Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник) Страница 3

Когда не было стрельб, к ним, этим кустам, чаще всего по вечерам, подходили девушки с пригородных улиц. Стояли за кустами подолгу, белея в темноте ситцевыми платьицами и косынками, молчаливо дожидались каждая своего «дролечку». Те прибегали после отбоя запыхавшиеся, потные, торопливо доставали из карманов специально для этого случая купленные пачки «Беломора», неумело, но старательно затягивались папиросой…

— Ну как у вас тут, в тылу, житуха?

Девчонки терялись от серьезных разговоров, млели при виде какого-нибудь значка на груди курсанта, принимая его за боевую награду. Прощаясь, робко просовывали сквозь колючую проволоку, ограждавшую полигон, негнущуюся, потную ладошку, стыдливо шептали:

— Пока прощайте, а то маманя хватится…

Ради этих мгновений курсанты надраивали сапоги, выпрашивали у товарищей суконные — «комсоставские»— гимнастерки, значки ГТО и «Ворошиловский стрелок», надраивали зубным порошком пуговицы. Проскользнув удачно мимо дневального в казарму, ныряли под одеяло, но еще долго шепотом делились с соседом по койке своими впечатлениями:

— Блондинка… Росточка, правда, небольшого, но фигуристая и — на каблуках… «Вы, говорит, танго танцевать можете? Если можете, приходите нынче в клуб, там у нас по выходным танцы»… Васьк, а Васьк! А что такое танго?

У Мухина девушки не было, поэтому на свидания к сиреневым кустам он не ходил, но зато много думал о любви, о той самой, про которую пишут в книгах, любви красивой и нежной, самоотверженной и горячей, единственной и неповторимой, предназначенной судьбой для него одного…

Мухин тряхнул головой, стараясь настроить себя на серьезный лад. Они, эти мысли о девушках, появлялись всегда внезапно, чаще всего без всякой причины и всегда— в очень неудобных обстоятельствах…

— Где землянка разведчиков?

Человек, которого он спросил, был высок ростом, не очень молод, но красив той суровой, мужественной красотой, от которой, как говорили в училище знающие люди, женщины сходят с ума. Загорелое, обветренное лицо с прямым носом, тонкие, четкого рисунка, губы, сильный подбородок, мощная борцовская шея, внимательный, чуть насмешливый взгляд больших карих глаз под изломанными, темными дугами бровей. Одет человек был в белый козий полушубок, перепоясанный ремнями портупеи, и хромовые, несмотря на слякоть, начищенные сапоги.

Оглядев Мухина, человек снисходительно усмехнулся и показал рукой на одну из землянок.

— Разведчики здесь, да тебе-то кого из них надо?

Мухин хотел ответить, но тут из землянки вышла и направилась к ним… военврач Раиса.

— Здравствуйте, — сказал он, краснея и глупо улыбаясь, — вы меня… не узнаете?

Военврач взглянула на него так же, как и верзила в козьем полушубке, слегка сощурив глаза.

— Как же! Новенький. Вчера прибыли. Ну как, привыкаете к нашей жизни?

Мухин собрался обстоятельно рассказать о себе, но военврач неожиданно отвернулась от него и сказала верзиле в полушубке:

— Лобзикова немедленно госпитализировать. Я пришлю санитаров. А вы позаботьтесь, чтобы он ни с кем не контактировал. Главное, чтоб никто не взял его ложку, котелок… Только дизентерии нам и не хватало!

— Ерунда! Какая там дизентерия! Объелся парень. Вернулись вчера из разведки, получили продуктов за трое суток и вот…

— Почему другие в порядке?

— Те не такие жадные.

— Мы не можем рисковать. Его надо госпитализировать.

— Я вам его не отдам. Мне завтра людей в разведку посылать.

— Я напишу рапорт.

— Пишите, уважаемая Раиса Петровна, пишите…

— Я вам не Раиса Петровна, а военврач второго ранга Полякова! Прошу об этом не забывать, лейтенант Савич!

— Савич?! — Мухин вспомнил, зачем пришел. — Вас-то мне и надо. Вернее, не мне, а лейтенанту Трёпову. То есть нам обоим нужна карта-километровка этого района.

— Военврач и разведчик переглянулись.

— Так тебя Трёпов прислал?

— Да. Пожалуйста, не откажите. Мы сразу вернем. Может быть, сегодня вечером.

Мухин не спускал глаз с планшетки Савича, где под желтым целлулоидом виднелись зеленые квадратики.

— А свою куда дели? — похоже было, что Савич не собирался отдавать карту. — Боюсь, эта вам не пригодится.

— Ах, оставьте их, сами разберутся! — сказала вдруг Полякова и, взяв из рук Савича планшетку, передала ее Мухину. — Идите же! Не то передумает…

Убегая с планшеткой в руках, Мухин слышал, как отчего-то громко хохочет лейтенант Савич.

Придя в штаб, Мухин отдал планшетку, а сам занялся составлением очередного донесения. За другим столом Трёпов нетерпеливо разворачивал карту.

— Ты что принес? — спросил он немного погодя.

— Километровку, что ты просил, — небрежно ответил Мухин. Он думал об оскорбительном, как ему казалось, смехе Савича в присутствии Раисы Петровны, смехе, для которого он, Мухин, повода не давал…

— А ну иди, глянь, — мрачно сказал Трёпов.

Мухин нехотя поднялся, подошел к столу, глянул и похолодел: карта оказалась трофейной. Все надписи были сделаны готическим шрифтом, а готического шрифта Мухин не знал…

— Не було у бабы заботы, так купила порося! — подытожил все происходящее Трёпов. — Слушай, а ты случайно не из цирка к нам попал? Я к тому, что, может, раньше клоуном работал, людей смешил…

Мухин бросился ничком на свой топчан, спрятал голову в соломенной подушке.

— Если захочешь стреляться, — предупредил Трёпов, — бери свой пистолет, мне чистить некогда.

Мухин молчал. Трёпов долго разглядывал трофейную карту.

— Вообще-то, выход есть. Слушай, Петро, сходи в комендантский взвод и приведи мне одного друга… Или нет, лучше уж я сам схожу.

Он ушел. Наверху, приглушенная толщей земли, слышалась ленивая перестрелка. А мысли Мухина летали далеко от войны, от фронта, от всего, что его теперь окружало. Перед его глазами то и дело появлялось и исчезало миловидное, чернобровое, чуть скуластенькое лицо военврача Поляковой.

В своей жизни Петр Мухин влюблялся неоднократно. Первый раз — это было в седьмом классе — влюбился в десятиклассницу Рожкову — девушку с огненно-рыжими волосами. Рожкова была второгодницей, двоечницей, но у нее уже имелся солидный бюст, в то время как у одноклассниц Мухина он только намечался. И еще у Рожковой был поклонник — киномеханик Валька из клуба «Ударник». Он был на целую голову выше Мухина и вдвое сильнее, но на танцах в городском саду Рожкова танцевала с Мухиным, а не с Валькой. За это Валька однажды жестоко избил соперника.

Второй раз любовь пришла ровно через год: Петр влюбился в свою учительницу немецкого языка. Эта влюбленность была тихой, незаметной никому, кроме самого Мухина, и за те букеты цветов, которые Петр каждый вечер приносил из своего сада и клал на подоконник ее окна, она благодарила не его, а своего коллегу, учителя физкультуры по прозвищу Топтыга — добродушного увальня, и в конце последней четверти вышла за него замуж.

Были еще влюбленности, но не такие сильные, и Мухин о них бы, может, не вспомнил, если бы одна из девчонок не оказалась так похожей на военврача Полякову. Звали ее Катюней, и была она, конечно, старше Мухина, и сейчас, вспоминая лица обеих, младший лейтенант терялся в догадках — уж не родня ли Катина оказалась здесь, на заснеженных полях Новгородчины?

Не тревожимый никем, он незаметно уснул. Даже сильный взрыв неподалеку от штабного блиндажа не смог его разбудить; только когда за воротник насыпалось изрядно холодной земли, Мухин начал просыпаться.

Как раз в это время снаружи послышались шаги, плащ-палатка, закрывавшая вход, отодвинулась, и в помещение штаба полка заглянул… живой немец! Он был в полной военной форме — мундире «мышиного цвета», как писали в газетах, в сапогах с короткими голенищами и зимней пилотке с ушами — точь-в-точь, как на известном плакате «Убей немца!»

Вскрикнув, Мухин кубарем скатился с топчана, кинулся к нише, где у Трёпова лежал кой-какой боезапас и, схватив гранату-лимонку, поднял ее над головой. В ту же секунду небывалой силы взрыв потряс стены блиндажа. С потолка и из треснувших дощатых ниш хлынул песок, белая пыль заклубилась вокруг, полезла в нос, уши, рот…

Когда она немного улеглась, Мухин широко раскрыл глаза: на ступеньках лестницы лежали рядышком немецкий фельдфебель и лейтенант Трёпов. У косяка, никуда не прячась, стоял лейтенант Савич и спокойно докуривал папиросу. Докурив, подошел и взял у Мухина гранату.

— Сперва чеку нужно выдернуть, артист! — потом он дотронулся носком сапога до мягкого места одного из лежавших. — Подъем!

Блиндаж быстро наполнялся людьми. Перепуганного, с белым, как у мельника, лицом немца посадили на табурет, дали воды. Лейтенант Трёпов в перепачканной шинели стоял перед командиром полка и просил горячо и страстно: