Ванда Василевская - Когда загорится свет Страница 31

— Не знаю, как кто. Я что-то этого белого хлеба не так много видела в жизни, — ответила она обиженно, поправляя сползавший с плеч вязаный платок. Но тотчас же протянула руку за тем, черным, что лежал нарезанный на тарелке.

— Был, был у вас, наверное, и белый и черный. Это у всех бывало в жизни, — профессор медленно пил чай, грея о стакан худые пальцы, узкие и длинные пальцы художника. — А впрочем… Так ли уж это важно?

Она взглянула на него прищуренными глазами. Ах, старый гриб! Ну, конечно, что ему… Ему бы уже давно пора преставиться… Смотрите на него, как рассуждает. Втихомолку небось тоже белым хлебом обжирается, а на людях — ишь ты какой скромник!..

— Лишь бы только там, на фронте, было что есть, а мы уж как-нибудь выдержим.

Не отвечая, она кивала головой. Минутку выжидала, не пригласят ли ее, но видя, что профессор рассеянным взглядом смотрит в пространство, протянула сама вилку.

— Сальца попробовать…

— О, извините, — засуетился профессор, — я забыл предложить. Сам-то я не очень, особенно на ночь…

Она торопливо ела, не отвечая.

Всю ночь Асю мучили кошмары. Топталась по темной комнате Фекла Андреевна, и надо было обязательно от нее спрятаться. А спрятаться было некуда, так как всюду стояли мешки, ящики, свертки, и на каждом сидела страшная крыса с длинным хвостом. Но прежде чем крысы успели броситься на Асю, прежде чем ее заметила Фекла Андреевна, наступило, к счастью, утро, и тяжелый сон развеялся, будто его никогда и не было.

Ася пошла в школу. Из квартиры сапожника выбежал Вова, как всегда в кепке набекрень, с окурком в зубах.

— Как дела, пионерка?

Ася пожала плечами и пошла дальше, подняв голову. Вова подставил ей ногу, девочка чуть не упала на мокрый пол коридора.

— Ты!..

— А ты не задавайся, нечего!

— Ты — противный мальчишка! — сказала Ася, удерживая слезы, и стала собирать рассыпавшиеся книжки.

— Это я уже вчера слышал. Нового ничего не придумаешь?

На улице девочка еще долго не могла избавиться от неприятного чувства, вызванного этой встречей. Какой этот Вова — вечно грязный и вечно держит в зубах потухшую папиросу, как будто он умеет курить. А ведь, наверное, вовсе не курит. И постоянно торчит на дороге — когда она идет в школу или из школы, в магазин или на прогулку. Но она сама виновата — зачем ходила с ним на чердак?

Однако на следующее утро Вова не выбежал в коридор на звук ее шагов. А когда после обеда девочка вышла во двор, к ней подошел незнакомый высокий мальчик.

— Есть у тебя веснушки на носу?

— Какое тебе дело до моих веснушек?

— Есть, есть, я вижу. Ты — Ася?

— Я. А что?

— Вова просил, чтобы ты зашла.

Она покраснела от возмущения.

— Еще чего! Куда это?

— А ты не злись. Он болен.

— А мне какое дело?

— Он сильно болен. Помрет, говорят.

Ася остановилась с раскрытым ртом. Испуганными глазами смотрела на незнакомого.

— Ну, вот… И он просит, чтоб ты пришла.

— Ведь только вчера…

— Вчера было вчера, а сегодня — другой день. Так пойдешь?

Ася растерялась. Она не знала, как поступить. «Вова, вероятно, умрет». А может, снова все это розыгрыш и обман, как тогда, когда он обещал показать ей что-то интересное.

— Я ведь даже не знаю, где он живет.

— Тут за углом. Я провожу тебя.

Она еще колебалась.

— А чего он хочет от меня?

Мальчик пожал плечами.

— Откуда мне знать? Просил, чтоб пришла — и все! А ты, если хочешь, поторапливайся, а то будет поздно…

Ее испугало это слово, и она безвольно пошла за проводником, который молчал, словно воды в рот набрал, и, лишь приведя ее во двор маленького домика, буркнул невежливо:

— Ну, валяй, вторая дверь, а там по деревянной лестнице.

Лестница была прогнившая, ступеньки прогибались под ногами, а на самой середине зияла огромная дыра. Ася осторожно переступила ее и нерешительно остановилась перед дверью. Но дверь раскрылась, прежде чем она успела постучать.

— Кто там лазит?

— Это я, — сказала она робко, поднимая глаза на мужчину с красным, опухшим лицом и фиолетовым носом.

— Что еще за я?

Изнутри раздался какой-то голос, и мужчина отступил в комнату.

— Ага, ты к Вовке. Ну, забредай.

Ей захотелось повернуться и удрать, но она не решилась. Вошла через тесные, заставленные хламом сенцы в темную комнату. В лицо ударила духота, дым махорки и еще какой-то острый, свербящий в носу запах. Глаза с трудом привыкали к полумраку. Ася увидела в углу сколоченный из досок топчан и на нем, под грудой тряпья, Вову. Она впервые увидела его без кепки — темные, длинные волосы падали на лоб, глаза неестественно горели. Худые пальцы блуждали по истрепанному платку, которым он был закрыт до подбородка.

— Пришла, — сказал мальчик не своим, глухим голосом.

— Гостей ему захотелось, — раздался скрипучий голос, и Ася лишь сейчас заметила седую женщину в грязной кацавейке.

— Иди сюда, садись, здесь есть скамеечка, — тем же глухим голосом прошептал мальчик.

Ася присела на краешек, губы у нее тряслись. Женщина у окна что-то ворчала под нос, со злостью перебрасывая тряпки.

— Только этого не хватало, еще приведет кого…

Ася поняла, что говорят о ней, и почувствовала себя еще более неловко. Что это за странные люди, с которыми живет Вова?..

Мужчина с фиолетовым носом плюнул в угол.

— А ты чего? Ступай себе, ступай, будет ругаться, парень помирает, а ты…

— А пусть подыхает, падаль, — буркнула женщина. — Пользы никакой, одна морока… А еще теперь…

— Пусть она уходит! — сказал напряженным шепотом Вова, и мужчина с фиолетовым носом распрямил мощную фигуру.

— Слышала или нет? Раз я сказал иди — значит, иди!

Угроза дрожала в его голосе, и женщина, захватив подмышку сверток, молча вышла из комнаты, хлопнув дверью так, что со стены над топчаном посыпалась штукатурка.

— Я тут недалеко сбегаю, к Ефиму, и сейчас же вернусь, на всякий случай, — сказал мужчина и ушел.

Асе сделалось еще страшнее, когда он ушел. Лежавший на топчане мальчик тяжело дышал, воздух вырывался из его груди со свистом и хрипом.

— Чем ты болен? — осмелилась она спросить, не замечая, что говорит шепотом. Давила, угнетала ее эта полутемная, смрадная комната.

— Не бойся, это не заразное.

— Нет, я не потому спрашиваю…

— Ася… Я хотел…

Он умолк и тяжело дышал, глядя горящими глазами в грязный потолок, на котором вздувалась и трескалась черная от копоти штукатурка.

— Достань мне… Под подушкой… Мне трудно…

Ася осторожно сунула руку. В тряпке, лежавшей под головой, зашуршало сено. Нащупала сверток.

— Это?

— Да, дай.

Вова с трудом высунул руку из-под платка и стал разматывать сверток, от усилия пот покрыл его лоб.

— Дай руку.

Она протянула руку. Маленький, холодный предмет.

— Что это?

— Возьми, возьми, не бойся…

Золотое колечко. На нем сверкали прозрачные мелкие камешки и один большой голубой. Ася испугалась.

— Что это?

— Возьми, это тебе… Я хотел…

Она смотрела непонимающими глазами.

— Нет, нет…

— Кольцо, это настоящее, возьми…

— Откуда оно у тебя?

— Получил… Одна девушка отдала мне, я не украл, нет, нет, правда… Она отдала мне, я помог ей бежать из одного такого места. Возьми, возьми…

Она встала, объятая страхом.

— Не хочу… Я пойду уже.

Сапфир на ладони сверкал холодным чистым блеском. На нее в упор смотрели черные горящие глаза мальчика.

— Возьми, слышишь?.. Это тебе, от меня… Я же умру…

Губки девочки искривились в подковку. Длинные ресницы часто заморгали.

— Возьми. А то тетка заберет своим… или отец пропьет…

Видно было, что ему все труднее становится говорить.

— Поэтому… тебе… Я так хотел… Мне очень жаль, — сказал он вдруг и улыбнулся беспомощной, детской улыбкой.

Ася расплакалась.

— Нет, нет! Я не хочу, чтобы ты умер.

— Это ничего, это ничего… Глупости… А кольцо возьми. А если… так еще завтра… Может, придешь завтра?.. Может, еще…

В сенях раздались шаги, скрипнула дверь.

— А, гостья тут еще?.. Мило, очень мило, что барышня пришла навестить мальчика… Вова, бедняжка!..

Лицо мужчины было еще более красное, в глазах влажный блеск. Видимо, короткая прогулка не прошла даром, — на Асю пахнуло запахом водки. Она торопливо втиснула в лежавшую на платке горячую руку мальчика кольцо и направилась к двери.

— Так я пойду уже… А завтра… завтра приду, — бросила она, поспешно прикрывая дверь. Ее охватил чистый холодный воздух, и она покачнулась. Еще вовсе не было темно, это только в той комнате царил мрак. На улице едва смеркалось. Она вышла со двора, чувствуя, что у нее кружится голова. Медленно шла домой. Что делать? Конечно, лучше всего рассказать обо всем матери. Только… Вдруг вся эта история показалась ей неправдоподобной, как сон. А может быть, ей действительно только приснилось? И как об этом рассказать?