Марк Гроссман - Годы в огне Страница 31

— Так что дозвольте доложить, вашбродь, — совсем багровея от усердия, бормотал фельдфебель, — кто же подумать мог? Видели вас, как не видеть, шагает какой-то полчок и шагает. Стало быть, с полевых учений свои идут. А вон оно, что вышло!

Начдив слушал фельдфебеля и кусал колючие усики, хмурил глаза. Триста с лишним пленных! Своих забот не перечесть, а тут сторожи и корми всю эту белую ораву, не могли, дармоеды и трусы, по-людски помереть с винтовкой в руке!

Эйхе и Гончаров пришпорили коней и вернулись к ущелью, из которого все ползла и ползла на возвышенность исполинская колонна полков.

И теперь еще чуть не весь успех рейда зависел от быстроты и дерзости ударов. Эйхе отменно понимал: сведения о прорыве красных уже полетели по проводам и в сумках конных ординарцев к генералам и, конечно же, к Колчаку. И все они уже знают, что Тухачевский у них в тылу, и все уже додумались, что проник на плато не полк, не отряд, а бог уж его знает какой, но непременно циклопический рейд удачливого, как дьявол, врага. Эти слухи были полезны, ибо плодили панику там, в белых полках, но была в них и своя изнанка: напуганный вестями, Колчак немедля бросит на Эйхе все, что есть, а Войцеховский и Каппель, что ни говори, тоже умеют воевать!

27-й дивизии до сих пор нет, нет Павлова, кровного побратима и в горе, и в удачах сеч. Стало быть, он еще лишь пробивается сюда, на плато, с севера, через огонь и колдобоины Бирского тракта, еще лишь рвется на выручку 26-й, обливаясь потом и кровью встречных боев. И у них, у дивизий-сестер, нет никакого контакта, и никто не знает, когда же наконец наступит локтевая связь?

А где собственная третья бригада дивизии, та, что в паре с конницей Ивана Каширина должна подавить белую оборону вдоль чугунки на Златоуст и тем отвлечь на себя силы Каппеля? Ах, конечно же, им не сладко и на севере, и на юге, но ведь должны же были прорваться на плато — и вот нет!

А тут корежься, как береста на огне: со всех сторон неприятель.

И все-таки, черт возьми, простор окрест, и душа бойцов спокойна есть, ибо увидели все: он, Эйхе, вывел полки, куда и хотел, в самый белый тыл, без самых малых даже неожиданностей. И, значит, будет у нас здесь, 26-я дивизия, дело не менее как молодецкое!

Но тут размышления Эйхе прервал Гончаров. Он вдруг ткнул Грозу шпорами и, крикнув начдиву: «За мной!», кинулся под навес скалы.

За ним, еще ничего не понимая, метнулся Эйхе, в тени соскочил с Ворона, покосился на Гончарова: «Что ты?»

Комиссар глазами показал в сторону Ахуново: над деревней, потрескивая, летел военный аэроплан белых. Это был немецкий аппарат «Таубе», что по-русски означает «Голубь», — ничего себе «голубь» — с бомбами и пулеметной турелью!

Однако самолетишка не стрелял и не швырял бомбы, значит — разведка, вот в чем суть!

Начдива не обескуражил этот полет, ибо все понимали, что такое может случиться в любую минуту, и каждый знал, как в таком случае жить.

Будто по знаку волшебной палочки замерла гигантская колонна прорыва. Те полки, что шли еще в тисках каньона, мгновенно притихли в тени скал и деревьев, а те, какие уже выбрались на плато, застыли в балках, оврагах, в зелени рощ. К тому еще прибавить следует: был строжайший приказ — в подобных обстоятельствах не стрелять. Не разберется он там, лопух, наверху: чьи люди? Белые или красные, — на них не написано. А не палят, значит, свои.

«Таубе», и в самом деле, покрутился над Ахуново и Месягутово, побренчал мотором и, заложив вираж, потащился куда-то к Бердяушу, восвояси.

Уже совсем смеркалось, когда Путна прислал очередное донесение. Комполка-228 решил: не стоять в Мусятово, не копить гнева божьего на грешную голову свою, а прорываться немедля в крупное село Насибаш — повоевать еще, пока не разобрались до конца в обстановке белые резервные части. Тем паче, что путь туда — почти отвесно на юг, а значит, ближе к конечной цели рейда — к железке Самара — Златоуст.

И вот там, под Насибашем, как позже выяснилось из рапорта, тяжко пришлось поредевшему полку в рукопашной схватке с пехотной бригадой Колчака. Белые уже много знали о красном прорыве, уже успели вырыть окопы, ощетиниться штыками, пулеметами, пушками трех батарей.

Эйхе и Белицкий быстро перебросили Путне все, что вышло на правобережье: два стрелковых полка и десять орудий.

Ах, как обрадовались красные пушкари, выскочив из ущелья, что наконец-то кругом простор, что села окрест, и знаешь, где враг, и можно его, гада, погреть прямым огнем!

Пушки били часто и залпами, хоть каждый снаряд на счету, — попробуй-ка притащи его, снаряд, сюда по реке за полтораста немыслимых верст!

И не выдержав жестоких ударов орудий и рот, замолкали постепенно стволы белых, — ага, не по зубам вам наши стальные орехи, господа колчаковцы! Не нравится вам, видим, наша наводка впрямую!

А перед самой темью, вновь за эти длинные июльские сутки, пронесся приказ, теперь уже — всем полкам:

— Приготовиться к рукопашной! Патроны жалеть!

Тихо спускалась на Уфимское плоскогорье черная мягкая ночь первого июля 1919 года, ночь удачи, ибо весь рейд выбрался уже на плато, и коли придется помереть здесь, — так в бою, в деле, а не в удавке ущелья, не в тесном твоем гробу, Юрюзань!

Однако краскомам надлежало обдумать каждый свой шаг: не было ни флангов, ни тыла, ни связи, ни коммуникаций; разведка же еще тыкалась во все концы, пытаясь взять пленных, а также расспросить местный народ, где и какой он, неприятель? Все надежды лишь на себя: ближние резервы армии в Бугульме, шутка сказать — четыреста верст!

Но как бы там ни было, наступила ночь, застопорила железный ход полков — и не осталось, кажется, у людей никаких сил после трех суток марша и дня ужасных сражений в крови.

Бригады спали в Насибаше, в Мусятово, в Лаклах, в сельце Урдали, в Калмакларово на западе. Свалились все, кроме служб охранения, понятно, да еще бодрствовали иные краскомы, те, что покрепче. Спали вповалку на полах изб, в сараях и погребах, на сеновалах и полатях без видений и беспокойства, будто убитые, — вот какое прискорбное сравнение на язык подвернулось.

Измученный Насибаш сплошь опоясали посты, еще не зная, что уже обложил дивизию Колчак, — замкнули белые полки круг, тоже кое-что в тактике понимают!

А в той петле врага — шесть полков пехоты, штаб дивизии, два штаба бригад, артиллерия, обозы.

Для тех, кто не хватил войны, — что для них слово — «обозы»? А фронтовик знает: обоз — это подводы для раненых и больных, снаряды, харч, походные кухни и еще многое множество всего! И сказать правду: не самые большие герои, не цвет дивизии управляют этой тысячью лошадей.

Да прибавьте к тому же триста с лишним пленных. Сукины дети, тоже, в случае чего, ежели перемена удач, — ножами и зубами — в затылок, в спину!

Обо всем этом обязаны думать бессонные краскомы 26-й. Обо всем!

Разведка падала с ног, проваливаясь в ночь, и все тревожней, все короче становился ее доклад: неприятель везде! Даже Юрюзанское ущелье успел перекрыть подоспевший сюда по белой тревоге некий казачий полк.

Полевой штаб дивизии поставил свою палатку западнее Насибаша, у маленькой рощи берез. Здесь собрались Эйхе, Гончаров, Белицкий, командир 1-й бригады Ян Петрович Гайлит, комбриг-2 Петр Степанович Мосолов. Под пологом брезента плавал табачный дым, такой плотный, что и карту не разглядишь. Однако и без курева не жить — валятся без него вдоль тела руки и склеиваются глаза, что уж тут объяснять!

— Где Магер? — спросил начдив Белицкого. — Почему, начштаба, я не вижу Магера?

— Неутомимый Магер допрашивает пленных, — доложил Белицкий. — Я позову.

И он отправился в дом на околице, где его помощник по разведке Борис Магер добывал у белых их самые насущные тайны.

Выслушав начальника штаба, разведчик оставил пленных, собрал потребные бумаги, сложил их в планшет и поспешил в штаб.

— Мы тебя слушаем, товарищ, — сказал Эйхе. — Коротко — и главное.

Магер тотчас достал из планшета карту с пометками, сообщил:

— Вот — основное. Мы напоролись здесь на корпус Войцеховского. Потеряв Белую, Колчак отвел его в резерв фронта и поставил на плато, чтоб он пополнился, снарядился и подготовился к боям. Тут, за центром фронта, части корпуса всегда можно бросить на север — к Старо-Сибирскому тракту или на юг — к близкой железной дороге.

— Мы это знали и раньше, Борис.

— Так точно. Но я подтверждаю: знания верны.

Вопросов не последовало, и Магер продолжал:

— Я только что беседовал со штабс-капитаном Зеленцовым из 12-й пехотной дивизии. Он сообщил: белые ждали нас только с тракта и только с железки. Они и теперь полагают: 26-я свалилась к ним с Бирской дороги.

Магер достал из сумки записи допросов, доложил начдиву:

— Мы потрепали 12-ю Сибирскую пехотную дивизию неприятеля. Кроме нее на плато 4-я пехотная и бригада ижевцев.