Маленький и Большой - Илья Яковлевич Бражнин Страница 3

их на доске так, как того требовали строжайшие правила шахматной игры. Потом я попытался объяснить, как какая фигура ходит. Урок оказался малоплодотворным. Маленький не уяснял себе ни смысла игры, ни ходов. Единственно, что он запомнил, и довольно быстро, — это названия фигур. Это объяснялось, по-видимому, тем, что дома, как я позже выяснил, отец Маленького и дядя часто играют в шахматы.

Надо сказать, что незнание правил игры мало затрудняло Маленького. Отсутствие знаний и умения с избытком возмещалось темпераментом и вдохновением. Маленький азартно хватал любую фигуру и двигал ее по фантастическим трассам, не смущаясь никакими препятствиями, перескакивая через пешки и королей, делая причудливые многоклеточные зигзаги.

Каждый игрок, садясь за доску, жаждет и чает победы. Маленький не был исключением. Но у него была своя формула победы, и он сразу же решительно заявил:

— Я сперва выиграю, а ты потом.

Он считал такую постановку вопроса естественной и справедливой. Но я категорически отверг эту формулу. Надо играть, а там видно будет, кто выиграет и кто проиграет.

Мы начали играть, но тотчас обнаружилось, что Маленький не проявляет к игре ни малейшего сознательного интереса, что игра для него совершенно бессмысленна, и я прекратил игру. Вечером я сделал еще одну попытку преподать Маленькому основы шахматной игры, но с таким же стойким неуспехом. Коэффициент полезного действия оказался настолько ничтожным, что овчинка явно не стоила выделки, и мы оставили шахматы.

БЕЗУСЛОВНЫЙ ИНТЕРЕС УСЛОВНОГО РЫБОЛОВСТВА

В середине дня я ушел на почту, а когда спустя полчаса вернулся, то нашел Маленького сидящим перед пустой стеклянной банкой. Сперва я не понял, что он делает, сидя перед пустой банкой, потому что не понял, что банка вовсе не пуста. В банке была рыба, и только мой грубый глаз, воспитанный на дотошном реализме, не различил ее сразу.

Вообще рыба была не только в банке, но и повсюду вокруг нас. Кстати, вокруг нас было море, а не сад, как я думал все время, живя на даче. Рыбу ловили сачком, который стоял тут же прислоненным к садовой скамейке. Назначение сачка тоже определялось мной прежде неправильно. Им надо было ловить вовсе не бабочек, а рыбу. Маленький показал, как это надо делать, ловко взмахивая сачком в воздухе, который был, конечно, не воздухом, а водой. Выловив рыбешку, Маленький нес ее в трепетных руках к банке и совал туда.

Очевидно, в банке накопилось уже много рыбы, потому что, сунув туда руку, Маленький без всякого труда извлекал потребное количество рыбы и отправлял в рот. Добрый паренек тотчас предложил и мне отведать рыбки, что я с удовольствием и сделал, хотя, должен признаться, что впервые в жизни ел сырую рыбу. Рыба оказалась чудесной, и некоторое время мы сидели по обе стороны пустой банки, по очереди запуская в нее сложенные щепотью пальцы, и потом, поймав вкусное ничто, ели это ничто с превеликим удовольствием.

Маленький был серьезен. Я тоже. Игра воображения всегда интересна для меня. Нынче в ней почти не было реалистических деталей, не считая банки. Впрочем, банка не очень мешала. Если во всяком реализме есть доля условности, то во всякой условности должна, очевидно, быть доля реализма. Так или иначе, но я примирился с банкой.

Это была хорошая игра. Это вам не пошлые куличики из пошлого песочка.

СТО ТЫСЯЧ «ПОЧЕМУ?»

Весь день Маленький мучает меня своими бесчисленными «почему? отчего? зачем?». Он жаждет подробностей. Мир слишком общ и слитен. В нем ничего нельзя понять, если не расчленить на составные части, не разложить на элементы.

«Почему?» — это нечто аналитическое. Это первый класс жизненной школы.

Для Маленького всё в этом мире — «почему?». Все требует объяснений и анализа. Его «почему?» — как протянутые к солнцу листья. Они жаждут. Маленький осторожно трогает пальцами чернильные пятнышки на листе настольной бумаги и спрашивает:

— А почему тут накапано?

Вопрос довольно труден для меня, не говоря уже о том, что это обличительный вопрос. И во всяком случае это далеко не праздный вопрос. Я сижу по одну сторону стола, и передо мной чернильница. А пятна — по ту сторону чернильницы. Там никто не сидит, и закапать стол было некому. Чем же можно объяснить появление этих пятен? И как мне объяснить? Следует ли рассказать, что сначала лист бумаги лежал вот той, теперь закапанной стороной ко мне, а потом, посадив несколько клякс, я перевернул его и пятна оказались далеко от меня, по ту сторону чернильницы?

Интересно ли все это Маленькому? Нужно ли? О логике ли появления пятен дознаётся он своим вопросом? Может быть, он привлечен просто рисунком этих пятен, напоминающих ему шкуру пантеры из его детской книжки?

Маленький проводит пальцем по пятнышкам и отходит от стола, не дождавшись никаких моих объяснении. И теперь уже я задаю вопрос, я спрашиваю — «почему?». Почему выскочило из Маленького это очередное «почему»? И почему Маленький отошел, не дождавшись моего ответа?

Я думаю, что Маленькие Человечки задают свои вопросы не только потому, что им обязательно нужен исчерпывающий ответ на каждый из них. Многие «почему?» — просто прикосновения к предмету. Это протянутые в темноту мира руки. Это органы осязания. Они проверяют объемность мира. «Почему?» — это не только акт аналитический, но и чувственный.

Впрочем, «почему?» Маленького имеют еще тысячу оттенков и значений. Они все разные. И это надо иметь в виду, отвечая на них.

ЗМЕЯ

За весь день Маленький заплакал лишь однажды, и вот при каких обстоятельствах. За оградой нашей дачи вросла в землю сараюшка. У снимающих ее дачников — сынишка Сережка. Ему около двух лет. Он толст, энергичен и криклив. Общительный Игорек тотчас знакомится с ним сквозь штакетины дачного забора, а потом проникает для совместных игр и за забор.

Они играли с час дружно и весело. И вдруг раздается захлебывающийся плач и Маленький мчится по садовой дорожке к дому. Бабуля Марья Дмитриевна устремляется к нему навстречу, подхватывает его на руки, и начинается длительный и шумный процесс утишения детского горя.

Утешая Маленького, бабуля Марья Дмитриевна потихоньку дознается о причинах плача. Это нелегко. Маленький вопит и никаких признаков разумного отношения к случившемуся на первых порах не обнаруживает. Ничего внятного вытянуть из него в первые десять минут не удается, и приходится строить наугад малоубедительные гипотезы. Наиболее вероятная из них — ребята повздорили из-за чего-то и подрались. Многое как будто подтверждает это. В