Евгений Воробьев - Высота Страница 33

— Пойдем вместе в библиотеку, — предложила Одарка сегодня утром.

— А что я там не видела?

— Много хороших книжек не видела. А видела — так не читала.

— Скучные там книжки.

— Книжки — про жизнь. А про жизнь — значит, не скучные.

— А я люблю книжки увлекательные, чтобы читать и ни о чем не думать. Например, приключения…

В сущности, Катя не прочь была бы пойти с Одаркой в библиотеку. Ведь многие книги, которые та приносила, Катя тоже успевала прочесть, иные с горячим интересом. Но пойти самой записаться — как-то не хватало желания. И на предыдущих стройках Катя заходила в библиотеку только один раз — накануне отъезда, когда на руках у нее был обходной лист. В библиотеке ставили штамп, что книги возвращены, а книг Катя вовсе и не брала.

Кате не хотелось сегодня уходить из общежития. Надеялась, что Пасечник все же придет.

Она приподняла будильник, лежащий на столике вниз циферблатом (иначе он ходить не умел), — половина четвертого, и ее ручные часы столько показывают. На что же убить время?..

Стало совершенно ясно, что Пасечник сегодня не придет и неизвестно, придет ли вообще.

«Такая у меня судьба, — раздумывала Катя, печально глядясь в зеркало. — Нравлюсь многим. Вот только тому, кто мне нравится, я совсем-совсем не нужна…»

22

В дверь постучали три раза, и Катя в испуге шарахнулась от зеркала.

— Можно к Екатерине Петровне? — услышала она за дверью знакомый голос.

От счастья у Кати задрожали руки, но тут же она ужаснулась: «Значит, видел Доску почета!» — а вслух сказала:

— Войдите!

Пасечник появился на пороге. Он картинно провел рукой по рыжеватым волосам.

— Здравствуйте, Коля. А я уже думала, что…

— Зачем же думать? Тем более — сегодня, в выходной.

— Садитесь, пожалуйста! Ну, как ваши дела, Коля? Как жизнь?

— Жизнь бьет ключом. И всё — по голове!

— Какие-нибудь неприятности?

— Зачем? Это я так, для красного словца. Сегодня опять всю ночь на домне проторчали. По милости старшего прораба. Вообще этот Дерябин не соответствует действительности. Бурей пахнет — подъем у него. А когда ветерок чуть-чуть дышит — боится, выжидает. В общем, на молоке обжегся, теперь на газированную воду.

— Так вы, наверно, спали?

Катя не сумела скрыть радости: вот почему Пасечник пришел так поздно!

— Точно! На свидание к девушке надо являться свежим и бодрым! Тем более вы теперь не просто Катя, а можно сказать — Екатерина Великая, гордость Каменогорска, верная дочь родины…

Пасечник продолжал глядеть на Катю озорными и добрыми глазами.

Она тоже набралась смелости и посмотрела ему прямо в глаза.

У Кати большие, очень красивые серые глаза с черными ресницами и с темными веками от въевшейся в поры копоти и частиц угля.

— И с чего это вы хорошеть стали, Катюша? Даже странно…

Катя испуганно принялась поправлять гладкие черные волосы, зачесанные назад, так что уши оставались открытыми.

Неожиданно Пасечник достал из кармана сверток и вручил его Кате.

— Что там? Косынка! И какая красивая! Откуда она?

— Из будущих премиальных.

Катя повязала голову и подошла к зеркалу. Ей очень шла эта шелковая косынка, белая, с голубыми полосками по краям.

Пасечник, довольный тем, что подарок понравился, и не зная, как это скрыть, подошел к кровати Одарки, снял со стены гитару и начал сосредоточенно настраивать.

Наконец зазвучали аккорды, и он запел из старой цыганской песни: «А без денег жизнь плохая, не годится никуда!..»

— Сегодня эта песня не соответствует действительности. — Пасечник похлопал себя по карману пиджака. — Вот они, денежки! Так что наряжайтесь, Катюша. В цирк поедем. А то после третьего звонка вход в зрительный зал воспрещен. А нам до цирка еще в ресторан «Мангай» надо завернуть. Не знаю, как вы, Катюша, но я, например, заочное общественное питание не признаю! Я вчера, когда брал билеты, узнал — на голодный желудок в цирк не пускают. А то примутся зрители бутерброды жевать! Можно все представление сорвать. Дрессированные медведи откажутся танцевать. Тоже потребуют себе ужин.

Катя очень любила, когда Пасечник вот так балагурил.

— Между прочим, вы, Катюша, поторапливайтесь, потому что нас внизу такси ждет.

— Такси? — У Кати расширились глаза.

— Клянусь своей красотой! — Пасечник высунулся в окно. — Во-от машина стоит у подъезда. Слышите, как счетчик работает?

Катя тоже высунулась в окно, увидела такси у подъезда общежития, отпрянула от окна и принялась в испуге поправлять прическу и носиться по комнате.

Она скрылась за дверцей шкафа и стала переодеваться.

— Я быстренько. Вы отвернитесь.

Пасечник взял стул, сел спиной к шкафу и принялся осматривать стену у Катиной кровати, ее тумбочку. Яркий плакат, на котором изображен был человек, неудачно прыгнувший на ходу в трамвай, висел на старом месте.

— Симпатичный молодой человек! — воскликнул Пасечник. — Родственник ваш? Или просто так, тяжелое воспоминание?

— Очень много о себе воображаете, — фыркнула Катя за дверцей шкафа, откуда донеслось шуршанье шелкового платья.

— Молчу, молчу.

Пасечник окинул взглядом открытки, висевшие веером над изголовьем Катиной кровати.

Шикарный мужчина с наглым лицом посылал с открытки свое поздравление с рождеством Христовым, Открытки красовались под сенью бумажных цветов.

Тут же по соседству висела фотография родителей Кати. Отец в сапогах, черной тройке, в косоворотке и картузе сидел на стуле у тумбочки, мать, гладко причесанная, тоже вся в черном, стояла, деревянно положив руку на плечо отцу.

По тумбочке разгуливал фаянсовый пастушок; здесь лежали раззолоченные русалки, обложенные ракушками, было множество пустых флаконов из-под одеколона и духов, пустых коробочек из-под крема и пудры. В вазе стояли покрытые пылью искусственные цветы — оранжевые матерчатые лепестки и голубые листья на проволочных стеблях.

— Это ваша галантерея и парфюмерия?

— Моя. А что? — слышно было, как Катя сбросила туфли.

— Богато живете. Коллекция большой художественной ценности.

— Конечно, ценная, — не поняла Катя.

Пасечник тяжело вздохнул, взял на гитаре несколько аккордов и запел:

Те зоркие очи, потухли и вы,Потухли и вы!Я выплакал вас в бессонные ночи…

— Это из какой картины? — донеслось из-за шкафа.

— Романс. Слова Дениса Давыдова. — Пасечник продолжал наигрывать.

— Киноартист Давыдов?

— Историческая личность. Гусар. Друг Пушкина. С французами воевал. В одна тысяча восемьсот двенадцатом году.

— Ну и ладно! Я готова.

Пасечник повернулся на стуле, взглянул и обмер.

На Кате было то самое красно-зеленое платье, которое она надевала, когда ходили в театр. Но, к счастью, Катя тогда пошла в театр с непокрытой головой, а сейчас у нее на голове возвышалась шляпка — уродливое сооружение из желтого бархата, украшенное какими-то цветами и листьями из черной кожи. И прически не видно красивой. А туфли-то, туфли с пряжками чего стоят! Не спасала и только что подаренная косынка. Катя очень некстати повязала ею шею. Скромная, изящная косынка совсем не шла к платью.

Катя испытующе смотрела, ожидая одобрения.

А он продолжал во все глаза разглядывать Катю. Не только удивление, но желание казаться крайне удивленным было написано на его лице.

— Ну как? — не выдержала Катя.

— Светофор! И родители, наверно, удивляются. — Пасечник кивнул на фотографию Катиных родителей, висящую на стене.

— Чего?

— Для Южной Америки вполне подходяще, — мрачно усмехнулся Пасечник.

— Чего, чего? — переспросила Катя угрожающим тоном.

— Природа там разноцветная, — пояснил Пасечник. — Пальмы, зебры, обезьяны, лианы, попугаи…

Только сейчас Катя поняла, что Пасечник над ней глумится. Кровь бросилась ей в лицо.

— А ну, сматывайся отсюда! — грубо крикнула Катя, выхватила из рук Пасечника гитару и швырнула ее на кровать так, что гитара задребезжала.

— Пошутить уже нельзя, — примирительно сказал Пасечник.

— Жену себе заведи. Ей про зебров, про обезьян и рассказывай. Топай отсюда, пока цел.

Пасечник поднялся со стула совершенно растерянный. Он не ожидал, что дело примет такой оборот.

— Ну что же. — Он весело усмехнулся. — Уйду, чтобы не возбуждать ярость масс…

Он не спеша повесил гитару на место, расправил бант, размашисто ударил по струнам, приложил к ним ладонь, чтобы погасить аккорд, прозвучавший унылым, жалобным диссонансом.

Пасечник еще раз посмотрел на фотографию родителей, поправил рамку, которая висела чуть-чуть косо, еще раз вздохнул и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.