Аркадий Первенцев - Огненная земля Страница 29

— Испить бы, — попросил один из них.

Моряки указали на командира батальона, и красноармейцы по всей форме обратились к нему за разрешением. Когда Букреев разрешил им напиться и наполнить вязанку фляг, принесенных ими, красноармейцы с чисто крестьянской умелой аккуратностью, не пролив ни ' одной капли, открыли чек и наполнили фляжки.

— Где были ранены? — спросил Батраков.

— Оба еще на Тереке, товарищ капитан.

— Там же и ордена получили?

— Никак нет. Ордена за штурм Новороссийска, товарищ капитан. Тогда нашу дивизию Маршал товарищ Сталин приказал именовать Новороссийской…

— Хорошо, — похвалил Батраков. — Ишь, какие молодцы! Выходит, вместе с нами брали Новороссийск.

— Как же, моряки нам помогли. А мы… им…

— А сейчас знаешь, что впереди?

— Говорят Крым… Керчь.,.

— Ну, как, возьмем?

Оба красноармейца с недоумением переглянулись, точно не понимая вопроса, а может быть, искали в нем другой, скрытый от них смысл. Их встретившиеся взоры как бы говорили: «Ну, кто такое спрашивает? И можно ли задавать такие вопросы?»

Молодые ребята в бескозырках, с полураскрытыми, как у детей, ртами, притихли и ждали ответа.

— Ну, как? — повторил Батраков.

— Как же иначе, товарищ капитан. Надо взять… В него уперлись.

Красноармейцев провожали с озорной веселостью. Кондратенко, участник новороссийской операции, догнал их на дороге, и в руках его мелькнула голубыми полосами тельняшка…

— Ты что тельняшку им подарил? — спросил лейтенант Шуйский из пульроты.

— Ребята больно хорошие, товарищ лейтенант.

— Какие же они ребята тебе?

— Ну… воюем вместе, значит, ребята. Придем по домам, тогда может и назову его папашей.

— Зачем тельняшки лишился? — Цыбин неодобрительно покачал головой.

— Я загадал, товарищ старший лейтенант… Вместе с тем солдатом будем брать Севастополь…

Этот эпизод вспомнил сейчас Букреев.

…Вечером был получен приказ командира дивизии о выступлении. Букреев отдал все распоряжения и вышел во двор. Связисты быстро сворачивали провода, поскрипывая катушками. Тамара набрасывала на высококолесную тавричанскую бричку матрацы, подушки, клеенчатые пакеты с бинтами и медикаментами.

Ей помогали бородатый красноармеец с плутовскими глазами и миловидная медсестра с двумя косами, достигавшими хлястика шинели. Куприенко подседлывал венгерца. Конь приплясывал и храпел, когда Куприенко, сунув ему кулаком в бок, туго затягивал переднюю подпругу.

— Теперь вы с нами вместе, товарищ капитан, — сказала Тамара. — Сидеть на одном месте не в моем характере. Товарищ капитан, вы, кажется, хорошо знаете капитан–лейтенанта Звенягина?

— Во–первых, Звенягин капитан третьего ранга. А во- вторых, откуда он вам известен?

— Во–первых, — Тамара улыбнулась, — я познакомилась с ним, когда он был капитан–лейтенантом. А во- вторых…. неважно… Хотя скажу, мы с ним виделись в Геленджике перед новороссийской операцией, когда он еще не был Героем. И здесь не так давно встречались… Но неважно… Он сейчас в Тамани?

— Должен быть в Тамани.

— Спасибо, — Тамара, напевая, отошла.

Солнце погружалось в густые облака. С северо–востока тучи еще больше уплотнялись и прижимались свинцовыми краями к овальным вершинам, похожим на естественные бастионы.

Моряки снимались с биваков и выстраивались на дороге.

— Облачка сгущаются, опять захолодало, — сказал Батраков. — Как бы вместо дождя снег не вывалил.

Баштовой стоял невдалеке. Он осунулся за последнее время и замкнулся. «Тоска по семье», —определил Букреев.

— Штормить бы не начало. Закипит пролив, плохо переправляться.

— Переправимся, Баштовой, — убежденно сказал Батраков. — Саша, собирай пожитки и распределяй поровну, сам не пыхти.

Горбань встряхнул плащ–палатку и принялся ловко сворачивать ее. Из капониров выезжали автомашины, ору- ; дия, повозки конного обоза. Земля выбрасывала из своих кедр людей, машины, лошадей, и все, что радушно приютила.

Степанов в бурке выехал из «фактории». Оттуда же покатили брички. Последние лучи солнца, пробившие облака, скользнули по всаднику, и на секунду показалось, что человек в черной бурке едет на огненно–золотом коне. Потом солнце спряталось в сырую, далекую облачность, и все стало, как обычно.

Майор подстегнул венгерца, и он пошел мелким, петушьим ходом, усиленно приталкивая задней левой ногой, что было признаком шпата. Теперь, видя лошадь в ходу, Букреев определил ее пороки: шпат и плоское копыто, неправильно кованное, с сильным обрезыванием пятки, сбитые маклаки и быстро вспотевшие бока.

— Через две минуты трогаем, Букреев, — сказал Степанов, свешиваясь с седла. — Вы, как и полагается по правилам десанта, — впереди. Под Таманью придется развести колонну пожиже. Немцы сегодня активно обстреливают Тамань.

Венгерец мелькнул, подрагивая ляжкой, протавренной латинской вензельной буквой, и пошел тропотом в хвост колонны.

— Илья Муромец, — сказал Батраков вслед майору. — — Ну, что, Букреевич, может, песенку на первом километре рванем?

— Можно и песню.

Колонна тронулась. Букреев шагал впереди, по дороге, окаймленной помятыми кустами бурундука, полыни и кавалерника. Манжула нес два вещевых мешка, автоматы (свой и командирский) и четыре диска патронов. Он не позволял командиру батальона перегружаться, несмотря на его требования.

Из‑за кустов татарника выпрыгнул земляной заяц, поднялся на задние лапы, повел длинными стоячими ушами и как будто застыл. Автоматчики грянули морскую, десантную. Заяц мелькнул белым брюшком и хвостом с кисточкой черных и светлых волос и сразу пропал.

Автоматчики пели:

Девятый вал дойдет до Митридата, —

Пускай гора над Керчью высока.

Полундра, фриц! Схарчит тебя граната!

Земля родная, крымская, близка!..

Батальон шел в том направлении, где ясно возвышалась на другой стороне пролива гора Митридат. Оттуда долетали громовые раскаты, и казалось, гора вспыхивала и гасла. Степанов промчался вперед. Горько и пряно дышала степь. Тяжело махая крыльями, пролетел на ночевку орел. Он летел над древней землей, которая видела и скифов, и венецианцев, и монгольские туманы, и курени опальных запорожцев. И сам он был похож на какую‑то древнюю мудрую загадочную птицу.

Внезапно упала такая темнота, что, казалось, невозможно было выйти из этой вязкой черни в ясную звездную ночь, ощутить степь, напоенную легкими запахами, веселую степь с верещаньем кузнечиков и криками засыпающих птиц.

Песня давно смолкла. Душный сырой воздух разрядился дождем. Позади зачавкали сапогами. На спуске с холма блеснули яркие огни «студебеккеров». Мимо пронеслись трехосные фургоны, выхватывая фарами из темноты фигуры моряков, сникшие мокрые бурьяны и блестки дождя, сыпавшегося сверху. После автоколонны, пролетевшей словно встречный поезд, с волнами теплого воздуха, гари и освещенными окнами еще больше ощутилась непроглядная ночь.

Подъем в горку осиливался с трудом. Дорога раскисла, грязь липла и тащилась за подошвами. Намокший ватник стягивал разгоряченное тело. Букреев скорее чувствовал, нежели видел, возле себя Батракова, Манжулу, Горбаня и немного отставших начальника штаба и Плескачева. Букреева догнал доктор Фуркасов; по своему обыкновению, он побрюзжал насчет «собачьей службы и разных затей».

— У вас почти нормально, Николай Александрович, сказал Фуркасов, — почти. Но ускорять движенья нельзя.

— Есть отставшие?

— Нет, что вы. Может быть, в пехоте?

— До Тамани не больше двадцати километров. Скорее дотянем, скорее на отдых, Андрей Андреевич.

Поднявшись на горку, Букреев увидел поблескивающее вдали море и светлые выгнутые линии летевших через пролив снарядов. Насыщенный озоном воздух разносил орудийные выстрелы.

Доктор отстал, но вместо себя прислал Таню. Букреев слышал за своей спиной приглушенный шопот Манжулы и Тани. Букреев нарочито замедлил шаг. Таня, продолжавшая итти в прежнем темпе, натолкнулась на него.

— Простите, товарищ капитан.

— Как ваше самочувствие?

— Несколько приподнятое в предчувствии… Наконец- то приближается…

— Понятно, Таня.

Он с удовольствием выговаривал ее имя.

— Я смотрю, Николай Александрович, на эту чудесную картину… И думаю… Война издалека красива, а?

— Возможно, Таня.

— На перевале, помню, было плохо. Там давили, стискивали ущелья. А вот чтобы так снаряды оставляли следы, я не видела там. Если расскажешь, не поверят. Сочинила, мол, девчонка…

Таня засмеялась.

Смех ее заставил Батракова очнуться от нахлынувших дум о семье.

— Кто тут?

— Главстаршина Иванова, Таня, — ответил Горбань. — Она ничего. Пускай…

— Ну их! — Батраков, чтобы не раздражаться, прибавил шагу.

Через несколько часов марша Тамань выросла неясными очертаниями низеньких домиков, мелких деревьев. На окраине поджидал Степанов. Сюда же подъехал на машине Гладышев.