Сергей Воронин - Две жизни Страница 32

Сквозь стекло смутно просачивался тусклый дождливый рассвет.

— Вот так иди, — махнул таежник рукой на юг.

— А вы откуда знаете?

— А я и тебя знаю. Всех знаю. Видел на берегу, когда еще приехали. Человек утонул у вас...

— Да. Бацилла...

— А другой не захотел спасать его.

— Он спасал его, но не успел.

— Нет. Тот звал его. Долго звал. А другой не хотел спасать, плыл к нему, держал оморочку шагах в пяти от него. Тот звал: «Пугач, спаси!», а другой не хотел спасать, молчал.

— Да не может этого быть! — чуть не закричал я.

— Это так. Мир велик, а людям жить тесно. Ну, иди. Опять стреляют. Ищут тебя. Весь порох переведут

Я пошел. Скоро совсем рассвело, и я зашагал быстрее, делая на ходу заметы: ломая ветви, чтобы потом легче было привести к началу участка наш отряд. И все время думал о Бацилле и Мишке Пугачеве. Не верить Назарке я не мог. С какой стати он будет наворачивать на человека? Но и поверить было трудно.

В лагере был переполох. Конечно, не все волновались, но Мозгалевский, оказывается, не раз дергал себя за усы, называя дураком за то, что рискнул послать меня одного. Как только я появился, сразу же подбежала Тася.

— Алеша! — Она смотрела на меня, и я видел в ее глазах слезы. — Мы тут измучились из-за тебя.

— И совсем зря, — не останавливаясь, сказал я.

— Коренков, попрошу! — махнул рукой Мозгалевский. Голос его был казенен. — Что случилось?

Я рассказал, как искал и нашел полевой пикет, как повстречался с таежником.

— Все это замечательно, но почему вы не вернулись вчера в лагерь?.. Ах, вот что! Вам было интересно послушать болтовню старого отщепенца. И вы что же, поверили ему? А если он скрывается от милиции, тогда как? Если он вредитель, тогда что вы скажете?

— Ну почему же...

— Почему же? Потому что надо заниматься делом, а не болтовней! По вашей милости с выходом на работу опоздали на дна часа. Прошу, ведите!

И я повел. Вести было легко, помогали заметы.

— Вы что, «Красная стрела»? Нельзя так. Надо идти медленно.

— Хорошо, Олег Александрович, — ответил я и пошел медленно.

Не прошло и часа, как я уже опять был у зима. На старом месте курился примятый костер. Серая струя дыма, извиваясь и раскачиваясь, поднималась к небу.

— Назар Илларионович! — крикнул я.

Но он не отозвался.

Наверно, на охоту ушел, сказал я и прошел в зим. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: таежник ушел совсем. Кроме пустого открытого ларя, в зи́ме ничего не было.

— Ну что вы на это скажете? — спросил, входя, Мозгалевский.

— Он говорил, что уйдет...

— Говорил. Он не только говорит, но и делает. Однако запах здесь... Тьфу!

Мы вышли из зимовки. Мне было почему-то грустно...

Мозгалевский с Покотиловым стали проверять план привязки рекогносцировочного хода, провешили линию, отбили угол. Просека за три года заросла, и ее пришлось подчищать. Выяснилось — план неточен.

— Этого следовало ожидать, — сказал Мозгалевский, но почему следовало — не объяснил.

...До сих пор самолета нет. Мозгалевский жалеет, что с Сосниным не отправил еще и лодку, побольше бы можно привезти продуктов. Решил отправить вдогон. К тому же и случай представился: Нинка заявил, что «ребятки работать отказываются, покуда не будет жратвы и табаку». Таких ребяток набралось девять человек.

— Чудненько! Вот они и поедут за продуктами, или, как вы выражаетесь, за жратвой.

— Не вернемся! — заявили ребятки.

Им, конечно, на всякие изыскания наплевать, но и нам такие рабочие не нужны. Мы эту девятку давно поняли.

— Можете не возвращаться! — сказал Мозгалевский.

— А мы тогда не поедем!

— Нет, поедете!

— А пропади она пропадом, вся ваша экспедиция, — вскричал Нинка, — сгори она!

— Всем жуликам накажу не ездить к вам! — крикнул Юрок, черноглазый увертливый татаренок.

Быстро собрав свое барахлишко, жулики сели в лодки и оттолкнулись от берега.

— А эвон, эвон, а догоните, а эвон, эвон, а побежал! — запел диким голосом Нинка, выводя лодку на середину реки.

Течение подхватило ее, и уже через минуту не стало ни слышно, ни видно уехавших вниз. На свободе им быть недолго. У Герби их перехватят и отправят в лагерь.

Сегодня впервые с утра и до вечера работал техником-изыскателем. Быстро летит время. В работе забываешь, что с утра ничего не ел, шея и лоб разодраны от расчесов; накомарник я утопил еще в пути, и теперь мошка постепенно пожирает меня. Забываешь и то, что самолета нет вторую неделю.

За ужином от Шуренки я узнал неприятную новость: заболел Яков.

— Что с ним?

— Рвет его... Горит весь. И доктора нет, что это за экспедиция...

Олег Александрович высказал предположение, что у него энцефалит.

— Вы думаете, у него энцефалит? — встревоженно спросил Зацепчик. — Яков болен энцефалитом?

— Вполне возможно, — ответил Мозгалевский, посасывая свою носогрейку. В этих местах три года назад была среди изыскателей вспышка энцефалита.

— Надо принимать какие-то меры, — задергался Зацепчик. — Сегодня клещ укусил Якова, завтра вас, Олег Александрович, а затем, может, и меня. Так нельзя. — И стал осматриваться, как будто всюду ползали клещи.

— Почему же такая железная последовательность? — спросил Коля Николаевич. — А если после Якова клещ укусит вас?

— Мне не до шуток!

— Я знаю, что такое энцефалит, — сказал Зырянов. — Это поражение нервной системы. Смерть ужасна; она начинается с паралича шеи, затем отнимаются руки, ноги...

— Зачем вы все это говорите? — вскричал Зацепчик.

— Чтобы вы знали симптомы энцефалита.

— Пошли вы к черту!

— Мало нам было завалов, всяких перекатов, бессолия, так еще энцефалит на закуску. А ты, Алеша, вышел бы, отряхнулся, — может, из лесу до черта натащил этих клещей, — сказал Коля Николаевич.

— Действительно, и зачем входить в палатку не отряхнувшись? — брезгливо глядя на меня, сказал Зацепчик. — Идите, идите и стряхните с себя все!

— Да ничего у меня нет...

— Это бесполезно, — сказал Зырянов, — переносчиками вируса могут быть и комары.

— Комары? — Зацепчик беспомощно развел руками. — Что ж делать, товарищи?

Нет, такого хохота я уже давно не слыхал. Смеялись так, что пламя у свечей качалось из стороны в сторону. Но этот смех нам не обошелся даром. Полог палатки откинулся, и в проеме показался Афонька.

— Что вам? — спросил Мозгалевский, переставая смеяться.

— А то, что так можно греготать, только пожравши с солью.

— Как вам не стыдно! Неужели я смог бы утаить от рабочих соль? Не ожидал от вас.

— А чего ж тогда так весело? — уже несколько растерянно спросил Афонька.

— А разве это плохо? Вы напрасно надаете духом. Скоро прилетит самолет, поможет нам Костомаров, вернется Соснин, все наладится. Идите и успокойте рабочих. Между прочим, можете объявить: завтра выходной.

Зацепчик, забравшись под марлевый полог, тщательно осмотрел все уголки, куда бы могли забиться комары, затем прижал концы марли к земле камнями и, не раздеваясь, улегся. Я уже стал засыпать, когда он сказал:

— Странная вещь: проектировщики живут в домах, а получают коэффициент и нагрузку такую же, как и изыскатели. Спят в нормальных постелях и не боятся никаких клещей. А тут рискуй жизнью, и во имя чего, спрашивается? Почему один должен рисковать, а другой нет? Алексей Павлович, вы спите?

Я не ответил.

— Коренков, спите?

Я опять промолчал. Меня уже тянуло в сон.

— Кошмар, — сказал Зацепчик.

Утром он вышел к реке, снял с себя рубаху, повертелся, подставляя то спину, то грудь солнышку, и только хотел было опустить руки в воду, как заметил с левой стороны, под мышкой, какой-то желвачок. Потрогал его, поднял руку, заглянул, чуть ли не вывернув шею, и закричал. Под мышкой у него висел раздувшийся грязно-зеленоватый клещ.

Единым прыжком Зацепчик метнулся к палаткам и с высоко поднятой рукой подбежал к Мозгалевскому.

— Вот, вот, смотрите! — задыхаясь от ужаса, проговорил он.

Зацепчика окружили, стали рассматривать. У него из-под мышки торчал куст рыжих волос.

— Ерунда, — авторитетно заявил Мозгалевский. — Почему непременно этот клещ должен быть энцефалитным? Успокойтесь, Тимофей Николаевич.

Но Зацепчик не мог успокоиться. Его била нервная дрожь.

— Покажите-ка, — сказал по-деловому озабоченно Зырянов.

Зацепчик покорно поднял руку.

— А мы его вот так, — сказал Зырянов и, ухватив, с силой рванул.

Зацепчик взревел.

— Зачем? — орал он.

— А вам зачем? — улыбнулся Зырянов. — По-моему, это самый обыкновенный клещ.

Но Зацепчик не верил никому. Вокруг него толпились рабочие. Кто-то принес Зацепчику с берега одежду, но он не стал одеваться, взял ее в охапку, ушел в свою палатку, лег, закрывшись с головой одеялом.