Иван Сотников - Свет всему свету Страница 3

Андрей вздохнул полной грудью. Ему стало неловко за свои сомнения.

— Задача будет выполнена, товарищ генерал!

— Вот и славно.

Пока готовились документы, генерал пригласил к ужину. За столом шла непринужденная беседа. Андрей не узнавал Забруцкого. Куда девались его развязность, бесцеремонность. Сейчас он сдержан, в меру оживлен. Говорили о Румынии, о предстоящих встречах с «заграницей», которую знали лишь по газетам и книгам. Теперь же предстоит увидеть ее своими глазами.

Комдив заговорил об ответственности офицера:

— Власть командира — большая благородная сила. Пользоваться ею надо умело. К сожалению, нередко бывает иначе.

Жаров мельком взглянул на Забруцкого. Полковник быстро отвел глаза в сторону. В чем тут дело?

— Я знал офицера, — продолжал свою мысль Виногоров, — который, получив полк, возомнил себя бог весть кем. Казалось, он все может, и перечить ему никто не волен. Причуд у него хоть отбавляй. Однажды взял и верхом на лошади въехал на второй этаж штаба. Въехать-то въехал, а съехать не может. Дня три-четыре лошадь и простояла у него в приемной. Весь полк ходил смотреть, пока ее не спустили на канатах.

— Сумасброд, — усмехнулся Жаров. — Анекдот, наверно?

— К сожалению, правда.

— Таких офицеров я на пушечный выстрел не подпустил бы к командованию людьми. Интересно, жив он теперь?

— Да, жив и командует дивизией в нашей армии.

— Что вы говорите? — изумился Жаров. — Кто же этот самодур, товарищ генерал, если не тайна, конечно?

— К сожалению, это... я сам.

Андрей вскочил, как ужаленный.

— Простите, товарищ генерал!

— Сидите, сидите, чего не бывает...

Жаров растерялся. Ох и влип! Поглядывая на него, Забруцкий откровенно наслаждался этой сценой.

— Однако вы тоже, батенька мой, выкинули штуку, — сокрушенно вздохнул Виногоров.

— Не понимаю, товарищ генерал? — опять вскочил Жаров.

— Да сидите вы, — усмехнулся комдив. — Только вы не на второй, а на третий этаж махнули и еще не спустились.

Лицо Жарова мигом вспыхнуло.

— Не догадываетесь?

— Никак нет, товарищ генерал.

— А пельмени, помните?

Жаров посмотрел на Забруцкого, но тот как ни в чем не бывало уставился в потолок. Весь его вид как бы говорил: «Сам натворил, сам и расхлебывай, а я ни при чем».

— Я не против пельменей, сам люблю их, — продолжал между тем генерал, — но что получается? Выполняя ваш приказ, десятки бойцов только и знают, что месят пельмени. А разве до того сейчас?

— Виноват, товарищ генерал, погорячился.

— Сами видите, нехорошо въезжать верхом на третий этаж.

— Первый и последний раз.

— Мне и хотелось, чтобы вы понимали, как важно всегда и во всем чувство меры... Присмотрелись ли вы к Березину? Он только что был вашим начальником, теперь подчиненный. Говорите, нравится. Хорошо. Ах, тонок и порой не сговорчив? Не беда. Война застала его за последним экзаменом на философском факультете, и Березин начал ее рядовым ополченцем. Москву защищал. Потом Волга, Курск. Дважды ранен. Воюя, пишет книгу «С великой миссией». О ратном подвиге наших войск.

— Я очень ценю его.

— Вот и славно.

Подписав и вручив документы Жарову, генерал встал и по-отцовски расцеловал командира:

— Счастливого пути!..

К утру пурга не стихла. Опять ни земли, ни неба! Белая тьма и сугробы по пояс. Орудия и танки приходится пока оставить. Облегченные подразделения выстроены у повозок. Разведчики посажены на коней. До самой реки выставлены люди с фонарями. На их сигнальный свет с минуты на минуту тронутся в путь боевые колонны.

Максим Якорев еще и еще оглядел свой взвод. С разведчиками беседовал Березин. Темные силуэты воинов в развевающихся на ветру плащ-палатках похожи на былинных героев. Со многими из них Максим наступал от Москвы до Киева. Как изменились все! Они и не они. Есть отчего измениться — вон сколько пройдено, и все с боями. О чем сейчас думают его разведчики? Ну, хоть вон тот, самый щуплый, Семен Зубец, с которым вечно что-нибудь случается? Или тот, рядом, снайпер Глеб Соколов, очень любящий острое меткое слово? О чем бы ни думали они, Максим во всем может на них положиться, разве кроме Сахнова только. За ним гляди и гляди. Как с ним поступить все-таки? Ведь было же, он чуть не погубил Максима. Ходили однажды в поиск: Максим попал к Сахнову, в группу обеспечения, когда прикрывали отход разведчиков, ранило сильно. Ну и остался на вражеском берегу. Разведчиками тогда Пашин командовал. Ладно, хватился быстро. Одного послал вынести раненого — погиб. Другого — тоже погиб. Тогда пополз сам и вынес Максима. Геройский был командир. Жаль, погиб потом. С тех пор совсем потускнел Сахнов. Максим бы давно его отчислил — пусть воюет в другом месте, да замполит против. Сахнов, говорит, ползком живет, поставь его на ноги. Максим и обещал — взять на буксир. А честно признаться, душа все-таки не лежит к нему, рассуждал про себя молодой командир, вслушиваясь в заключительные слова замполита.

— Наступаешь ли в строю, — говорил Березин разведчикам, — помни, ты советский воин. Идешь ли путями-дорогами, входишь ли в чужие города, всюду помня, ты советский. Та земля, что лежит за Прутом, еще не видела такого солдата, ты освободитель и, где бы ни был, помни об этом.

Как не помнить, думал Максим, если позади Одесса, Москва, Сталинград, тысячи разоренных сел и городов. Разве можно забыть их огонь и пепел? А слезы и муки? А смерть и кровь? Счет у нас большой. Он снова прислушался к словам замполита, который как раз говорил об этом. Факельщики и убийцы ушли за Прут. Пощады им все равно не будет. Ни от кого. Только как же это так — и мстить, и освобождать? Граница между этими целями была не совсем ясной. Кому и как мстить и кого освобождать? Но, сколько он ни думал, все его представления об этом ограничивались очень простой формулой: уничтожать всех, кто не бросает оружия; остальные пусть живут. Мешать им Максим не станет.

Все-таки странно порою складывается жизнь. Сколько лет он мечтал о море, о путешествиях и заморских странах. Мечтал стать капитаном, даже сдал экзамен в морское училище, да война все порушила. Родной дом сожжен. Мать погибла. Девушка, которую любил, пропала без вести. Даже не знает, жива ли она, его Лариса. Он ушел на фронт, она уехала в Сибирь. С тех пор ни слова, ни весточки.

Верхом на своей Стреле подъехал Жаров. Уточнив задачу разведчикам, окинул взглядом их командира. Смелый, красивый, он очень располагал к себе, все понимал с полуслова и всегда был готов к молниеносному действию. Метеор! Сзади заурчал мотор, залязгали гусеницы, и Андрей обернулся. Юркий вездеход выскочил из-за крайних домиков и стал спускаться к реке. Кто бы мог быть? Из машины вышел генерал в ладной бекеше и серебристой папахе. «Командующий армией!» — догадался Жаров и заспешил к вездеходу. Приняв рапорт, генерал протянул руку.

Молча спустились к самому урезу воды. Командующий не сводил глаз с того берега. Вон она, чужая земля. Что их ждет там? И судьба ли им вернуться на родину? Или там, на чужбине, сложить свои головы? С болью сознавал: многие не вернутся. И ему посылать их туда на смерть и на подвиг! «Судьба!.. — повторил он про себя снова. — У них у всех одна судьба теперь — дать жизнь людям».

— Вот так, Жаров, — заговорил он твердо, — ваш полк — глаза и уши армии. Значит, все видеть и слышать! Не день и не два придется рассчитывать только на свои силы. Значит, лишь разумный удар и разумный маневр! Не топтаться на месте, ваша цель — Молдова. Значит, дерзать и дерзать!

— Понимаю, товарищ командующий.

— С честью, со славой идите! — обнял он майора.

Наконец и сигнал. Максим первым спустился к реке.

Нехотя ступив в ледяную воду, кони шаг за шагом забирались все глубже и глубже. Бойцы, еле удерживаясь в седлах, изо всех сил упирались в луку коленями. Дозорный забрал слишком в сторону и, попав на глубину, юркнул в воду. Храпя и отфыркиваясь, его гнедой поплыл и скрылся в снежной мгле. У Максима защемило сердце. Он любил людей, и они ему платили тем же. Его ценили за веселый нрав, за лихую смелость, прозвали «морской пехотой».

На середине реки Максима догнал Жаров, и они поехали рядом. Неподалеку от вражеского берега оба увидели необычную картину. Серый конь недвижно стоял по брюхо в воде, на нем через седло перекинута шинель с плащ-палаткой, гимнастерка с ватником. Полуголый солдат шарит руками по дну.

— Да то ж Зубец! — узнал Якорев.

— Ты чего рыбачишь, сокол? — окликнул разведчика Жаров.

— Автомат сорвался, товарищ майор. Сколько бьюсь из-за него, аж закоченел весь. Да вроде нащупал. Вот он, — обрадовался разведчик и, поймав стремя, ловко вскарабкался на лошадь.

На румынском берегу Семен быстро переоделся в сухой ватник и шаровары.

— Как же ты оплошал, Зубец?

— Да серый мой споткнулся, товарищ майор, в яму угодил.

На берег выбиралась первая рота.

— Таня, — остановил Жаров ротную санповозку, — дай-ка разведчику грамм сто спирту, чтоб не замерз.