Николай Кузаков - Красная волчица Страница 33

— Шибко гуляют, — проговорил Урукча. — Завтра снова за спиртом придут. Похмеляться надо.

Три дня пело, плакало и стонало стойбище.

Кончились у охотников соболи, и они понесли связки беличьих шкурок. Но пропить их эвенкам было не суждено: там, где стоял чум Кердоли, из земли торчали только жерди. А спиртонос в это время звериными тропами пробирался к зимовью Трофима Пименовича Двухгривенного, прикидывая в уме, хватит ли спирта на всех охотников.

Опять приснилась Василию Капитолина. Будто мчатся они по тайге на лошади, а в них из ружья Боков стреляет. Проснулся Василий. В зимовье темно. С противоположных нар доносится храп Дмитрия.

Все это время гнал от себя Василий думы о Капитолине, да только не, всегда это удавалось. Вот и сейчас вспомнилась встреча с ней перед уходом в тайгу. Шел он вечером к Семе. Свернул в проулок, навстречу Капитолина с Генкой.

— Привет, своячок, — рассмеялся Генка.

Потемнело в глазах у Василия. Он шагнул к Генке.

— Гад, ползучий…!

Генка попятился.

— Ты что, сдурел?.. Я пошутил…

Капитолина загородила собой Генку.

— Уймись, Вася, — безразлично проговорила она.

Василий ушел. Но смешок Генки до сих пор стоял в ушах. Было в нем что-то постыдное. И у Василия осталось ощущение, будто прикоснулся к чему-то грязному, липкому.

Василий поднялся, сходил за дровами, затопил печку, стал собираться на охоту.

— Как погода? — спросил Дмитрий.

— Ветер поднимается.

Проснулся Захар Данилович и тоже стал одеваться.

— Дмитрий, твой кобель что-то прихрамывает, — привязывая к поняге котелок с продуктами, сообщил Василий.

— Вчера о сук лапу поранил. А ты что продуктами запасаешься?

— В вершине Каменной приметил след соболя, последить думаю. Может, заночевать придется, так не теряйте.

Тайга… Вот уже несколько часов бредет по ней Василий. Снега навалило в пол колена, ходить стало тяжело. Надо на лыжи вставать. Из распадка холодный ветер будто рашпилем дерет щеки. Деревья покачивают ветками, рассыпая белую, снежную пыль. На седом небе табунятся серые рваные облака.

Малыш нашел белку, Василий добыл ее. Вдруг слева по распадку раздался выстрел, второй, третий. Потом долетел крик. Малыш навострил уши.

— Нас кто-то зовет, — проговорил Василий. — Услышали лайку. Кто же сюда мог прийти? Разве Ятока?

Василий торопливо пошел косогором. В тайге люди напрасно звать не станут. Прошел с полверсты. Дымок показался. Вот и человек возле костра. Кайнача? Лицо бледное, осунувшееся, глаза воспаленные.

— Что стряслось? — здороваясь, спросил Василий.

— Однако нога в суставе маленько в сторону пошла.

Василий бросил взгляд на ноги Кайначи. Одна нога разута, сустав потонул в синем кольце опухоли.

— Как это тебя угораздило?

— Немного пьяный был.

— Пьяный? — удивился Василий. — Ключевой воды напился?

— Пошто воды. Спирт Кердоля привез.

— Приполз, гад. Всех соболей пропяли?

— Всех, — убитым голосом ответил Кайнача.

— Когда уходит Кердоля?

— Завтра. Я пошел соболя на похмелье спромышлять, да вот.

Василий ничего не ответил, только зло выплюнул окурок и стал осматривать ногу Кайначи.

— Эх, Кайнача, Кайнача. Друг еще. Подвел ты меня. Почему Степану не сообщил, что пришел этот старый волк Кердоля? Тебя же просили.

— Спирт пил, а потом ум отнялся.

— А другие охотники где?

— Гуляют еще. Кучум тоже пошел в лес за соболем, но я дорогой след его видел, на стоянку к Степану повернул.

— Молодец.

Василий с силой дернул ступню Кайначи. Сустав щелкнул. Кайнача заорал на весь лес.

— На место встала, — успокоил Василий. — Два-три дня, и ковылять помаленьку будешь. Покричи да обувайся. Идти надо.

— Как я пойду? — страдальчески морщась, спросил Кайнача.

— Что-нибудь придумаем.

Василий накормил Кайначу, взвалил его на спину и пошел. Малыш и собаки Кайначи с удивлением и любопытством смотрели на парней.

— Зря я тебя несу.

— Пошто?

— Кердоле помогаешь людей грабить.

— Шибко выпить охота была.

— Рабочие помощи от тебя ждут, а ты спиртоносу душу продал. А еще в город учиться ходил. Степан ребра тебе переломает. И правильно сделает. Я ему сам помогать стану. Потому что худой ты парень. И ума меньше, чем у костлявого карася.

Василий упорно шагал. С лица пот катился. Расстегнул парку, снял рукавицы.

— Отдохнуть немного надо, — проговорил Кайнача.

— Ты сиди. Упустим Кердолю, и плакали соболи. Как потом в глаза рабочим посмотрим? Обокрали нас, извините. Нет, бойё, так не пойдет. Мы этой росомахе наступим на короткий хвост.

Пошатываясь, Василий подошел к стойбищу, опустил Кайначу на землю и вытер пот с лица. Собаки подняли лай.

— В каком чуме Кердоля?

Кайнача показал на стоявший на отлете чум. Шевельнулся полог, и в нем вырос Кердоля с ружьем в руках. Василий сделал шаг. Кердоля вскинул ружье. Василий замер. Дырочка дула смотрела ему в переносицу. Еще раньше он знал, что у Кердоли не дрогнет рука спустить курок. И все-таки попался в его лапы, как глупый рябчик в силок.

— Брось ружье, Кердоля. Все равно не уйдешь. Товарищи под землей найдут тебя.

— И твоих Степку с Митькой пошлю туда ж… — Договорить Кердоля не успел. На его грудь прыгнул Малыш и всадил в руку клыки. Грохнул выстрел. Кердоля выпустил винтовку и, воя от боли, закрутился, стараясь оторвать от себя Малыша.

Василий шатался, по лицу струилась кровь. Он видел как огненный язык лизнул конец дула, но выстрела не слышал, голову что-то дернуло, чумы поехали колесом…

Ятоку рано утром подняли крики. Это бушевала Бирокта. Второй день ходила она пьяная от чума к чуму и жаловалась на свою судьбу. Ятока подогрела чай и села завтракать. Бирокта вошла к ней, шлепнулась у печки и закачалась из стороны в сторону.

— Худой человек Кердоля, — причитала Бирокта. — С купцом за спирт купили меня у отца. Потом бросили, как собаку. Прогонять его надо.

— Зачем соболей ему за спирт отдаешь? — упрекнула ее Ятока. — Степан ругаться будет.

— Неучи меня, — отрезала Бирокта. — Дай выпить.

— Нету у меня спирту. Чай пей.

— Сама чай пей.

Бирокта выползла из чума и запела.

«Надо Васе сообщить, — подумала Ятока. — Совсем погубит людей Кердоля. Спирт пьют. Замерзнут. Совсем беда мне. Спать ночью ляжет Кердоля, к Васе пойду. Днем пойти — узнает спиртонос, скроется в лесу, потом не найдешь». Так в думах коротала день Ятока. К вечеру пошла за дровами. Нарубила сухих веток, вышла к стойбищу и увидела Василия. В это время раздался выстрел, и он, выронив пальму, упал. Ятока подбежала к нему, осторожно приподняла голову.

— Пошто в мой чум не пришел?

Василий молчал. Ятока схватила пальму и бросилась к Кердоле, который, воя от боли, отбивался от Малыша.

— Проклятый человек! За што убил Василия? — с ненавистью и отчаянием спросила Ятока.

Кердоля исподлобья смотрел на нее и не отвечал. Ятока наставила ему в грудь пальму. Кердоля бросил тревожный взгляд на кончик острия.

— Говори, за што стрелял?

Ятока прижала к его груди пальму. Кердоля пошевелил рукой. Малыш зарычал. Кердоля замер.

— Последний раз спрашиваю, пошто убил Василия?

Ятока сильней надавила на пальму. Кердоля почувствовал, как острие прорезало парку и коснулось тела. Рука его была возле рукоятки ножа. Достаточно одного взмаха, чтобы заколоть эту сумасшедшую девчонку. Но Малыш был настороже. Этот разорвет гордо прежде, чем Кердоля достанет нож.

— Пусть твое мясо съедят… — Договорить Ятока не успела. С горы скатился Степан, выхватил у Ятоки пальму и оттолкнул девушку. Следом за ним появились Кучум и Дмитрий.

— Что ты делаешь, Ятока?! — спросил Степан.

— Пусти, Степан, — рвалась к Кердоле Ятока. — Убивать его надо. Василия стрелял.

— Убил?! — выкрикнул Степан.

— Вон лежит.

— Свяжите, — кивнул он на Кердолю Дмитрию и Кучуму, а сам бросился к Василию. Расстегнул на нем рубаху и прислонился ухом: сердце стучало сильно, толчками. Приподнял голову, стер со лба кровь. Рана была повыше виска, кость целая. Василий застонал.

— Давай его в чум, — сказал он Ятоке.

— Живой?! — невольно вырвалось у девушки.

— Черепок целый, жить будет.

Занесли Василия в чум. Ятока обмыла рану, завязала чистой тряпкой. Василий тихо стонал.

— Контузило парня. Скоро очухается. Присматривай за ним.

Степан вышел. Возле связанного Кердоли курили Дмитрий и Кучум.

— Попалась, старая ворона, — обращаясь к Кердоле, проговорил Степан.

— Если не убьете, уйду.

— Мы, Кердоля, и не таких соколиков водили. На каких стойбищах побывал?

— У ветра спроси.

— Ничего, узнаем.