Сергей Воронин - На своей земле Страница 31

Чего не делает любовь! Не погибни тракторист под Сталинградом, до конца дней своих не только не пришла бы к березке Дуняша, не подумала бы о ней. А вот теперь стоит, заплетает косу и шепчет ласковые слова и просит березу, как будто от дерева зависит, быть Дуняшиному счастью или не быть.

— Распусти, березынька… распусти, милая… — И, сама себя обманывая, она невольно плела косу слабыми витками, чуть прижимая ветки одну к другой, чтобы легче было косе распуститься.

Гибкие, наполненные весенними соками, ветви покорно ложились под ласковый говор Дуняши.

Высоко, невидимые в небе, курлыча, пролетали журавли. И казалось Дуняше, что не березка стоит перед ней, а девушка, высокая, стройная, которой она заплетает косу. С замирающим сердцем, переполненная радостной верой в свое счастье, пошла Дуняша обратно. Не скоро вышла на дорогу, не скоро добралась до дому, возвращалась неторопливо, словно боялась потревожить светлый покой. И только на крыльце своего дома удивленно заметила, что люди уже пробудились, что изо всех труб поднимается к небу дым, что у конюшни слышатся голоса.

Полинка вывела из конюшни рыжего коня и, изловчась, пружинисто взлетела ему на спину. Конь, круто изогнув лоснящуюся шею, боком пошел по дороге.

Было рано, по бледному небу тоненькой линией тянулись на жировку дикие утки, в прохладном воздухе резко пахло сосняком и крапивой, скворцы, раздув горло, пробовали свои голоса у скворечен. Солнце было где-то еще за лесами.

Полинка торопилась. Шутка сказать, ее работой недовольны. Вчера ночью было комсомольское собрание, подводили итоги работы звена. Кузьма прямо сказал: «Что из того, что Полина выполняет норму, надо выполнять две-три нормы. Пора понять, что положение с севом угрожающее. График еле выполняется». Полинку заставили рассказать, как она работает. Оказалось, что она плохо организовала свой труд. Во-первых, незачем ездить ей на обед домой и губить на это дело три часа, — должна обедать в поле. Да и лошадь надо поберечь, не гонять понапрасну в колхоз и обратно. Кроме того, Полинка, оказывается, работает без часов. В довершение всего Кузьма сообщил, что в колхозе Помозовой комсомольско-молодежное звено уже закончило на своем участке пахоту и теперь вовсю работает на общих полях. А участки у звеньев одинаковые.

— И пускай пешая ходит, — сказал Костя Клинов, — а то, как барыня, рассядется на коне, а от нее лошадь тоже устает.

Но на его слова не обратили внимания, только Николай Субботкин заявил, чтобы Полинка не гнала лошадь вскачь. В общем, собрание решило: если Полинка не закончит пахоту в два дня, то ее с треском снимают с пахарей. Было от чего торопиться.

Полинка села поудобнее, чмокнула губами. Жеребец, сверкая блестящими подковами, затрусил по дороге.

Из конюшни торопливо выскочил Николай Субботкин. Одна щека была у него примятая, с присохшими былинками сена.

— Полина!

Она круто осадила коня, посмотрела через плечо.

— Категорически предупреждаю: соблюдай распорядок и режим лошадиного дня. Овес выдать ровно в тринадцать ноль-ноль. Через каждый час — перерыв на пятнадцать минут. И не гони лошадь.

— Еще что прикажешь? — спросила Полинка, раскачивая ногой.

— Все!

Полинка поправила обвязанный веревками тюк сена.

— Такие слова можешь говорить Груньке! — крикнула она и вытянула прутом коня так, что на запыленном крупе осталась темная полоса.

Жеребец взял вскачь. Замелькали кусты с глянцевитыми, еще свернутыми в трубочку клейкими листьями.

Вдали показалась сосна с розовой, освещенной восходом, верхушкой. Наполненная водой речка, весело бурля, убегала под мост. Налево, в тихой заводи, медленно кружились черные прошлогодние листья, белый чурбан со свежим срезом, осклизлая красная сосновая кора. Копыта дробно простучали по деревянному настилу. По воде, разбиваясь на длинные и короткие полосы, пронеслось поперек реки отражение красного Полинкиного платья.

Дорога вынесла лошадь на бугор. И сразу показалось солнце. Оно бежало по земле, сгоняя тени в овраг, и на его пути травы начинали сверкать, словно омытые дождем.

«До чего ж хорошо! — радостно вздохнула Полинка. — Красота неописуемая!»

Она тихо ехала, осматриваясь по сторонам. На душе у нее было отрадно.

«И чего это маменька скучает по своей Ярославской, — удивлялась Полинка, — там и лес-то был за три километра, и гор таких не было, и озер не было, и чего это она все вспоминает…»

А Пелагея Семеновна действительно скучала. Это у нее началось с первых оттепелей. Как-то вышла она на крыльцо, посмотрела на потемневшие сугробы, на желтую дорогу с пухлыми воробьями, на ясное голубое небо и, покачав головой, тихо сказала: «А у нас тоже, поди, весна…» Поликарп Евстигнеевич, сгонявший метлой со двора желтую воду, весело заметил: «Наверно, к севу готовятся, Тимоха хорохорится, Палашка туда же… занятно б на них посмотреть». Вечером Пелагея Семеновна задумчиво сидела у стола, сложив на животе руки. Поликарп Евстигнеевич несколько раз приподнимал с носу очки в тонкой железной оправе, быстро взглядывал на нее и, недоуменно поджав губы, продолжал читать газету. Он прочел от первого до последнего слова передовую, которая призывала «Во всеоружии встретить весну», прочел очерк о том, как знатный каменщик Куликов восстанавливает в Ленинграде дома, а Пелагея Семеновна по-прежнему сидела безучастная ко всему. Поликарп Евстигнеевич встревожился: «Да уж не заболела ли ты, мать? Чего так пригорюнилась-то?» — Пелагея Семеновна вздохнула. Тут и Полинка заметила, что мать, и верно, чего-то не в себе; она отложила тетрадку с нерешенной задачей на уравнения и подошла к матери: «Ты что, мама?» — «Да так, ничего… так», — ответила Пелагея Семеновна и опустила голову.

А утром, разливая по чашкам чай, со вздохом сказала:

— В Ярославскую бы съездить… посмотреть хоть… — И носик чайника запрыгал.

Дорога пошла лесом, в просветах между деревьями виднелись громадные валуны, вся земля была засыпана ими, как будто кто нарочно натаскал их сюда.

«И чего это маменька скучает, чего ей скучать?» — удивлялась Полинка, задумчиво смотря между ушей лошади на дорогу.

В лесу было тихо, свежо. Копыта мягко вступали в прошлогоднюю прелую листву. Потом лес кончился, началось болото. Плача носились над кочками чибисы. Полинка заторопила лошадь. Надо скорее приниматься за работу.

Объехав молодой сосняк, Полинка увидела на изгибе дороги грузовую машину с открытым капотом. Вокруг нее ходил шофер, молодой парень в кепочке, сдвинутой на затылок, в синем комбинезоне. Поравнявшись с ним, Полинка придержала коня. Шофер улыбнулся, блеснув золотым зубом:

— Здравствуйте, девушка в красном!

— Здравствуйте, — сдержанно ответила Полинка.

Шофер прищурил глаза, посмотрел на нее и так и этак.

— Пронзили вы мое сердце, девушка в красном, — прижав руку к верхнему карману комбинезона, сокрушенно сказал он.

— Что скажете еще? — совсем сухо промолвила Полинка, чувствуя, что шофер начинает ей нравиться.

— Много могу сказать, и прежде всего — вам очень к лицу красное платье.

Полинка тронула лошадь.

— Одну минуту! — Шофер взял коня под уздцы. — Прежде ответьте на мой вопрос: далеко до колхоза «Новая жизнь»?

— А зачем это вам?

— Значит, нужно, если едем.

— Да вы не едете, а стоите! — фыркнула Полинка, кивая на открытый мотор.

— Верно, и как это вы заметили. Золотой глазок…

— Ну-ко, пустите лошадь!

— Золотой да и строгий, — не унимался шофер.

— А это уж какой есть. Уйдите с дороги!

— Смотри! — с удивлением сказал шофер. — А вот не пущу.

— А я вот как вытяну прутом, тогда сразу пустите.

— Ну, что ж, насильно мил не будешь, — притворно вздыхая, сказал шофер, но узду все же выпустил. — Так не скажете, где колхоз «Новая жизнь»?

— Да вы зачем туда?

— Посмотрите в кузов, увидите.

Полинка подъехала к машине, заглянула. На тюках и ящиках спал какой-то человек в брезентовом плаще.

— Что он, пьяный, что ли? — рассмеялась Полинка. — Солнце давно, а он спит.

— Как можно такие вещи говорить? — развел руками шофер. — Это лежит шеф.

— Какой шеф?

— Ленинградский шеф. Короче говоря, далеко до колхоза «Новая жизнь»?

Шеф завозился и, не поднимая головы, хрипло спросил:

— Василий, почему остановка? Опять, наверно, с девчатами любезничаешь? — Из брезентового капюшона показалось заспанное измятое лицо. Шеф увидел Полинку и безнадежно махнул рукой: — Так и есть. Это чорт знает, что за человек! В каждом колхозе знакомится, а теперь среди поля закрутил. Плюньте на него, девушка!

— Павел Петрович, — закричал шофер, — в последний раз прошу!

Полинка растерянно посмотрела на шофера. «Ох, уж эти мужчины, — подумала она, — какие все обманщики. Ни одному нельзя довериться».