Ахмедхан Абу-Бакар - В ту ночь, готовясь умирать... Страница 3

— А при чем здесь они? — не поняла ее Зулейха.

— Кто же будет ухаживать за ними, воспитывать? — удивилась Ашура.

— Да ты что? Пусть женится этот хромой сам!.. — рассмеялась Зулейха. — Да и какие они сестры и братья Алибеку? У них другая мать. К тому же военный он, жить в ауле не будет, я с ним уеду в город, — объявила Зулейха.

Да, подруга ее уже все рассчитала, все продумала. Ну и смелая Зулейха!.. И бесстыжая…

— А ты что? — Зулейха схватила подругу за руку, повернула к себе лицом. — Ты что? Неужто влюбилась в него? — Она захлопала в ладоши. — Неужели? Вот не думала… Да ты что возомнила о себе?.. Подумать только… Ты — и Алибек!

Ашура убежала от нее подальше, чего доброго сейчас раскудахчется на всю школу и опозорит перед всеми.

А вечером, когда они с матерью мыли в тазу на веранде младших детей соседа, явилась Зулейха, наряженная, будто собралась на сватовство.

— Кто это к нам? — спросила слепая мать.

— Это Зулейха, мама.

— Да прибавится ей здоровья, что она навестила нас. Усади ее, доченька, угости чем-нибудь!

«Не беспокойся, мама, не на что у нас ее посадить и нечем ее, такую, угостить», — хотела было сказать Ашура, но не сказала. А Зулейха уставилась на верхнюю веранду соседской сакли.

― Ты не видела его? — шепотом спросила она Ашуру.

― Нет. — Ашура одевала маленькую озорницу и думала: «Неужели она не понимает, что обижает меня? Неужели и за человека не считает?..»

— А чьи это дети?

— Дяди Хамзата.

— Ах, ты прислуживаешь им? — язвительно произнесла Зулейха. — Зря, подруженька, стараешься. Эй, Алибек!

Она махнула рукой и быстро, легко сбежала с, лестницы. Ашура исподволь следила за подругой, Зулейха подбежала к Алибеку, идущему по улице, поздоровалась с ним за руку и, кокетливо поводя плечами, заговорила о чем-то.

Впрочем, говорили они недолго. Алибек направился к себе домой, а Зулейха прошла мимо ворот, показав Ашуре язык: вот так-то, мол, если я захочу, любого на палец накручу!..

…Вечером, когда стемнело, Хамзат уложил всех младших детей в одну постель и накрыл их большим одеялом. Сам с Алибеком сел возле горящего камина. Алибек часто думал: «Почему отец не хочет жениться, ему же будет легче», но заикнуться об этом не смел, заранее зная, что отец ответит: «Не твое, сынок, дело — учить отца. Яйцо курицу не учит».

В воспитании детей хромой Хамзат был суров, не любил нежностей, требовал беспрекословного послушания — иначе хватался за ремень.

— Все бы хорошо, сынок, — глубоко затянувшись дымом из трубки, сказал Хамзат. Его коричневое лицо, исполосованное глубокими бороздами, было похоже на растрескавшуюся от зноя землю. — Да вчера на гудекане[1] старики говорили, что надо опасаться Гитлера. Оно, конечно, всегда надо готовиться к худшему, а лучшее от нас не убежит… Но ты военный, больше нашего разбираешься в этих делах. Да и взрослый ты уже, самостоятельный. Вот о них у меня душа болит. — Хамзат указал трубкой на спящих детей. — Растут без материнской ласки. А из меня какой воспитатель…

— Отец, ты прав… — вздохнул Алибек. И подумал: «Может, он наконец жениться собрался?..»

Спросить об этом было нельзя. Есть в горах неписаные законы приличия. То, о чем ты говоришь друзьям, не скажешь при отце; старший может поделиться с младшим, но никак не наоборот.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Двадцать второй пошел.

— Видишь, ты уже мужчина. Правда, я женился, когда мне было тридцать лет. Но нынче время другое и другие обстоятельства… Есть у тебя кто на примете?

Ах вот оно что! Алибек не ожидал такого оборота, смутился. «При чем здесь моя женитьба?.. — подумал он. — Чтоб моя жена жила здесь и воспитывала моих сестер и братьев?!»

Он вспомнил улицу Пушкинскую в Махачкале, дом, что стоит на пригорке, и квартиру на втором этаже, где живет Света, дочь преподавательницы русского языка в пограничном училище. Он обещал Свете взять ее с собой в горы, но напоследок замял это дело, остерегаясь злых языков: да появись он в ауле с такой гостьей — о чем только не подумали бы люди, и в первую очередь отец…

— Что же ты молчишь, сын мой?

— А что сказать, отец? Нет у меня никого на примете, — покривил душой Алибек.

— Спасибо, сынок, ты обрадовал меня. — У отца даже лицо посветлело. — А я очень боялся, что тебе приглянулась городская, как это случилось с сыном нашего Айдамира. Шахбан женился в городе и потерял родителей, а родители потеряли сына! Как-то Айдамир говорил — мол, какой он мне теперь сын, отрубил Шахбан свою ветку от родного дерева… Городская, сынок, нам не подойдет! Она нас не поймет, да и нам ее понять будет очень трудно.

— Но у меня и в ауле никого нет! — поторопился объяснить обескураженный Алибек.

— А ты присмотрись, сынок… — Отец выпустил дым из трубки. — Девушек много, разные есть. Мне нравится одна: хозяйственная, не белоручка какая-нибудь, душой светлая, заботливая…

«Ну и женись сам, если она тебе нравится!» — подумал Алибек. Его кривая улыбка не ускользнула от пристального взгляда отца.

— Нет, ты не смейся над стариком, сынок. Человек всегда здоровым не бывает, а здоровье мое, ты сам знаешь — день стою, два лежу. Ты подумай, куда, в случае чего, денутся сиротки? Бросить их на жалость людей?.. Разве ты позволишь такое, мой сын? Нет, нет, ты, пожалуйста, подумай, пожалуйста, сынок.

Никогда отец не просил его так, как сейчас. Это до глубины души растрогало и расстроило Алибека. Мысли перепутались у него в голове. Не знал он, как уклониться, чтоб не обидеть отца… Да и в самом деле, старик не так уж не прав, надо подумать о брате и сестрах.

Больше Хамзат к этому разговору не возвращался. Только, как заметил Алибек, с того вечера в их сакле стала чаще бывать молодая соседка Ашура. Дети к ней и к слепой ее матери были очень привязаны, и в этом ничего особенного не было. В ауле люди часто помогают друг другу, огнем делятся, молоком; ты сделал доброе — и тебе тем же ответят.

Но было еще и другое. Алибек стал получать записки от Ашуры. В первой же записке она объяснялась ему в любви, правда — с помощью частушек-хабкубти. Во второй, написанной уже на русском языке, назначала ему свидание у родника, что за кладбищем; в слове «кладбище» было три ошибки. И это Ашура, их робкая и стеснительная соседка!..

Однажды Алибек увидел Ашуру во дворе, она развешивала выстиранную одежду. В руках у нее была его гимнастерка.

— Здравствуй, Ашура! — Курсант сел на ступеньку каменной лестницы, снял фуражку и вытер платком лоб.

— Добрый день, Алибек!

Никто не произносил так его имени. Словно каждая буква была струной и Ашура играла на невидимом инструменте.

— Ты учишься в школе?

— Да. — Она потупилась.

— И в каком же классе?

— В десятом, Алибек.

— В десятом классе надо бы уже научиться писать грамотно.

— Я стараюсь, Алибек. По письменному у меня хорошие отметки, Алибек.

Для чего она так часто называет его по имени? Звучит оно у нее приятно, да ведь и от приятного может стошнить.

— А в жизни допускаешь много ошибок. — Он достал из нагрудного кармана две сложенные бумажки. — Не пиши больше этих записок! — Встал, сунул бумажки ей в руку и пошел по лестнице на верхнюю веранду.

Ашура машинально взяла записки, развернула одну… Чтобы не закричать, она прикусила палец. Стремглав выбежала со двора, не обращая внимания на детей, которые звали ее: «Возьми и нас с собой, куда ты, Ашура?»

Она прибежала домой, но наверх не поднялась — мать услышит, заперлась в чулане, где хранили сено. Рыдала безутешно. «За что? За что? — Вскидывала и вновь опускала голову на душистое, свежее сено. — Ой, какая она немилосердная, какая жестокая! Какой стыд, ой, что она натворила!..»

Да, нетрудно было догадаться, чьи это проделки.

Ашура снова, краснея от стыда, перечитала последнюю записку. Вдруг решилась. Побежала поглядеть на часы: до назначенного в записке времени оставалось двадцать минут…

Алибек уже жалел, что так обошелся с девушкой. Тут еще сестры и братишка напали на него со слезами:

— Почему ты обидел ее?!

А старшая из сестер вдруг наклоняет его к себе и в ухо ему шепчет, что записки писала Зулейха!..

Алибек от досады с силой ударил кулаком по столу.

…Ашура бежала к роднику за кладбищем, где Зулейха назначила свидание Алибеку. Сердце будто обгоняло ее.

У родника она увидела Зулейху.

— Дура, дура, дура! Злая, зловредная дура!

Сама не своя, она хотела выцарапать этой бесстыднице глаза. Но Зулейха была сильнее и легко оттолкнула ее. Ашура полетела в кусты крапивы.

— Это ты дура! — в сердцах ответила Зулейха, кусая губы: Алибек не пришел даже ради любопытства. — И не стыдно тебе бегать к нему в саклю? Разрази тебя гром!