Георгий Мдивани - Иван Бровкин на целине Страница 3

Входит Самохвалов.

Тимофей Кондратьевич сердито сплёвывает и, не глядя на вошедшего, говорит:

— Когда кони падают — собирается вороньё!..

— Не понимаю вашего намека… Разве я похож на коня? — замечает Самохвалов, превращая в шутку недвусмысленные слова Коротеева.

— Входите, пожалуйста, — еле произносит Елизавета Никитична. — Как странно… больше двух лет вы не заходили к нам… и вдруг…

— Дела… Всё дела, Елизавета Никитична. Здравствуйте, Любовь Тимофеевна.

— Здравствуйте, — безразлично отвечает Любаша, помешивая сахар в стакане.

— Как у вас всё изменилось… И телевизор появился, — заискивающе говорит Самохвалов.

Но никто ему не отвечает — только Коротеев сердито откашливается.

Все четверо молчат. Никто не знает, с чего начать и о чём говорить. Для всей семьи Коротеевых Самохвалов здесь лишний. Чувствует это и он сам.

Вдруг он «нашёлся»… и, неестественно улыбаясь, заговорил:

— Сегодня чудесный вечер…

Со двора донеслась соловьиная трель.

Первой встрепенулась Любаша: она услышала что-то очень близкое, очень родное.

Елизавета Никитична настораживается и поглядывает то на мужа, то на дочку.

Тимофей Кондратьевич смотрит на Любашу исподлобья, у него сердито сузились глаза и вздулись желваки на скулах.

— Соловьи поют, — с ложным патетическим восторгом продолжает Самохвалов.

— Не валяй дурака, — сердито обрывает его Тимофей Кондратьевич. — Какие там соловьи? Когда ты в последний раз слышал в нашей деревне соловья?

— Что вы, Тимофей Кондратьевич! Натуральный соловей, — с жаром доказывает Самохвалов.

А у забора, под деревом, притаившийся Иван смотрит на освещённые окна дома Коротеевых и свистит соловьём.

Он видит, как вдруг изнутри закрываются ставни.

В деревенском буфете за столиками никого нет — пусто. Лишь за буфетной стойкой Полина Кузьминична вяжет из шерсти мужские носки.

Открывается дверь, и входит Иван.

Полина радостно вскрикивает:

— Ваня!

Он подходит ближе, здоровается:

— Здравствуй, Полина.

— Здравствуй, Ваня, — тепло пожимает ему руку Полина. — Когда приехал?

— Сегодня. Вечером, совсем недавно.

— Вот хорошо! А то извелась бедная Любаша. Как она ждала!.. Значит, скоро свадьба?

Ваня, с трудом проглотив слюну, еле выговаривает:

— Налей мне, пожалуйста…

— Боржома или лимонада?

— Водки!

— Что? — Полина несказанно удивлена. — Тебе водки?

— Да, мне, — отвечает Ваня, отводя глаза от Полины.

— Что с тобой? Почему ты такой невесёлый?

Иван молчит.

— Эх, солдат ты мой солдатик… — с сожалением говорит Полина. — За что тебя так?..

— Не знаю, — сдавленным, чужим голосом отвечает Ваня. — Обиделись, что уезжаю на целину…

— Куда? — спрашивает Полина.

— В Оренбургскую область…

— Вот это здорово! — неожиданно восклицает Полина. — Ты же молодец, Ваня! А я сижу здесь и никакого прогресса. — И она с досадой оглядывает пустую буфетную.

— А где же Захар Силыч? Разве он не вернулся?

— Нет, не вернулся, — вздыхает Полина. — Пока всё обещает… — И вдруг, схватив за руку Ваню, выпаливает скороговоркой: — Ваня, я тоже хочу поехать на целину, обязательно хочу, хочу что-нибудь совершить такое… полезное, знаешь, большое… — и, смутившись, продолжает: — В общем, может быть, и не большое, но чтобы для меня было большое…

— А Захар Силыч?

— Если любит, и туда приедет. А если нет? Что ж, ничего не поделаешь, — значит, зря его столько ждала. Насильно мил не будешь.

Вдруг распахивается дверь, и в буфет входит группа деревенских парней.

У одного из них гармошка. Все ребята радостные, возбуждённые.

— Ваня! Иван Романыч! — кричит Николай Бухаров. — Здравствуй! С приездом!

Молодые люди бросаются к Ване, пожимают руки, обнимают.

— Ты уж прости нас, — говорит Бухаров, — не встретили тебя. Но, понимаешь, в поле были…

— Ничего, ничего, — говорит Ваня.

— Ну, Полиночка, что-нибудь нам такое, для души, — и Бухаров садится к столу, приглашая Ваню.

Садятся и остальные.

Деревня уже давно спит…

По небу плывет огромная, полная луна…

Тихо на знакомой улице. И ничто не нарушает мирный сон деревни… Слышен только равномерный стук колотушки ночного сторожа…

Открывается дверь буфетной. Выходит Ваня в сопровождении Николая Бухарова и знакомых парней. Растянувшись в ряд, они идут вдоль улицы.

— Говорят, трудно на целине. Люди в палатках живут, — продолжает начатый разговор один из парней.

— «В палатках»! — передразнивает его Бухаров. — Трудно — так трудно, иначе интереса нет. Ты думаешь, тем, кто Комсомольск строил, легче было?

— Легче всего дома на печи сидеть и чтоб мамочка молочком поила, — иронизирует Иван и, повернувшись к гармонисту, подмигивает: — А ну, давай!

Гармонист заиграл спокойную, приятную, как бы воспевающую лунную ночь мелодию.

Парни идут чинно, спокойно. Чувствуется, что они довольны сегодняшним вечером, довольны приездом Ивана Бровкина. Но почему-то Николай Бухаров возбуждён больше других. И как бы спрашивая самого себя, произносит вслух:

— А вдруг Верочка не согласится?..

И сам себе отвечает:

— Не может этого быть… Согласится!

Парни идут всё дальше и дальше. Вот они проходят мимо знакомого нам здания правления колхоза. А направо… здесь… совсем близко — дом Любаши, дом, где Иван ночами простаивал у забора… где так учащённо билось его сердце… где так сладки были его мечты… где часы казались ему минутами…

Вот и двор, где на Ивана когда-то набросилась собака…

Вот и овчарка Руслан. Собака и сейчас стоит за забором и смотрит через щель на Бровкина. Неужели Руслан узнал его?

— Руслан… — ласково зовёт Иван. — Руслан…

Даже эта злая собака кажется ему близкой и дорогой.

Вот и курятник, крыша которого когда-то провалилась под его тяжестью…

Вот окно Любаши… родное окно… любимое окно… Сейчас оно закрыто. А за ним виднеется занавеска, а за занавеской темно… Может быть, Любаша глядит сейчас оттуда?.. Наверное, она не спит. Как она может спать, когда Ваня приехал?..

Да… Любаша не спит. Она лежит на постели, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок. Сколько горя и тревоги в её глазах!

Парни поравнялись с домом Коротеевых. Ваня, тяжело вздохнув, на ходу снимает с плеча гармониста гармонь и, приладив к себе трёхрядку, поёт:

Уезжаю я в целинные края.Но с тобою остаётся здесь любовь моя.Забрала подруга детстваСердце у меня,А известно, что без сердцаЖить нельзя ни дня.

Как же ехать мне в целинные края?Может, ты со мной поедешь, милая моя?Были б мы с тобою вечноНа одном пути.

Иль — не будь ты бессердечной —Сердце возврати.

Неужели наши вишни отцвели?Неужель мы не услышим соловья вдали?Не посмотрят с неба звездыНа твоё лицо,Ах, пока ещё не поздно,Выйди на крыльцо.

Уезжаю я в целинные края,Но с тобою остаётся здесь любовь моя.Забрала подруга детстваСердце у меня,А известно, что без сердцаЖить нельзя ни дня.

Голос Вани разносится по деревне.

Лёжа в постели, Коротеев слушает доносящуюся с улицы песню.

— Да… — вздыхает лежащая рядом Елизавета Никитична. — Хорошо поёт солдат… бедняжка!

— «Бедняжка»! — зло передразнивает её Тимофей Кондратьевич и резко поворачивается набок.

Любаша прислушивается к песне. Она медленно поднимается с постели и глядит в сторону открытых дверей между её комнатой и комнатой родителей.

Коротеев, услышав, как скрипнула постель, громко спрашивает:

— Любаша! Ты что, нездорова?

Любаша, не отвечая, ложится в постель, с головой укрывшись одеялом.

Ваня продолжает наигрывать на гармони.

Льются звуки. И в эти звуки музыки врывается стук колес несущегося поезда.

В купированном вагоне сидят Ваня, Полина, Николай Бухаров и его жена — Верочка.

Верочка, прижавшись к Николаю, дремлет.

Ваня играет.

Поезд несётся по бескрайним Оренбургским степям…

Быстро распахивается дверь, и на пороге появляется встревоженная Любаша. С трудом сдерживая волнение, она спрашивает: