Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы Страница 34

Утром Марта уехала в город. Вернулась она через два дня, а вместе с нею приехали уездный уполномоченный министерства заготовок и начальник уездного отдела НКВД. В волости произошли важные события. Председателя исполкома сняли с работы, а исполнение его обязанностей поручили заместителю Лаксту. Новые работники из волостных активистов и комсомольцев сменили Буткевича и Пушмуцана, а старого Вилде и Каупиня арестовали, так как к этому времени были неоспоримо доказаны их преступления во время гитлеровской оккупации.

Будто свежий живительный ветер пронесся над волостью, будто гроза прошла и очистила воздух. Люди стали спокойнее и деятельнее. У пункта Заготзерна длиннее стали очереди подвод, наконец-то волость начала борьбу за первое место в уезде, вступила в трудное и захватывающее соревнование.

Как-то вечером Гаршин сидел у Марты. Говорили о будущей работе, о сделанном и виденном за день. Было покойно, тепло и приятно. Петерит давно привык к Гаршину и, не стесняясь, расспрашивал «дядю Володю» обо всем, что занимало его беспокойный, пытливый ум. Гаршин гладил светлые, мягкие волосы ребенка, и сердце у него вдруг сжалось, заныло давней, привычной болью.

Он вспомнил такой же вечер, когда в последний раз сидел в кругу своей семьи. Такой же мальчуган ласкался к нему, требовал рассказов и сам что-то рассказывал тоненьким голосом. И тут же рядом самый милый, верный друг — жена.

На другой день вся Советская страна слушала историческую речь Молотова. То было 22 июня 1941 года. Вечером того же дня инструктор Н-ского районного комитета партии Смоленской области Владимир Емельянович Гаршин явился в военный комиссариат и получил предписание. Его направили в резервный полк. Через год, повоевав уже под Москвой и у Старой Руссы, он попал в Латышскую стрелковую дивизию. Еще в роте разведчиков Гаршин начал учиться латышскому языку, а позднее, когда его перевели в штаб пехотного полка, один капитан, работавший до войны учителем в Риге, занялся с ним грамматикой и познакомил с латышской литературой. В конце 1943 года Гаршин впервые получил известие о родных: и жену и сына гитлеровцы убили в первую же неделю оккупации, как только узнали, что глава семьи — командир Красной Армии. Прошлой зимой, выписавшись из госпиталя, Гаршин съездил навестить родные места и родные могилы. Никто не знал и не мог сказать, где похоронены его жена и сын. Через несколько дней Гаршин вернулся в Ригу — помогать своим боевым товарищам латышам. Проработав два месяца в одном тресте, он неожиданно для самого себя согласился поехать директором в одну из восстанавливаемых машинно-тракторных станций.

Собственно, это было понятно — задолго до войны Гаршин года два работал в политотделе МТС. Вспомнилось тогдашнее счастливое время, молодость. Вот так Владимир Гаршин и очутился в этих краях.

Медленно надвигались сумерки. Тихо звучал голос Марты. Петерит забрался на колени к Гаршину и незаметно задремал, прислонившись головой к его груди. И Гаршину казалось, что он дома и теперь опять будет продолжать прежнюю, прерванную войной, жизнь.

Он молчал и задумчиво глядел в окно.

Когда он простился с Мартой и вышел, было уже темно. На дворе к нему быстро подошла, очевидно поджидавшая его здесь, Ирма Лаздынь.

— Товарищ Гаршин, мне надо вам несколько слов оказать, — торопливо и взволнованно начала она вполголоса.

— Пожалуйста, я слушаю, — отозвался Гаршин, немного удивленный ее волнением.

Она оглянулась, будто хотела удостовериться, что никто ее не слышит, и придвинулась к Гаршину. В лицо ему повеяло ее горячее дыхание.

— Не ходите сейчас домой, — быстро зашептала она, — там на дороге вас ждут… наверно, бандиты. Я с час тому назад ходила погулять, зашла в лес, слышу — голоса, двое мужчин разговаривают очень тихо, я их не могла узнать. Я испугалась, притаилась за деревом… Они спорили между собой — когда вы обратно пойдете. По имени вас, правда, не называли, а так… — она запнулась, — однорукий. Я уверена, они вас убить хотят. Это — бандиты, честное слово. Потом они ушли подальше, а я потихоньку выбралась из леса. Не ходите, товарищ Гаршин…

— Интересно, — протянул Гаршин.

— Интересного тут ничего нет, это просто ужасно. Разве нельзя позвонить по телефону в МТС, оказать заместителю, что не придете домой…

— Я не могу околачиваться здесь до самого утра, — сказал Гаршин. — На фронте у нас было гораздо больше врагов, и то мы с ними справлялись. На что это будет похоже, если гвардии капитан капитулирует перед несколькими бандитами?

— Зачем так неразумно рисковать, товарищ Гаршин? — горячо уговаривала его девушка. — И вам не надо оставаться на улице… вы можете побыть в моей комнате…

— Благодарю вас, товарищ Лаздынь, — сказал Гаршин и, взяв руку Ирмы, крепко пожал ее. — Пусть не думают, что меня можно взять голыми руками. До свиданья…

Он вышел на дорогу. Во дворе исполкома долго еще стояла девушка, вглядывалась в темноту, с тревогой и отчаянием прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся до нее в эту осеннюю ночь.

«Господи, хоть бы с ним ничего не случилось… хоть бы удалось пройти незамеченным… Не верит он мне, а это правда…»

Прошло с полчаса. Все было тихо, не прозвучал ни один выстрел. Ирма Лаздынь немного успокоилась и ушла к себе в комнату, но заснуть в ту ночь так и не могла.

Попрощавшись с девушкой, Гаршин пошел не обычной своей дорогой, а свернул в поле и по межам, с противоположной стороны, приблизился к ельнику, который на полпути между исполкомом и МТС острым клином подходил к самой дороге. Если уж кто-нибудь собирался его убить, он должен был засесть только тут, больше негде было. В Гаршине проснулся бывалый разведчик. Тихой, кошачьей поступью, с приготовленным для стрельбы «вальтером» в руке, он бесшумно крался между деревьев, и глаза его, привыкшие видеть и ночью, буравили темноту, ощупывали издалека каждую ель, каждый куст и кочку.

Наконец, он заметил тех, кого искал. Два человека сидели на опушке леса у самой дороги — в том самом месте, где Гаршин предполагал их найти. Один сосал папиросу, прикрывая огонек ладонью, другой наблюдал за дорогой.

Гаршин улыбнулся.

«Чтобы вас не клонило ко сну на этом трудном посту, позаботимся о развлечении», — подумал он. Сначала у него мелькнула мысль вернуться в исполком, поднять на ноги истребителей и окружить это место, но он тут же отказался от нее: сомнительно, чтобы истребителей удалось так же бесшумно подвести к опушке, как подошел он сам, ведь эти двое тоже не дремали. Только шум подняли бы. Нечего было думать и о том, чтобы самому задержать обоих бандитов, на этот раз оставалось удовольствоваться маленьким переполохом.

Он спрятал «вальтер», подобрал два камня, встал за толстой елью и, прицелившись, насколько это было возможно в темноте, бросил их один за другим в бандитов, громко крикнув:

— Первая группа, вперед! Второй отрезать путь к отходу!

Один камень, кажется, угодил в спину курящему, тот закричал благим матом и ринулся через дорогу, а его бдительный друг быстрее лани перепрыгнул через канаву и умчался в поле.

Гаршин дошел до того места, где сидели бандиты, и подобрал брошенные ими при поспешном отступлении немецкий карабин и автомат.

Обвесившись трофеями, старый разведчик, гвардии капитан Владимир Гаршин вышел на дорогу и спокойно зашагал домой. С теплым, дружеским чувством подумал он об Ирме Лаздынь: «А девушка-то наша. Не стала бы она предупреждать меня, если бы не была нашим другом!»

Глава шестая

Приняв завод, Ояр Сникер сказал парторгу Курмиту:

— Вот мы дали слово, что до конца года построим оба новых цеха и восстановим довоенную мощность «Новой коммуны». Подумаем теперь, как выполнить это задание. Легко оно нам не дастся.

— Подумаем, товарищ Сникер.

Они просидели над расчетами и планами трое суток, совещались со всеми инженерами, с руководителями строительства и старыми рабочими; еще раз взвесили все плюсы и минусы, еще раз перелистали календарь, затем созвали общезаводское собрание и единогласно приняли решение: выполнить производственный план 1945 года и план капитального строительства до годовщины Великой Октябрьской революции. Каждый цех, каждая бригада, каждый рабочий приняли на себя четкие обязательства, каждый подумал о том, как увеличить до предельной возможности свой вклад в общую работу. Чтобы лучше контролировать ход этого большого начинания, своевременно оказывать помощь отстающим участкам и согласованно двигать к финишу все работы, выработали подробный график — отдельно по месяцам и на каждую декаду, — назначили ответственных лиц и установили контроль.

Затем началась борьба, борьба за время, борьба с послевоенными трудностями. Нередко приходилось иметь дело с несознательными людьми и даже с явными противниками, с упрямством закоренелых бюрократов, засевших в некоторых трестах и конторах. В то время, когда во всех концах Советской страны подымались леса новостроек, когда на развалинах, как грибы после дождя, вырастали корпуса возрождаемых фабрик, электростанций и жилых домов, когда все нуждались во всем, а возможности удовлетворить нужды были ограничены, — ничто не давалось само собой, без усилий. Каждую малость надо было разыскать, получить и пустить в дело. Надо было верить самим и убедить других. А время не стояло на месте, каждый упущенный час надо было наверстывать ценою упорного труда, бессонных ночей. И все это было бы неосуществимо без энтузиазма, без самоотверженности, без коллективного геройства. Чтобы все это было, нужна была вера, а чтобы поддержать эту веру — нужны были факты, ощутимые доказательства выполнимости плана.