Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 Страница 26

Павел Михайлович. Если пошло у нас так откровенно, то скажи серьезно, как определить твою любовь? Что с тобой случилось, Димитрий Алексеевич?

Суходолов. Сам не знаю. Да и любовь ли это в распространенном смысле, если серьезно говорить? Другое что-то… может быть, одна мечта.

Павел Михайлович. Мечта… Понятно. Это красиво, благородно… Но о чем мечта?

Суходолов. Как — о чем? Ни о чем.

Павел Михайлович. Так не бывает. Мечта есть высшее стремление души к чему-то ей, душе, недостающему. К чему?

Суходолов. Я не знаю. Хочу поймать, конкретизировать и не умею.

Павел Михайлович. Потребность подлинной любви, если ты ее не знал?

Суходолов. Наверно… да. Скорей всего.

Павел Михайлович. Может быть, и так, что тебе не хватало в жизни проникновенной женской дружбы.

Суходолов. Да-да, очень не хватало.

Павел Михайлович. Бывают среди нас неистребимые романтики. Ты не из их числа?

Суходолов. Есть и этот грех.

Павел Михайлович. А то случается и так: было у нас что-то дорогое в молодости и не состоялось, кануло бесследно, а потом оно и воскресилось в каком-то другом человеке.

Суходолов. Кануло бесследно и вернулось… Тоже верно.

Павел Михайлович. Но что же, наконец?

Суходолов. Все это вместе, может быть?

Павел Михайлович. Тогда у тебя громадная любовь.

Суходолов. Странные беседы мы с тобой ведем в служебном кабинете. Не находишь?

Павел Михайлович. А ты за окно глянь… бесконечный человеческий поток. Ты думаешь, все они ничего подобного не переживают? Переживают так или иначе, и бесконечно. Нет, Суходолов, то, о чем мы говорим сейчас с тобой, — дело очень серьезное, но тут никогда до конца не договоришься. Одно я вижу — тебе очень трудно.

Суходолов. Дай твою руку, Павел Михайлович. Благодарю. Это все и трудно и громадно, и хватит одной лишь царапины, чтобы все уничтожить. Стоит мне подумать, что девушка эта может засмотреться на кого-то, и все мое волшебное видение превращается в пошлый анекдот. Ты должен поэтому понять, почему я не стремлюсь к близости, почему одна мечта.

Павел Михайлович. Митя, ты ее знаешь, лично, изучил?

Суходолов. Нет, не знаю. А мне и не надо. Вдруг окажется совсем не то.

Павел Михайлович. Понимаю. Но признайся, возраст тоже роль играет.

Суходолов. Тоже.

Павел Михайлович. Но если уж мы так откровенны… то ты ведь к ней идешь? Зачем?

Суходолов. Проститься. Она уезжает.

Павел Михайлович. Сильная у тебя натура. Я не ошибся. Но ведь трудно, скажи правду.

Суходолов. Выразить невозможно.

Павел Михайлович. А пойдешь…

Суходолов. Пойду.

Комната в старинном деревянном доме, где живет Майя. Солнце. Перед вечером. Майя, Клара.

Майя. Нет, ты не уходи. Хотела чем-то с тобой поделиться, но вот забыла чем.

Клара. Не забыла, а не хочешь. Ты умеешь прятать в своей душе тайны.

Майя. Душа — не проходной двор.

Клара. И мыслить умеешь. Удивительная мысль. Надо записать.

Майя. Мысль тривиальная, и записывать ее не стоит.

Клара. А вот я всегда со всеми делилась, и в душе какая-то противная пустота образовалась.

Майя. У тебя развивается самокритичность. Еще недавно ты была очень довольна собой. Ты всегда высказывала бурное желание познакомиться с моим поклонником. Радуйся. Он сейчас придет.

Клара (ошеломлена). Кто придет? Кто придет?

Майя. Чего ты испугалась? Он преимущественно лирический поклонник. Впрочем, все поклонники лирические. Но что с тобой?

Клара. Просто не могу прийти в себя.

Майя. Клара, милая, неужели ты не видала ни одного живого поклонника?

Клара. Не то… Как его зовут?

Майя (веселясь). Юра… Митя… Сережа… Иван Иванович!

Клара. Сколько же их у тебя?

Майя. Миллион!

Клара. С ума сойти! Да разве можно говорить такие вещи?!

Майя. Ах, Клара, ну какая же ты буквальная! Неужели ты не ощущаешь символов? А я могу вообразить этот миллион каких-то милых, дорогих мне, разбросанных по всей планете… и каждый мог бы сделаться моим поклонником, пройти со мной жизнь, спеть мои песни.

Клара. Ну что ты говоришь?! Как можно говорить такие вещи! Это кошмар.

Майя. Мещаночка ты у меня. Все мещане — люди постные, благонамеренные, середка на половине.

Клара. Ты это сто раз говорила.

Майя. Еще минута, и он появится. Могу рассказать, что он будет делать.

Клара. Да кто он, наконец?

Майя. Один из названного миллиона. Некто серый. Сейчас он явится, страшно аккуратно пожмет мне руку и непременно спросит: «Как самочувствие?» Затем попросит позволения присесть, попросит позволения закурить, попросит позволения посидеть у меня некоторое время. Я думаю, что он живет на свете с чьего-то позволения, и если это позволение кончится, то он тут же умрет со страху. Чарующая личность. Приготовься к встрече. Вот он.

Входит Терновников.

Терновников. Позвольте войти? Это я, Терновников.

Клара (вырвалось). А я ждала…

Майя. Чего?

Терновников. Простите, Майя Сергеевна, у вас гости, я могу зайти в следующий раз.

Майя. Это моя подруга… кстати, единственная… Знакомьтесь.

Терновников (подавая руку Кларе). Терновников. (Майе). Как самочувствие?

Майя. Как всегда.

Терновников. Не подвергались?

Майя. Заболеваниям? Нет, не подвергалась.

Терновников. Позвольте присесть?

Майя. Садитесь, прошу вас.

Терновников. Благодарю. Позвольте закурить?

Майя. Курите, пожалуйста.

Терновников. На стройке были оглушительные взрывы. Вы слыхали?

Майя. Слыхала… да… А что?

Терновников. А что ж… я ничего особого высказать не собирался. Так… ничего.

Майя. Колебание атмосферы… звук.

Терновников. Не спорю, звук… но очень сильный.

Майя. Сильнее не слыхали?

Терновников. Звуки, по-моему, вредят… Нервная система…

Майя. А некоторые звуки даже убивают… звуки бомб.

Терновников. До нашей периферии не докатилось. Вы переживали?

Майя. Переживала… в детстве.

Клара. Где вы служите, уважаемый товарищ?

Терновников (строптиво). А какое это может иметь значение? Служба службой, а человек человеком. Если не нравлюсь, не обращайте внимания. Я ведь здесь никому не нравлюсь.

Майя. Товарищ Терновников, что с вами случилось?! Вы никогда столь острых вопросов не касались.

Терновников. А сегодня коснусь. Поскольку являюсь предметом вашего невнимания, то и коснусь. Все открылось!.. И мысли у меня подработались, теперь не обижайтесь. Большие люди интересуют вас, уважаемая Майя Сергеевна, люди всесоюзной категории. Вот почему я так продолжительно испытывал на себе ваше безразличие. Тяжелый факт, но больше не будем. Я вас не осуждаю, потому что вполне понимаю. Не только покоряюсь, но приветствую, выбор правильный. Я же останусь глухим и немым ко всему дальнейшему. Разрешите посидеть еще некоторое время?

Майя. Нет, не разрешу. Вы притворялись забитым и безобидным.

Терновников. А вам заметно было, что Терновников ходил к вам, умываясь слезами предварительно? Не замечали. Для кого же он рыдал так долго? Для себя или для него?

Майя. Молчите!

Терновников. Что молчать… имеющийся материал говорит сам за себя. Но повторяю: не будем. На вашем месте я тоже точно так поступил бы. Чего теряться. Всесоюзная категория повыше периферийной.

Майя. Прощайте, Терновников, я уезжаю домой, больше мы никогда не увидимся.

Терновников. Вы шутите?! А как же он… тут останется?

Майя. Больше мы никогда не увидимся.

Терновников. Тогда другая ситуация… и, может быть…

Майя. Прощайте.

Терновников. А руки вы мне не подаете?

Майя. Подаю. Вы ни в чем не виноваты.

Терновников. Непонятная вы девушка. За то и любил. И на вечную разлуку с крайней тоской заявляю вам: любил, как мог. (Уходит.)