Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов Страница 3
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Автор: Василий Шукшин
- Год выпуска: -
- ISBN: -
- Издательство: -
- Страниц: 134
- Добавлено: 2018-12-11 11:00:01
Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов» бесплатно полную версию:В третий том собрания сочинений известного советского писателя Василия Шукшина вошли рассказы 70-х годов и повести для театра.http://ruslit.traumlibrary.net
Василий Шукшин - Том 3. Рассказы 70-х годов читать онлайн бесплатно
В нетрезвом состоянии Митька проговаривается, но никто не понимает – о чем он?
– Да, знаю! – кричит Митька в магазине. – Но вам не скажу. Фигу вам!
– Чего ты, Митька?
– Вы по ней ходите. Ногами ее топчете, а дотумкать – вот!.. – Митька стучит себя по лбу и криво улыбается. – Не дано.
Вот это вот только и знают люди – бред, глупости. И еще – всякие «хохмы» про Митьку. Вроде этой.
Летом Митька уходит с геологоразведочными партиями и ходит до холодов (почему-то он ужасно гордится и важничает: «Я – сезонник»). Однажды он пришел в поселок среди лета. И, не заходя домой, протопал в аптеку. В аптеке были люди. Девушка-аптекарь отпускала лекарство. Девушка та была очень и очень миленькая, беленькая, в белом халатике. В мечтах своих Митька то и дело лечил ее от рака. В аптеке – уютно, пахнет немощью. Митька бухнул в угол вещмешок, подошел к прилавку, бородатый, пропахший дымом, смолой и болотами, и громко сказал:
– Мне триста штук презервативов, пожалуйста.
Ну, замешательство… Аптекарша покраснела. Одна старушка в очереди даже перекрестилась. Тишина. Этот «сундукявичус», как его прозвали в одной партии, опять:
– Триста презервативов. И счет.
Нет чтобы отозвать аптекаршу в сторонку и тихонько объяснить ей: так и так, нужно это для того, чтобы делать взрывы в мокрых забоях. Нет, Митька непременно должен «отмочить хохму».
…Итак, Митька, послушав рассуждения о сильных и несильных, криво улыбнулся и пошел к воде. И начал снимать фуфайку, пиджак…
– Освежиться, что ли, малость! – сказал он.
– Куда вы? – удивились очкарики. – Вы же простынете! Вода – пять градусов.
– Простынете.
Митька даже не посмотрел на очкариков. (Там была женщина, которую он с удовольствием бы вылечил от рака.) Снял рубаху, штаны… Поднял большой камень, покидал с руки на руку – для разминки. Бросил камень, сделал несколько приседаний и пошел волнам навстречу. Очкарики смотрели на него.
– Остановите его, он же захлебнется! – вырвалось у девушки. (Девушка – еще и в штанишках, черт бы их побрал с этими штанишками. Моду взяли!)
– Морж, наверно.
– По-моему, он к своим тридцати шести добавил еще сорок градусов.
Митька взмахнул руками, крикнул:
– Эх, роднуля! – И нырнул в «набежавшую волну». И поплыл. Плыл саженками, красиво, пожалуй, слишком красиво – нерасчетливо. Плыл и плыл, орал, когда на него катилась волна: – Давай!
Подныривал под волну, выскакивал и опять орал:
– Хорошо! Давай еще!..
– Сибиряк, – сказали на берегу. – Все нипочем.
– Верных семьдесят шесть градусов.
– …авай! – орал Митька. – Роднуля!
Но тут «роднуля» подмахнула высокую крутую волну. Митька хлебнул раз, другой, закашлялся. А «роднуля» все накатывал, все настигал наглеца. Митька закрутился на месте, стараясь высунуть голову повыше. «Роднуля» бил и бил его холодными мягкими лапами, толкая вглубь.
– …сы-ы! – донеслось на берег. – Тру-сы спали-и! Тону!
Очкарики заволновались.
– Он серьезно, что ли?
– Он же тонет, ребята!
– Э-эй! Ты серьезно, что ли?!
– Да серьезно, какого черта!
– …у-у! – орал Митька. Он серьезно тонул. Видно было, как он опять хлебнул… Скрылся под водой, но опять выкарабкался. Но больше уже не орал.
– Лодку! Лодку! – забегали на берегу. – Эй, держись!
Побежали к лодке, что лежала метрах в ста отсюда и далеко от воды. Но кто-то разглядел:
– Она примкнута к коряге.
– Черт, утонет ведь! Еще хлебнет пару раз…
– Ребята, ну что же вы?! – чуть не плакала девушка в штанишках.
Голова Митьки поплавком качалась в волнах, скрывалась из виду, опять появлялась… И руками Митька теперь взмахивал реже.
– Ребята, ну что вы?!
Двое очкариков начали торопливо сбрасывать с себя одежду. Вот скинул один, прыгнул в воду, ойкнул и сильно погреб к Митьке. И второй прыгнул в воду и стал догонять первого.
– Эй, держись! Держи-ись! – кричала девушка и махала зачем-то руками. – Ребята, они успеют?
– Успеют.
– Вот фраер-то! – волновались на берегу.
– Зачем он полез-то!
– Семьдесят шесть градусов. Николай верно говорил.
– Трепач-то! Хоть бы успели.
– Мне эти сильные!.. Сибиряки. Куда полез? Зачем?!
– Ребята, успеют или нет? Где он, ребята?!
Ребята только-только успели: поймали Митьку за волосы и погребли к берегу.
Митька наглотался изрядно. Очкарики начали делать ему искусственное дыхание по всем правилам где-то когда-то усвоенной науки спасения утопающих: подложили Митьке под поясницу кругляш, болтали бесчувственными Митькиными руками, давили на живот… Митька был без трусов, и девушка просила издали:
– Ребята, ну наденьте ему брюки. Ребят, ну наденьте! Я помогу вам откачивать.
– Ты лучше беги в магазин, – попросил один из тех, кто плавал за Митькой. Он прыгал на одной ноге, стараясь попасть другой в штанину. Его так трясло, что вблизи слышно было, как щелкают зубы. – А то пропадешь к черту… с этими моржами.
– Ребят, вам теперь медали дадут, да?
Те, что возились с Митькой, захихикали.
– Ирочка, без трусов не считается.
– Как – без трусов не считается?
– Если вытащили утопающего, но он без трусов, то не считается, что спасли. Надо достать трусы, тогда дадут медаль.
– Ира, иди подержи голову.
– Да ну, какие-то!.. Ну наденьте же штаны, ребята!
– Мы в штанах, Ира. Ты что, бог с тобой!
Митька стал подавать признаки жизни. Открыл глаза, замычал… Потом его стало рвать водой и корежить. Рвало долго, Митька устал. Закрыл глаза. Потом вдруг – то ли вспомнил, то ли почувствовал, что он без трусов, – вскочил, схватился… там где носят трусы… Очкарики засмеялись. Митька вскочил – и бегом по камням, прикрывая руками стыд. Добежал к своей одежде, схватил, еще три-четыре прыжка, и он скрылся в кустах. И больше не появлялся.
Очкарики пошли в магазин – покупать лекарство для двух своих героев. А заодно полагалось выпить и за здоровье спасенного.
– Зря он сбежал! – сокрушались. – Лютенко нахмурится: «В честь чего выпивка?» – «Спасли утопающего». Не поверит. Скажет, выдумали. Ира, подтвердишь?
– Если вам не полагаются медали, то и выпивка не полагается. Я против.
– Все дело в трусах…
– А лихо он в кусты сиганул! Прямо детектив: спасли утопающего, он схватил одежду и был таков. Может, шпион?
Беззаботный народ, эти очкарики! Шляются по дорогам… Все бы им хаханьки, хиханьки. Несерьезно как-то все это. В их годы… Но вернемся к Митьке.
Митька перед самым закрытием магазина пришел туда. Он был уже хорош. Оглянулся, спросил продавщицу негромко:
– Здесь бумажник никто не находил?
– Какой бумажник?
– Кожаный… в нем пятнадцать отделений.
– Твой, что ли?
– Не имеет значения. Никто не поднимал?
– Нет. А что там было?
– Деньги.
– Твои, что ли?
– Не имеет значения.
– Много денег?
– Полторы тысячи.
– Новых?!
– Новых… Новеньких. Никто не поднимал?
Тут только сообразила продавщица, что у Митьки – «транс». Митька наскочил на новый сюжет.
– Господи!.. Митька, заикой сделаешь так. Да ведь как серьезно, черт такой! Ты хоть раз в глаза видал такие деньги?
Митька криво улыбнулся:
– Хочешь, я тебе сейчас… Ну, ладно. Замнем для ясности. Дай бутылку.
– Чего «я сейчас»?
– Ладно, ладно. Давай бутылку и помалкивай. Я про деньги не спрашивал.
– Женился бы ты, чудак-человек, – с искренним сочувствием сказала продавщица, здешняя женщина, знавшая Митьку с малых лет. – Женисся – заботы пойдут, некогда выдумывать-то будет что попало.
– Ладно, ладно, – сказал Митька. Взял бутылку и пошел из магазина. На пороге остановился, еще раз предупредил продавщицу: – Имей в виду: я про деньги не спрашивал. Если кто найдет, станут тебе отдавать – ты ничего не знаешь, чьи они.
– Ладно, Митя, не скажу. Только ведь не отдадут.
– Как?
– А то не знаешь – как? Найдут и промолчат. Полторы тыщи – это дом крестовый, какой же дурак отдаст. Присвоит, и все.
– На всякий случай: ты ничего не знаешь.
– Добро.
Митька ушел.
Да, опять у него это самое… Похоже, изобрел машинку для печатания бумажных денег. Опять будет помогать бедным и женщинам. Митька добрый человек, но очень наивный: ведь попадутся бедные и женщины с фальшивыми деньгами! И им же будет плохо. Об этом он почему-то не думает. Лучше уж рак лечить – безопасней.
Шире шаг, маэстро!*
Притворяшка Солодовников опять опаздывал на работу. Опаздывал он почти каждый день. Главврач, толстая Анна Афанасьевна, говорила:
– Солодовников, напишу маме!
Солодовников смущался; Анна Афанасьевна (Анфас – называл ее Солодовников в письмах к бывшим сокурсникам своим, которых судьба тоже растолкала по таким же углам; они еще писали друг другу, жаловались и острили) приходила в мелкое движение – смеялась. Молча. Ей нравилось быть наставником и покровителем молодого врача, молодого донжуана. Солодовников же, наигрывая смущение, жалел, что редкое дарование его – нравиться людям – пропадает зря: Анфас не могла сыграть в его судьбе сколько-нибудь существенную роль; дай бог ей впредь и всегда добывать для больницы спирт, камфару, листовое железо, радиаторы для парового отопления. Это она умела. Еще она умела выковыривать аппендицит. Солодовникову случалось делать кое-что посложнее, и он опять жалел, что никто этого не видит. «Я тут чуть было не соблазнился на аутотрансплантацию, – писал он как-то товарищу своему. – Хотел большую подкожную загнать в руку – начитался новинок, вспомнил нашего старика. Но… и но: струсил. Нет, не то: зрителей нет, вот что. Хучь бей меня, хучь режь меня – я актер. А моя драгоценная Анфас – не аудитория. Нет».
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.