Иван Сотников - Свет всему свету Страница 24

Станчиу с интересом наблюдал за Антонеску. Узнал ли тот его или нет? Скорее всего, узнал! Узнал еще во дворце, когда под пристальным взглядом своего бывшего офицера судорожно передернулся в лице. Наверное, вспомнил, как грозился живьем сгноить его в казематах Дофтаны.

Взгляды их встретились, и Антонеску вздрогнул. Нет, не Станчиу глядел на него сейчас. Сама судьба. Она судила его, выносила ему беспощадный приговор. Судьба, которой еще недавно, как казалось ему, он повелевал так самодержавно.

Станчиу почти вплотную приблизился к Антонеску, тот невольно попятился, инстинктивно вскинув руку, словно защищаясь от удара.

— Прощайте, господин маршал, — отчетливо сказал Станчиу. — Теперь навсегда. Верно, большие преступления не остаются безнаказанными.

Резко повернулся и твердым шагом направился к выходу.

Антонеску обмяк: смерть холодной судорогой сжимала ему горло, леденила сердце. Живая смерть!

За четыре дня беспрерывных боев солдаты полка Жарова устали безмерно, они валились с ног. А раздавалась команда — люди снова поднимались в атаку.

Румыны все чаще прекращали огонь и с белыми платками на штыках сдавались в плен. Немцы с отчаянием обреченных яростно контратаковали. Но сила теперь не на их стороне, они не могли противостоять такому огню, таким атакам, неистовому напору советских войск!

Кишиневская группировка немцев уже в железном кольце, и новые Канны неизбежны. Врагу не вырваться. Полк Жарова наступал на внешнем фронте, где грохочут сотни танков, тысячи орудий и минометов.

С восходом солнца на передний край примчалась смонтированная на машине мощная звуковещательная станция и стала передавать обращение советского командования к войскам неприятеля. Огонь постепенно стих, воцарилась непривычная тишина.

Советские парламентеры — майор Таланов, из штаба фронта, и майор Березин, замполит полка, двинулись к лесу, где засели фашисты. Немцы встретили их и провели через свои позиции. Два часа молчал фронт. Всех тревожила судьба парламентеров.

Майора Таланова Жаров знал давно. Он не раз приезжал в полк, изучал обстановку. Поговорить с ним интересно. За Березина Андрей не беспокоился, не подведет фронтовой побратим, с которым столько пройдено и столько пережито. Рисковать им вовсе не хотел, а задержать не посмел. Заменить другим тоже не решился. Григорий не понял бы такой заботы. Дело есть дело.

Наконец парламентеры возвратились. Весь полк вздохнул облегченно. Офицеры рассказали, как их приняли. С немецкими солдатами и их офицерами они исколесили весь лес, съездили в ближние селения, но никаких штабов не нашли. Вручать ультиматум было некому. Тогда они зачитали его солдатам и их командирам. Те с жадностью слушали каждое слово и, поняв, что старшие начальники бросили их на произвол судьбы, стали собираться в плен.

Только вернулись парламентеры, как за ними потянулись колонны немцев с белыми флагами. За утро сдалось свыше двух тысяч человек.

Но среди немцев были и фанатики. Они не прекращали огня и ожесточенных контратак. На каждом рубеже шли жаркие схватки.

Из-за Молдовы группа Самохина вернулась вовремя и как раз поспела к началу операции. Жаров обрадовался: без них было бы туго. Отто Браун был доставлен живым и здоровым. Оказывается, он прибыл в Мулини, чтобы обеспечить весьма срочную переброску некоторых румынских и немецких частей под Яссы.

С возвращением разведчиков не обошлось без осложнений. Уполномоченный «смерша» Батюк к делу Зубца отнесся настороженно. Долго и скрупулезно допрашивал его и всю группу Самохина. Семен вернулся от Батюка чернее тучи. Перестал смеяться, разговаривать, сторонился друзей.

Уполномоченный «смерша» настоял отправить Зубца в медсанбат. Пусть подлечится, а за это время, глядишь, многое и прояснится. Жарову ничего не оставалось, как согласиться. У него свои права, у Батюка свои, и согласовать их не всегда возможно. Сам Жаров доверял Зубцу и был уверен: разведчик поступил правильно.

Батюк в полк прибыл недавно и людей еще знал плохо. Его предшественник погиб с месяц назад. Сначала Батюк не понравился Жарову. Закрылся у себя в блиндаже, и никто в полку не знал, где он.

— Вы что же, Батюк, глаз на свет не кажете? — как-то поддел его Жаров.

— А что свет, — холодно отпарировал контрразведчик, — мне и из блиндажа все видно.

Отношения были испорчены. «Ни к чему было его задирать, — подумал Андрей. — Да ладно, обойдется».

Казалось, с началом наступления Батюк станет отсиживаться в тылах, а вышло наоборот. Он все дни находился с передовыми ротами, и Жаров уже с уважением присматривался к своему «чекисту», как мысленно называл уполномоченного.

Вечером, когда стих огонь, Самохин принес Жарову документы убитых немцев, гору их солдатских книжек.

— Нет, вы поглядите, чьи книжки! — сказал Леон.

Полистав их, Жаров удивился: все убитые из полка фон Штаубе. Значит, и этого фанатика пригнали сюда на подкрепление. Хорошо, что встретились. Выходит, пленный полковник не обманул. Жаль только, не попал фон Штаубе в кишиневский котел.

Полк ночевал в траншее, отбитой у противника перед вечером. Немцы закрепились во второй, и до них метров двести. На всем рубеже совершенно тихо. Андрей отправился в роты, чтобы поставить задачу, организовать отдых.

После Черезова и Думбадзе пришел к Кострову. Его батальон на главном направлении, завтра ему первому начинать бой. Исходная позиция для атаки подготовлена. Люди накормлены. Боеприпасы подвезены.

Комбат пригласил Жарова отужинать, и тот охотно согласился. От ста граммов отказался. Запретил и Кострову. Пусть голова останется свежей. Борис с сожалением пожал плечами. Ужин Жарову понравился. Видно, повар знает свое дело.

Комбату показалось, молчание за столом слишком затянулось. Не заговорить ли ему первым? Про что-нибудь острое?

— Зря не выпили, — посетовал он с оттенком горечи и упрека.

— Зачем уступать своей слабости? — сказал Жаров и снова замолчал.

Неожиданно началась сильная стрельба, офицеры выскочили в траншею. Шум боя доносился из-за позиций противника.

Что же там случилось? Затем неистово загремела немецкая артиллерия, весь рубеж полка засверкал вспышками частых взрывов. Похоже, артподготовка. Но к рассвету огонь противника почти стих и, как ни странно, никакой атаки за этим не последовало. Значит, не артподготовка. Тогда что же?

Жаров ушел к себе, а Костров остался в роте. На рассвете он увидел трех перебежчиков с белыми флажками. Они ползком пробирались через ничейную полосу. С позиций противника по ним не стреляли. Прошло немного времени, и их доставили в траншею. Редкая удача! Сейчас все выяснится.

Перебежчики просили немедленно доставить их в штаб полка или дивизии.

— Командир батальона майор Чиокан, — сдержанно представился Жарову румынский офицер с широким бледно-желтым лицом.

— Ого! — приятно подивился Костров.

— Командир роты сублокотинент Ионеску, — представил майор офицера в форме лейтенанта румынской армии. — А это Бануш, переводчик, — указал Чиокан на своего второго спутника со знаками плутоньера-мажора, то есть старшины.

Оказывается, румыны прибыли как парламентеры.

— Имею честь, — продолжал Чиокан, — сделать для передачи советскому командованию важное заявление.

— Мы готовы выслушать вас, — ответил Жаров.

Ему стало ясно, что на той стороне происходят важные военно-политические события.

— Сегодня ночью, — сообщил Чиокан, — получен приказ прекратить военные действия против Красной Армии и вступить с вами в контакт. Румынский полк уже ведет бой с немцами.

Чиокан был взволнован. Речь его отрывиста, перед советскими офицерами он вытягивался в струнку, старался не уронить своего достоинства. Более свободно держался переводчик Бануш. Каждую фразу он произносил подчеркнуто раздельно, озорно поблескивая глазами.

Жаров позвонил комдиву и сообщил ему о появлении в расположении полка румынских офицеров.

В ожидании распоряжения сверху офицеры разговорились. Чувствовалось, что румыны старались как-то выговориться.

— У нашей армии нет ни сил, ни желания воевать с вами, — просто объяснил Чиокан положение в своих войсках.

— А не кажется ли вам, — вежливо спросил Березин, — что ваше правительство потерпело крах?

— У нас многие не любят Антонеску, но я не могу ничего говорить о правительстве: мое дело повиноваться. Армия не занимается политикой.

— Неправда, — запротестовал Березин.

Майор Чиокан пожал плечами и отмолчался. Тогда Березин исподволь поинтересовался его убеждениями.

— Я сам по себе, — невнятно ответил тот.

— Разве можно жить без политических симпатий и антипатий?

— Я офицер, и, если хотите, у меня духовный нейтралитет. Солдат служит любому режиму.

— Простите, майор, — не согласился Березин, — это не так: оружие в руках солдата либо защищает свой народ, либо служит его поработителям. Иначе не бывает.