Алексей Котенев - Грозовой август Страница 26

Отойдя с километр от границы, бутугурцы расположились на ночлег. Какое блаженство после трудного марша снять вещмешок, растянуться на траве и лежать без движения! Глядеть в звездное небо, пить холодную воду и ждать, когда бас старшины Цыбули возвестит: «Приготовиться к ужину!»

С устатка и разговаривать тяжко. Хотелось просто полежать, помолчать.

Первым подал голос Сеня Юртайкин:

— А зря мы Поликарпа оставили, скучно без него воевать будет, — сказал он, подкладывая под голову шинельную скатку.

— Выходит: вместе тесно, а врозь скучно, — пошутил Забалуев и спросил: — Семен, теперь дело прошлое, расскажи нам, что ты написал Поликарповой жинке?

— Да ничего особенного, ребята.

— А все-таки?

— Ну, написал, что надоело читать письма про гвозди да про дранку. Сердце, дескать, любви просит, — признался Сеня. — Что я, то есть Поликарп, значит, из моды еще не вышел: как проедет на рысаке по городу — все бабы к окнам бросаются! Вот и все...

Покаявшись, Сеня вдруг ошалело открыл рот. Перед ним стоял Поликарп Посохин. Откуда взялся? Не привидение ли?

— Братцы, вы посмотрите, что творится на белом свете! — воскликнул, придя в себя, Юртайкин. — Солнышко ясное взошло! Голубь сизокрылый прилетел! Явился не запылился.

— А, вот ты где мне попался! — крикнул Поликарп, который, видимо, слышал объяснения Юртайкина и теперь хотел наказать его ремнем.

Завидев ремень, Сеня взвизгнул и опрометью кинулся в сторону — подальше от греха.

На шум пришел Иволгин:

— В чем дело? Посохин? Почему вы оставили городок?

— Все в порядке, товарищ лейтенант, — невозмутимо ответил Поликарп. — Только вы отошли чуточку, как на Бутугур прибыли ребята из бригады. Передал я им честь по чести наше хозяйство и подался вас догонять.

— Вас же в бригаду решили передать. А вы?.. Вот додумался!

— Кому же, паря, за меня-то решать? Что там на сопке сидеть, как волку? — пробурчал беглец, посапывая трубкой.

Оказалось, что Поликарп весь день плелся где-то в обозе, с кухней: боялся, что начальство вернет его обратно. А когда перешли границу, решил объявиться: теперь не страшно.

О происшествии доложили Русанову.

Увидев сбежавшего коменданта Бутугура, Викентий Иванович внешне вроде бы возмутился, а в душе обрадовался: не ошибся он в солдате!

— Я, конечно, виноватый, что дал согласие остаться на Бутугуре, — пробормотал Поликарп. — Не разобрал поначалу, чо происходит, тугодум я маленько. А потом очапался. Что же оставаться? Я рыжий, что ли? Али обсевок какой?..

— Вы же ушли с поста. Придется докладывать, — горячился Иволгин.

— Какой же там пост, коли все землянки по счету переданы ребятам из бригады?

Посохин опустил голову, начал молча набивать трубку, но, прежде чем секануть кресалом по камню, сказал, не поднимая глаз:

— Нехорошо со мной затеяно. Я не маленький, понимаю.

— Что нехорошо?

— Отрешили меня от роты. Место вроде бы тихое приискали. Видно, детишков моих пожалели...

— С чего это вы взяли? — спросил Викентий Иванович. А сам подумал: законная обида у солдата.

— Я, конечно, виноватый. Все ходил да ныл: когда же ко дворам? — продолжал виниться Посохин. — Не любитель я на брюхе понапрасну ползать. Вот вы, значит, и списали меня в расход, к едреной бабушке.

— Ох, и мудреный ты человек, Поликарп Агафонович!

— Только списали рановато. Не к лицу, паря, партизану хорониться, где потише, сами понимаете... Ежели по правде, могет он ишо и поползти, пошто не вспомнить старину? На то солдату и брюхо дано, чтобы ползать на нем.

— Не знаю, что мне с тобой, несуразным, делать? — сказал Русанов и покачал головой. — Наказать надо бы за самовольство.

— Наказать? — обрадовался почему-то Посохин. — Что же, паря, пужать-то меня, пуженого? Тем более гауптвахты походной у нас, кажись, нет. На кухню, однако, пошлете без очереди? О чем тужить-то? Я и без того день авансом отработал. Теперь сызнова пойду. Мне ночь не поспать — ничего не стоит. Я тягушшой... Разрешите?

И Поликарп побрел к батальонной кухне. Глядя ему вслед, Викентий Иванович тихо сказал взводному:

— Вот и пойми без соли нашего Поликарпа. Некоторые думали, в Чегырку он побежит, а он — в свой батальон.

Иволгин понял, в чей огород брошен камешек. Да, не раскусил он сразу этого нескладного Посохина, обмишулился. Подошел момент, и неожиданно обернулся Посохин совсем иной стороной. Подумать только, несуразный Поликарп, которого и представить трудно было без железного ведра, сам притопал на передовую! И даже не видит в этом ничего особенного. Наоборот, виноватым себя чувствует. Посопел трубкой и поплелся на кухню чистить картошку — искупать вину!

XVII

На пятые сутки, в знойный полдень, батальон капитана Ветрова подходил к месту назначения. Впереди показался степной городок с круглыми приземистыми юртами. Около него голубела река Керулен — будто оброненный пояс степного богатыря.

— Вода-а! — покатилось по колонне.

Солдаты прибавили шагу. Вот и пологий берег реки. Вдоль берега выбеленные солнцем палатки, автомашины. В стороне паслись бурые от пыли бараны, а над ними возвышался задумчиво жевавший жвачку верблюд. Дальше протянулся длинный ряд самоходок, виднелась такая же плотная линия тридцатьчетверок. Это и была гвардейская танковая бригада полковника Волобоя, в которую должен был влиться бутугурский батальон.

Дошли, теперь можно и отдохнуть. Сеня Юртайкин окинул любопытствующим взглядом одиноко стоявшую у берега тридцатьчетверку, около которой возились танкисты в замасленных комбинезонах, кивнул дружкам, направился к машине.

— Привет нашим единокровным братьям-танкистам! — выкрикнул он.

— Привет, коли не шутишь, — сдержанно ответил один из танкистов. Он вытер ветошью руки, спросил с упреком: — Что же вы без нас с японцами не управились? Пришлось ехать на выручку — за тыщу верст киселя хлебать.

— Вот те раз! — удивился Юртайкин. — А нас прислали вам на выручку. Идите, мол, хлопцы, выручайте танкистов, без пехоты они ни туды и ни сюды.

— Бойка на язык пехота, — сказал танкист. — У вас все такие резвые?

— Нет, через одного, — ответил Юртайкин и еще раз оглядел танк. Машина показалась ему громадной. На башне полустертая надпись: «Бесстрашный», а на стволе орудия десятка два красных звездочек. — И сколько ваш гнедой берет на свою спину личного состава? — деловито справился Сеня.

— Таких, как ты, две дюжины, — сострил танкист.

— А таких, как я? — пробасил, подходя, Забалуев.

— О! Таких, пожалуй, столько не осилит.

— То-то, едрена мышь! — ухмыльнулся Юртайкин. — У нас, брат, есть любого калибра. Одно слово — царица полей!

— А ну, царица, полей-ка мне на руки водички, — танкист протянул Сене котелок. — А то и поздороваться с таким веселым неловко.

— Пожалуйста, мы не гордые. — Сеня взялся выдавать свой репертуар. — Чего для вас? Фунт лаптей, аршин сахару?

— Дает дрозда пехота!

— А как же? Чай не лыком шитые, не левшой сморкаемся.

— Вятский он у нас, чо с него взять? — пояснил Посохин. — Они большими не растут.

— Он вятский? — обрадованно воскликнул вынырнувший из-под танка чумазый крепыш. — Братцы, так мы же земляки! Я сам из Саратова.

И, раскинув ухватистые руки, кинулся обнимать «земляка».

— Расписал ты его, Гиренок, не потеряется! — потешались танкисты, глядя на измазанного Сеню.

Но Юртайкин не обиделся.

— Славяне, я почти гвардеец! — заявил он, приняв горделивую позу. Потом достал из вещмешка балалайку, ударил по струнам.

— Этот нам подойдет, ей-ей! — заключил Гиренок, исчез в танке и тут же появился с аккордеоном.

К танкистам подошли Ветров и Русанов. У танка появился рослый, крутоплечий старший лейтенант с широко расставленными глазами — командир танкового взвода Хлобыстов.

— Комбрига сейчас нет, уехал с начальником штаба к монгольским властям, — доложил он и повел офицеров к штабному автобусу.

Свой мотострелковый батальон, рассказал Хлобыстов, бригада оставила под Братиславой — охранять послевоенную Европу. Выяснилось далее, что бригада эта знаменитая, а ее командир — гвардии полковник Волобой — спас когда-то Знамя части. За рейд под Яссами бригада получила четвертый орден, а комбриг Золотую Звезду.

Андрей Хлобыстов, как узнали потом бутугурцы, воевал на собственном танке. Старший брат Хлобыстова Степан командовал в начале войны этой бригадой и геройски погиб под Брестом. Андрей в то время учился в танковом училище. Их отец купил на свои сбережения танк, попросил вручить его младшему сыну и направить в часть, где воевал Степан.

Ветрову хотелось поскорее увидеть героя Ясско-Кишиневской операции и торжественно представиться. «Бери, герой, под свое начало батальон — не ошибешься!» Но представиться так не удалось. Произошло все буднично и просто. Неожиданно подкатил виллис, из него вышел ладно сложенный полковник и, закинув за спину руки, направился к штабному автобусу. Это и был командир бригады. Плечи у него широкие, грудь плотная, золотая звездочка не качалась, будто врезалась в гимнастерку. Увидев приготовившегося к докладу Ветрова, он бросил стоявшему у виллиса низкорослому полковнику в золоченых очках: