Евгений Дубровин - Ласточка с дождем на крыльях Страница 24

Красин поднял трубку и набрал номер Ухова.

– Вас слушают.

– Это я, Красин. Только что у меня был Сафонов. Он считает, что из-за бурной деятельности комиссии мы в этом году не выполним план.

– Только попробуй! – жестко сказал в трубку Николай Иванович.

– Тогда отзови свою «борзую стаю».

– Не кажется ли тебе, дорогой Ярослав Петрович, что это прямое давление на комиссию? И вообще попрошу не оскорблять членов комиссии. А то мы тебе и «борзую стаю» припомним.

– Какие там члены комиссии… – усмехнулся Красин. – Коллеги из конкурирующих учреждений. Такие же люди, как мы с вами, на каждого из них можно напустить такую же комиссию. Работают, правда, с рвением. Еще бы: значительно интереснее рыться в грязном белье, чем ходить на работу.

– Ты что мелешь?!

– Кстати, многих я знаю, кое в чем помогал. Так они, бедняги, прячутся от меня. Зачем травмируете людей, Николай Иванович?

В трубке некоторое время молчали. Потом Ухов тихо сказал:

– Ну вот что, Ярослав Петрович. Я вижу, ты зарвался. Вскружила голову слава. Уже никакая комиссия тебе не указ. Предупреждаю: будешь ставить палки в работу комиссии – вызову на коллегию.

Частые гудки.

Минуту Красин раздумывал, а потом нажал клавишу и сказал Танечке:

– Головина ко мне!

Явился Головушка-Кот. Подбородок первого зама был гордо поднят, но руки его дрожали. Он не поздоровался и молча стоял у порога.

– Так какую это вы там бумагу сочинили, Андрей Осипович? Хоть бы мне показали. Может быть, я бы тоже ее подписал.

– Бумага ходит среди сотрудников, – нервно, но твердо сказал Головушка-Кот, не называя Ярослава Петровича по имени-отчеству. – Но я могу пересказать ее содержание. В ней говорится, что вы как руководитель оказались не на высоте. Вместо того чтобы разогнать эту идиотскую комиссию и заняться поисками анонима, найти его и примерно наказать, вы спокойно смотрите, как комиссия, эта ржа, разъедает корпус института, а аноним, воодушевленный вашим бездействием, вошел, можно сказать, в экстаз.

Красин таращил глаза на своего зама, не зная, что и думать. Такой страстной обличительной речи от кого-кого, а уж от Головина он не ожидал.

– Вы удивлены? – между тем продолжал Вьюнок. – Вы уверены, что я аноним. Так вот, я нашел настоящего анонима! Надеюсь, вам знаком этот почерк?

С этими словами Андрей Осипович положил на стол листок календаря от 27 января. На листке торопливым почерком было написано:

«…опазд. на пятнад. мин. Выяснить, где был».

«…13-00 уезжал. Главк? Люб.?»

«…17-00 верн. под хмельк. Веселый».

«…18-15 из каб. смех. С кем говорил?»

– Я случайно обнаружил это в кипе старых бумаг. Так теперь узнали?

Конечно же, он сразу узнал этот почерк. Это был почерк Сафонова.

Сафонов? Умница Сафонов, которого он с большим трудом переманил из другого института? Неподкупный Сафонов, мнением которого Красин дорожил? Неужели ему не дают спокойно спать лавры директора института? Зачем ему они? Вместо тиши кабинета, спокойной размеренной жизни – беготня, нервотрепка, мучительные, зачастую бесцельные сидения на заседаниях, избрание в президиумы, вызовы «на ковер», звонки среди ночи: (рухнуло здание или не стыкуются какие-нибудь балки), сплошь и рядом отсутствие выходных дней. А зарплата почти одинаковая…

Нет, насчет Сафонова что-то неправдоподобно. Да и потом, Антон Юрьевич умный человек, он должен понимать, что институт ему не вытянуть: не хватит ни знаний, ни таланта. Но и Головину можно предъявить те же самые претензии. Кроме того, его сегодняшнее поведение… Оно произвело впечатление на Ярослава Петровича. Или это просто талантливая игра?

В селекторе щелкнуло, и Танечкин голос сказал:

– Ярослав Петрович, к вам Головина.

– Кто?

– Головина… – Танечка запнулась, – Жанна Леонидовна, жена Андрея Осиповича.

Секунду Красин пребывал в растерянности, потом сказал:

– Пусть заходит.

Тотчас же в кабинет буквально впорхнула легкой бабочкой маленькая женщина в перламутровом плаще, что еще больше делало ее похожей на бабочку.

– Можно, я разденусь? Поухаживайте за мной.

Красин помог Жанне Леонидовне освободиться от плаща и вытаращил глаза от изумления. Головина была одета в наряд средневековой принцессы.

– Извините, я прямо с репетиции… в перерыв… Мне только что позвонили… Я узнала… Он мне ничего не говорил. Неужели вы верите?

Актриса сделала паузу. Красин промолчал.

– Это не он! Он не способен на такое! Да и не нужно ему! Не нужно! Он совершенно равнодушен к славе. Он любит семью, детей, меня! Он любит вас! За вашей спиной он как за каменной горой! Вы мне верите?

– Успокойтесь… – Красин налил в стакан воды и подал Головиной.

Она выпила. Ее глаза затуманились. Ей очень хотелось упасть в обморок. Ярослав Петрович чувствовал, что по ходу сцены, которую она разыгрывала, Жанне Леонидовне просто необходимо было упасть в обморок. Надо было что-то предпринять, иначе потом не оберешься хлопот, тем более талантливые актрисы падают в обморок по-настоящему, без дураков.

– У вас на груди пятно, – сказал Красин. – Кровь, что ли?

– Где? – залилась краской актриса и сразу забыла про обморок. – Ах, это краска! В пьесе меня должны проткнуть шпагой, вот и подкрашивают заранее платье. До удара шпагой я прикрываю пятно накидкой. Очень эффектная сцена. В этом месте больше всего аплодисментов.

– Присаживайтесь, и я вас слушаю. – Ярослав Петрович галантно, словно вдруг оказался на сцене, пододвинул средневековой даме кресло. Она опустилась в него изящным движением принцессы.

– Это Сафонов. Анонимку написал Сафонов. Это точно. Вы, конечно, мне не поверите. Мол, жена защищает мужа… Так вот… Я вам признаюсь… Вы большой руководитель, и вас, наверно, ничем не удивишь. Не такие исповеди слышали… Одно время я была близка с Антоном Юрьевичем… Так получилось… Это страшный человек, Ярослав Петрович. Для него никто не существует, кроме него самого. Он любит сам себя до безумия. Часами рассматривает себя в зеркало, придает своему лицу различные выражения, но главным образом тренируется… Чтобы быть вальяжным, загадочным, усталым… Всепонимающим, всепрощающим, грустящим по поводу погрязшего во грехах человечества. Он, из вините, даже в момент близости смотрел не на меня, а любовался собой. Вообще-то он почти не пьет, но однажды выпил и признался мне в одной своей страсти. Эта страсть пожирает его целиком. Сафонов обожает сидеть в президиумах.

– Что? – удивился Красин. – Сидеть в президиумах?

– Да… Он просто грезит. И именно в первом ряду, за столом, ближе к центру. Однажды я его застала. Неожиданно вошла, у меня был свой ключ, а он стоит перед зеркалом, держит микрофон и говорит: «Дорогие товарищи! Торжественный вечер, посвященный… (не помню уж чему), считать открытым!»

– Но зачем ему это нужно?

– Не знаю… Может, он шизофреник…

Зазвонил внутренний телефон, связывающий кабинет с приемной. Танечка тревожно сказала:

– Ярослав Петрович, извините, но с вами срочно хочет переговорить жена. Я сказала, что вы заняты, но она настаивает.

Красин взял трубку.

– Извините, Жанна Леонидовна.

– Немедленно! Слышишь, немедленно приезжай домой! – закричала в трубку жена.

– Что случилось?

– Случилось!

– Что? Ты можешь сказать?!

– Не могу! Приезжай срочно, иначе будет поздно!

– Что-то с Вадиком?

Но в трубке уже звучали короткие гудки.

– Вам надо уезжать? – Жанна Леонидовна встала с кресла по-прежнему грациозным движением.

– Нет, прошу вас, продолжайте.

– Да мне, собственно, больше добавить нечего. С Сафоновым я давно порвала: он стал мне мерзок, как пресмыкающееся.

Вдруг она с любопытством и с каким-то детским восторгом посмотрела на него.

– А вы интересный мужчина и прекрасно держитесь в этой идиотской мелодраматической сцене. Вы похожи на молодого короля Лира. В среду я играю Офелию в «Гамлете». Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели. Придете?

– Не знаю…

– Я вам пришлю билеты.

Наверно, после такого же приглашения у нее и началась связь с Сафоновым.

Он помог ей надеть серебристый плащ.

– Вы мне ничего не скажете, Ярослав Петрович?

– Вы прекрасно знаете, что мне нечего вам сказать, Жанна Леонидовна. Я приму ваши слова к сведению.

По дороге домой Красин размышлял над событиями сегодняшнего дня.

Кто-то очень умело играл с ним в шахматы.

8

Дверь открыла Лена. Все лицо ее, даже часть шеи, было красным и распухшим от слез.

– Что случилось? – с тревогой спросил Красин. Она закрыла дверь, потом взяла с дивана, видно, заранее приготовленную войлочную туфлю и изо всей силы ударила ею Ярослава Петровича по голове.

– Вот! Вот! Вот что случилось, проклятый проститут! А я-то, дура, верила, что он вправду по делам ездит в командировки! А он к бабе ездят! Вторую семью, проклятый проститут, завел! Кобель сучий!