Николай Асанов - Открыватели дорог Страница 28

— Черна больно, — сухо ответил охотник. — Садитесь, Екатерина Андреевна, вон и чай готов…

— Садитесь, садитесь, — заторопился Колыванов, подбрасывая дров в огонь. — Здоровы?

— Ничего… — ответила Баженова. Села к огню, вытянув ноги, и тихо добавила: — Это от испуга. Я думала, что Леонов лжет, будто вы ушли дальше… Ваш мешок у него, бегающие глаза его, эта стрельба…

Она низко опустила голову, всхлипывая обиженно и горько, как плачут дети. Колыванов закашлял. Охотник примирительно сказал:

— Сморилась женщина. А в лесу бы и не отличил от мужчины. Идет и не жалуется. Так какие у вас планы, товарищ начальник?

— Идти вперед, и как можно быстрее…

— Вот и мы с Екатериной Андреевной такой же мысли придерживаемся. Однако спать надо, утро вечера мудренее…

Он ни слова не сказал о том, какие страшные минуты пережила Екатерина Андреевна там, в парме, когда они увидели Леонова. И женщина была благодарна ему за молчание…

Леонов вышел на них во время короткого их привала у родника на охотничьей тропе. Он опешил, увидев людей, и отпрянул в сторону. Но зоркие глаза Лундина приметили зеленый вещевой мешок Чеботарева, когда золотнишник повернулся спиной. Лундин сдернул ружье, крикнул:

— Стой! — и выстрелил поверх головы Леонова.

Леонов пригнулся в кустах и разрядил оба ствола, не целясь, по огоньку, который развел Лундин. Екатерина Андреевна слышала, как противно шмякнули надрезанные пули, попав в толстенную сосну. Видно, Леонов был слишком испуган, если так неловко обезоружил себя. Лундин воспользовался тем, что золотнишнику пришлось перезаряжать ружье, одним прыжком нагнал его, и тот поневоле поднял руки.

Пока шел короткий допрос, пока Леонов уверял, что Колыванов и Чеботарев ушли живые и здоровые, Екатерина Андреевна едва дышала. Но Лундин, проверив мешок Чеботарева и не найдя в нем ни одной вещи, которую можно было посчитать за колывановскую или за снятую с Чеботарева, презрительно вернул Леонову его ружьишко, только отнял почти все патроны.

— Хватит с него и по одному на день! Умнее будет! — проворчал старик.

Леонов исчез, скользнув, как змея, тощим телом через кусты. Только тогда Екатерина Андреевна опомнилась:

— Зачем вы его отпустили? Ведь он же покушался на вас! И на них!

— Он и на вас покушался, — усмехнулся старик.

— Так почему же вы отпустили?

— А что я должен был с ним делать? Заарестовать и вести через всю парму под конвоем? Да лешак с ним, пусть сам выбирается, если сумеет!

Только тут Екатерина Андреевна спохватилась, что Колыванов и Чеботарев ограблены…

Она вдруг поспешно вскочила, стала укладывать свою поклажу, шепча как во сне:

— Скорее, скорее!

— Да что с вами, Екатерина Андреевна?

— Мы должны их догнать! Должны им вернуть!

Старик попытался уговорить ее заночевать: днем будет легче догонять, — с тем, что догонять надо, он согласился, — но Екатерина Андреевна была неумолима. Ей все казалось, что Колыванов и Чеботарев отчаются, оставшись почти без еды, что они, может, уже повернули обратно. И хотя старик доказывал, что Борис Петрович от своего не отступится, ей почему-то казалось совершенно необходимым вот сейчас же, немедленно оказаться рядом с Колывановым, убедить его, что ничего не случилось, что он может продолжать свой путь.

А когда они, уже ночью, увидели огонек колывановского костра далеко от того места, где искателей ограбил Леонов, она вдруг опять смутилась, будто совершала что-то недозволенное. Но тут уж Лундин не стал считаться с ее настроениями, пошел прямо к огню.

И вот они снова были вместе, и Лундин приказывал!

— Спать, спать!

Он потянулся и сладко зевнул, словно и не было никаких опасностей впереди, и, странное дело, всем стало спокойнее от этого его тона, от усталого сладкого зевка, от движения его большого тела.

На следующий день они вошли в горы.

С утра снег начал таять. Земля насытилась водою, желтые травы, примятые снегом, выпрямились и хлестали мокрыми охвостьями по лицу, люди шли словно по горло в воде.

К счастью, вечером начало примораживать, а на следующее утро ударил такой мороз, что земля под ногами зазвенела, как металлическая. Но вместе с морозами начались утренние туманы, похожие на молоко, такие густые, что работать приходилось на ощупь.

Больше всего донимал голод. Дичь улетала от морозов к югу, в низины, и жировала на последних незамерзших озерцах и курьях. Лундин целыми днями таскал ружье на весу, но ничего не мог добыть.

При входе в ущелье они снова разделились. Колыванов, один, ушел вперед исследовать это ущелье, а Чеботарев, Баженова и Лундин остались разбивать кривые на подходе. Ущелье далеко не совпадало с трассой, хотя с воздуха казалось, что оно составляет прямую.

Они карабкались по валунам, сорвавшимся с невысоких, но почти отвесных скал, покрытых белой изморозью. Чеботарев отстал от спутников, вычерчивая карту подходов. Лундин и Екатерина Андреевна были далеко от него, когда он услышал крик. Баженова падала с узкой кромки скалы, цепляясь руками за камень. Лундин прыгнул с валуна, на котором стоял перед этим, и бросился к ней. Чеботарев уронил карту и побежал, перескакивая с камня на камень. Екатерина Андреевна сидела у скалы, прислонясь к ней; охотник стоял над нею, потом начал медленно опускаться на землю.

Когда Чеботарев подбежал к ним, они еще молчали. Но по бледным их лицам, по тяжелому дыханию Чеботарев понял, что случилось несчастье.

Лундин, приняв на руки сорвавшуюся Баженову, сломал ногу. Он тихо покряхтывал, ощупывая голень. Мелкий пот катился по его обросшему бородой лицу. Екатерина Андреевна испуганно поглядела на Чеботарева и сказала:

— Я не виновата… Я поскользнулась…

Чеботарев с горечью подумал о том, что она говорит, как провинившаяся девчонка. Маленькая девочка. Девочка говорит маме, что она не виновата. Виновата чашка, которая сама выпала из рук. Так сказала эти слова Екатерина Андреевна.

— Хрустнула, проклятая, — сказал Лундин. — Вот какие дела, товарищ Чеботарев…

Баженова отвернулась, закрыв лицо руками. Но Чеботарев все равно видел, как катились слезы между пальцами, как на потемневших от копоти щеках появились светлые полосы.

Он приподнял Лундина. Баженова подставила свое плечо старику.

— Идти можешь? — спросил Чеботарев.

— От печки до полатей, — ответил Лундин, пытаясь еще шутить.

Они прошли так ко входу в ущелье. Здесь Чеботарев посадил старика возле скалы, ушел куда-то и вернулся с лубками, содранными с березы. Осторожно сняв сапог с ноги Лундина, он сильно дернул эту сломанную ногу, отчего охотник сначала закричал, а потом сконфуженно заговорил:

— Ты бы хоть предупредил, черт здоровый.

— Еще больнее было бы…

Чеботарев быстрыми и ловкими движениями забинтовал сломанную ногу, наложив на нее лубки, достал из кармана кисет с табаком и бережно разделил махорку на две равные кучки.

— Отвернитесь, Екатерина Андреевна…

Она послушно отвернулась.

— Кому? — спросил Чеботарев.

— Что — кому?

— Мне или Семену? Да говорите быстро!

— Ну, вам. — Она повернулась к ним. — Но зачем это? Что это значит?

Охотник и Чеботарев молчали, бережно собирая табак. Потом закурили каждый из своей кучки, не глядя друг на друга.

— Что все это значит? — снова спросила Баженова.

Чеботарев, словно не слыша ее, сказал:

— Иванцов придет сюда дней через восемь…

— А может, и через десять, — сказал охотник, глядя на синеватый дымок.

— Может, и через десять, — согласился Чеботарев. — Придется тебе полежать здесь до его прихода. Дров мы тебе заготовим, еду, какая есть, оставим, ружье у тебя хорошее…

— Так-так, — ответил охотник, и было непонятно, иронически говорит он или соглашается с Василием.

— Его нельзя оставлять! — резко сказала Баженова, глядя широко раскрытыми глазами на Чеботарева. Слезы высохли, оставив только длинные белые полоски на щеках.

— Вам, товарищ Баженова, придется помолчать, — спокойно сказал Чеботарев. — Командир здесь теперь я. Если мы понесем Семена на руках, ему хуже будет.

— Я останусь с ним! — гневно сказала Баженова. — Нельзя больного человека оставлять одного!

— Это ничего, — миролюбиво ответил Чеботарев. — Я однажды у немцев в тылу лежал один восемь дней, пока меня товарищи выручили, я знаю. Тут разве что волки набредут, так Семен отстреляется от них. А если я вас оставлю, и вы заголодаете, и нам с Борисом Петровичем труднее будет трассу пройти… Так что вам придется идти со мной.

— Да вы человек или камень? — яростно вскрикнула Баженова. — Вы понимаете, что говорите? А если Лундин умрет? Мало ли какое несчастье может с ним случиться?

— От перелома ноги не умирают, — хладнокровно ответил Чеботарев. — У меня было легкое пробито, я и то не умер. И огня зажигать мне не полагалось. А тут все есть: вода, пища, огонь, чего же не полежать? Скорее поправится!