Наталья Парыгина - Вдова Страница 27

Даша лежала в небольшой белой палате, усталая и счастливая. Ее сына не было с ней. Едва появился на свет, как их разлучили. Няня сказала, что он спит, где-то тут, недалеко, в детском отделении. Он тоже устал, благополучно выдержав первое в жизни испытание. Может, ему пришлось трудней, чем матери...

Три двести. Дашин парень весит три двести. Такой маленький, беспомощно повис на ладони медсестры. А орал, как взрослый. Даже докторша удивилась: «Ну и голосище». Значит, не все так могут. Горластый родился, настойчивый.

Ксения мыла пол. Выставив тощий зад, опускалась на четвереньки, чтобы достать под кроватью самые дальние половицы.

Даше хотелось есть. Черного хлеба бы. С солью. У нее даже слюна накопилась, до того захотелось черного хлеба с солью. Какой пахучий хлеб мама пекла... Не дождалась внука. Сейчас бы телеграмму... Надо бабке Аксинье отбить телеграмму. Бабка Аксинья не умеет читать. Егор прочтет. Напишу бабке Аксинье — пусть приезжает к нам жить. Она маленьких любит, будет возиться.

Ксения домывала пол уже у дверей. Перекрутила над ведром тряпку, руки мокрые, красные, с тряпки падают в ведро грязные капли. Встряхнула тряпку, ведро за дверь выставила. Сейчас уйдет.

— Ксения!

— Ась?

— Ксения, принеси мне черного хлеба. С солью.

— Да ведь завтрак скоро.

— Я не хочу завтрак. Попроси на кухне.

— Не повредит тебе?

— Хлеб-то? — удивилась Даша. — Попроси горбушку.

— Ладно, обожди. Пойду руки вымою.

Она протерла у порога пол, вынесла в коридор тряпку, звякнула ручкой ведра. Стало тихо. Больница еще не просыпалась. Где-то заплакал ребенок. Даша вздрогнула, напрягла слух, пытаясь угадать по голосу, не ее ли малыш плачет. Но ребенок как раз умолк.

Мягкие шаги послышались в коридоре. Вошла Ксения, держа руку в кармане старенького халата. Наклонилась над Дашей, вынула из кармана завернутый в газету ломоть хлеба и еще маленький пакетик — соль. Попросила.

— Сестре не сказывай.

Даша приподнялась повыше на подушку и стала есть. Хлеб был настоящий ржаной — черный, чуть липкий, с резким хорошим духом. Крупные кристаллики соли хрустели на зубах. Даша с наслаждением откусывала от горбушки, жевала, как лакомство.

В окно виделся ей небольшой клочок белого облачка в утренней сини неба, верхушка голой яблони и край деревянного больничного забора. Воробьи, слетевшись на яблоню, беспокойно обсуждали какое-то событие. Чирикали, перепрыгивали с ветки на ветку, даже попытались было установить истину по давно испытанному принципу: кто силен, тот и прав. Но драка быстро погасла. Стайка вдруг взвилась и улетела прочь.

Утреннее солнце стелилось по крашеному полу ясными бликами. Даша смяла клочки газеты, сунула под матрац, опять сползла по подушке пониже. И тут как раз принесли маленького кормить.

Даша приняла на руки крохотное запеленатое существо. Жадно разглядывала сына. Розовое личико недовольно морщилось, беззубый ротик открывался. Жалостная волна прошла у Даши по сердцу. Теплые мягкие десны чуть щекотно сжали сосок.

Бабка Аксинья привезла из Леоновки двухнедельного живого поросенка. Телеграммы она не дала, и ее никто не встретил. Приспособив к мешку со своими пожитками лямки и умостив его за спину, бабка взяла на руки поросенка, также упрятанного в мешок, и пустилась отыскивать Дашин барак.

Серебровск удивил ее обилием садов, прямыми, просторными улицами. А барачный городок не понравился бабке Аксинье. «И как тут люди свою дверь находят? — с недоумением подумала она. — Все-то дома ровно по одной мерке мастерили, никакой отлички нету».

Расспрашивая встречных, бабка Аксинья добралась до нужного барака, вошла в полутемный коридор. Поросенок недовольно повизгивал — надоело ему путешествие. На поросячьи жалобы выглядывали из комнат любопытные жильцы. Только было собралась бабка Аксинья спросить про внучку, как Даша сама, приоткрыв дверь, высунула голову.

— Бабушка Аксинья!

Даша кинулась к бабке. Поросенок взвизгнул, словно ему ногу оторвали. Бабы не упустили случая повеселиться.

— Ай да гость к Дарье пожаловал. Хоть сейчас — на стол.

— До стола ему еще расти да расти, — возразила бабка Аксинья.

Она вошла в комнату, неторопливо скинула мешок, огляделась, похвалила Дашу:

— Чисто живешь.

Шагнула к детской кроватке:

— Ну, здравствуй, внучек.

Митя не спал. Он лежал незапеленатый, в короткой распашонке, дрыгал руками и ногами и пускал слюни. Эти физические упражнения он сопровождал звуками, которые выражали явное удовлетворение своей судьбой.

— Уж подрос, гляди-ка, — сказала бабка Аксинья.

— Третий месяц пошел.

Даша растопила плиту, начистила картошки. Две селедочки, немного ржавые, но жирные, отыскались для праздничного по случаю гостьи стола, да лиловая луковица.

Бабка Аксинья, взяв из кроватки внука, качала его на руках, а сама расспрашивала Дашу, ладно ли живут с Василием, тяжкая ли на заводе работа и хватает ли заработка на житье. Хватает заработка, говорила Даша, и работа не тяжкая, да беспокойная, а Василий такой заботливый, что бабы завидуют, к ребенку ночью сам встает, вот до чего заботливый.

Даша с бабкой Аксиньей еще сидели за столом, когда пришел Василий. Обнял бабку, трижды по-русски расцеловал, сказал весело:

— Вот и еще прибавилась у нас семья.

Поросенок вылез из-под кровати, нетерпеливо хрюкнул, требуя и к себе внимания. Василий присел на корточки, почесал поросячий бок.

— Этому приятелю надо дом строить.

В барачном городке много выросло сараюшек. Держали в них поросят, кур, коз, а то и корову. В ведрах носили, возили в бочонках на самодельных тележках дешевую барду со спиртзавода. По утрам, как в деревне, визжали поросята и орали петухи. А весной обещали на заводе выделить за Серебровском огороды: сотку на работающего, полсотни на иждивенца.

В комнате стало тесно. Бабке Аксинье купили кровать, отгородили угол ситцевым пологом. Бабка собиралась обосноваться в Серебровске надолго. Они с Митей быстро подружились, парнишка улыбался беззубым ртом и оживленно гукал, когда бабка Аксинья брала его на руки.

Барачный городок раскинулся на небольшой возвышенности, и с бугра хорошо был виден завод. Бабка Аксинья, гуляя с Митей, подолгу глядела на кирпичные корпуса, на перевитые вокруг башенок, точно кишки какого-то неведомого животного, трубопроводы, на громадные цистерны и на тонкие деревца, как бы насильно загнанные за кирпичную ограду. «И чего только руки человеческие не сотворят», — с почтительным удивлением думала старушка. Она внука повыше поднимала, повертывала лицом к заводу.

— Гляди, чего мать твоя с отцом настроили. Вырастешь, работать пойдешь на завод. Анжинером. Хошь — анжинером?

Митя в ответ на столь блестящую перспективу пускал пузыри.

Однажды бабка Аксинья решила сходить в завод, поближе поглядеть химию, про которую частенько говорили Даша с Василием. Даша работала во вторую смену, с утра была дома, и бабка Аксинья, оставив на ее попечение Митю, отправилась. Даше она не сказала, что собралась на завод, немного обиженная на внучку за то, что та сама не пригласила ее поглядеть, как делают этот самый каучук.

Ради не совсем обычной прогулки бабка даже слегка принарядилась, повязавшись Дашиным цветастым платочком, и до завода шла в самом бодром настроении. Но в проходной вахтер огорошил бабку Аксинью, потребовав пропуск.

— Я неработающая, — объяснила бабка Аксинья, — я только поглядеть.

— Глядеть сюда не ходят, — сказал вахтер. — Это — завод.

— Без тебя знаю, что завод. Ты мне вот что скажи, мил человек: ты его, этот завод, строил?

— Я не строил, я охранять поставлен, — объяснил вахтер.

— А Даша, моя внучка, строила, — с торжеством объявила бабка Аксинья и, считая этот довод исчерпывающим, шагнула было за проходную.

Но упрямый вахтер схватил ее за руку.

— Нельзя, — сказал он. — Не положено.

Они еще поспорили, но бабка Аксинья так и не сумела доказать вахтеру свое право поглядеть завод, который строила внучка.

— Ладно, — сказала она наконец сердито, — я сейчас к самому председателю пойду.

— У нас не председатель, у нас — директор,

— Все едино. Где его контора?

— Вот в этом здании, на втором этаже.

Через пять минут бабка Аксинья вошла в приемную директора. Молоденькая девушка сидела за какой-то машинкой, била пальцами по белым кружочкам, похожим на копейки, и железные стерженьки, точно цыплята, клевали накинутую на машинку бумагу.

— Это что же, ты, что ли, директором будешь? — неуверенно спросила бабка.

Девушка улыбнулась бабкиному предположению.

— Нет, не я. А что?

— Мне сказали — здесь директор сидит.

И тут бабка заметила обитую кожей дверь и тотчас сообразила, что, должно быть, там и находится директор. Она быстренько ринулась в директорский кабинет, так что секретарша за своей трещалкой опомниться не успела.