала Бирокта, присела у огня, протянула руки к пламени. Сегодня люди разойдутся по охотничьим угодьям, потому до восхода солнца из чумов выходить нельзя, чтобы не подсмотрел злой дух и не повредил охоте.

Кайнача с Бироктой пили чай, говорили о лете, о ягодах. Пусть думает злой дух, что люди никуда не собираются, а когда придет на другую ночь то стойбище уже будет пустым.

Но вот над дымоходом скользнул золотой луч. У чума шаманки глухо ударил бубен, звук его прокатился по стойбищу и замер. Кайнача поставил чашку. Глухие спокойные звуки возобновились, теперь они лились непрерывно. Это Ятока успокаивала злых духов, говорила, что люди здесь будут жить долго. Звуки бубна становились все глуше. В наступившей тишине послышался голос Ятоки.

Она приветствовала солнце, которое прогнало злых ночных духов. И тотчас воинственная дробь бубна покатилась по стойбищу. Теперь Ятока созывала добрых духов и просила их, чтобы они посмотрели на охотников, запомнили их и помогли им в промысле.

Кайнача взял ружье и вышел из чума. За ночь слегка припорошило землю снегом. Из других чумов тоже выходили охотники. Ятока с бубном в руках стояла на краю стойбища под густой сосной. Одета она была в черную меховую шубу из шкуры молодого оленя, окаймленную белым мехом, на груди ее висел Делаки.

Она подбросила над собой бубен, он будто ойкнул и замолчал. Я тока подняла с пня деревянную чашку. Легкой кабарожьей походкой подходила она к каждому охотнику, макала палец в чашку со священной кровью и прикасалась к ружью, чтобы оно было убойно и звери не боялись охотников.

После окропления ружья каждый охотник кружился в воинственном танце и шел за Ятокой. Когда шаманка подошла к Кайначе, за ней уже следовал целый вооруженный отряд.

У своего чума она взяла чашку с кусками мяса и одна пошла к скале, похожей на юношу.

Давно это место для эвенков стало священным. Никто не начнет большого дела, не побывав у юноши-скалы. А пошло это с тех давних пор, когда род Делаки воевал с родом Тетери. Во время войны погибли все мужчины. Плакали вдовы, плакали девушки. От их горя даже травы к земле никли.

Вот тогда-то боги верхнего жилища решили помочь роду Делаки. Они послали на огненном шаре юношу. Опустился он на землю в Среднеречье. Когда опускался, земля так дрожала, что вершины деревьев обламывались.

На земле было плохо юноше. Не знал он человеческого языка, не умел добывать пищу и огонь. Дорогой его прихватила пурга. Долго он с ней боролся, но потом опустился на колено отдохнуть и замерз. А злые духи превратили его в камень. И теперь каждый, кто проходит мимо, приносит ему пищу.

Так сделала и Ятока.

Охотники в это время с криками уходили из стойбища. Пусть злые духи думают, что они ушли в деревню. Прилетят туда, а там народу много, там и потеряют след.

Через некоторое время эвенки по одному вернулись в стойбище, сняли чумы, навьючили оленей и группами по три-четыре семьи пошли в свои охотничьи угодья.

Кайнача, Бирокта, старик Согдямо, Хогдыкан и Ятока направились к Седому Буркалу. Дорогой к ним присоединился Кучум. Путь был долгим и утомительным. Через каждые десять — пятнадцать верст меняли направление, чтобы обмануть злых духов, если они увяжутся за охотниками.

Максим вышел из зимовья. Было морозное утро, на траве серебрился иней. Среди полыхающих багрянцем кустов журчала речка. Он сварил чай, принес туес брусники и сел завтракать. Вот уже вторую неделю Максим питается только ягодой. Верно, в запасе есть небольшой кусок мяса, но он берег его на крайний случай.

После завтрака проверил ямы, они оказались пустыми. Что делать? Как добыть зверя? Тайга как будто сговорилась с людьми: тоже решила наказать Максима. Кайла несколько раз поднимал сохатого, один раз двое суток гонял, но остановить не мог.

С мари поднялась стая гусей и полетела к горам. Максим долго смотрел вслед птицам. Через несколько дней они будут в теплом краю, где много солнца и пищи. А здесь в это время повалят снега, и встретится Максим с зимой без куска хлеба.

По дороге к зимовью он убил две белки, поджарил их на костре, одну съел сам, другую отдал Кайле.

Максим вспомнил про Чертово озеро. Находилось оно где-то на Сохатиной мари, под хребтом. Охотники много чудес рассказывали про него: будто за одну ночь на озере могут вырасти острова и потом незаметно исчезнуть. А дед Корней собственными глазами видел, как оно поглотило сохатого. Страшновато идти на такое озеро, да что делать, может, удастся подстрелить гуся. До места добрался он к вечеру. Озеро как озеро, длиной с версту и вширь чуть-чуть поменьше. Берег возле леса зарос камышом, а противоположный— голый и кочковатый. Вода прозрачная, с синевой.