Иван Щеголихин - Снега метельные Страница 34

— Что вы наделали!.. Что вы наделали...

Грачев оделся и вышел на улицу. Он не чувствовал ни жалости, ни раскаяния, но и себя не чувствовал, сво­ей воли. Казалось, его втянула, завертела и понесла инерция чужой силы. И продолжает кружить, нести.

«Надо пойти к Хлынову. Сейчас же, немедля. И всё ему выложить».

Легко сказать — всё. А что именно? Унизить его, уни­зить себя...

Представил: глухая ночь, ни огонька, спит все живое, один Грачев ошалело носится по поселку в поисках со­перника. «Старый муж, грозный муж...»

Он остановился перед светящимся окном, сосредото­чился, огляделся, узнал дом Николаева и без всяких ко­лебаний сразу же зашагал к двери. Они никогда не были с Николаевым на короткой но­ге. Так бывает: живут себе люди в одном поселке, по нескольку лет работают бок о бок, делают в сущности одно общее дело, а поговорить по душам не приходится, все недосуг, кроме «здравствуй и до свидания». Но вот случилась беда, и оказывается, именно этот человек, оказывается самым нужным.

Грачев машинально постучал в дверь и только теперь спохватился: возможно, у Николаева кто-то есть, потому и свет горит так долго. Но отступать было поздно, послы­шался щелчок замка, дверь отворилась.

— А-а, редкий гость,— сказал Николаев приветливо и без всякого удивления.— Прошу, прошу.

В комнате, бросая зеленоватый отсвет на потолок, го­рела одна только настольная лампа, в углу потрескивал приемник с изумрудным зрачком. На столе лежали кни­ги вразброс, рядом с раскрытой газетой стоял стакан с чаем. В черном спортивном трико Николаев был похож на студента.

— Поздно вы, однако, чаёвничаете,— через силу не­принужденно сказал Грачев. — А тут еще и я пожаловал...

— Ничего, ничего, Леонид Петрович, проходите, сни­майте пальто,— перебил его Николаев без всякой светской любезности, пожалуй, даже строго, и предосте­регающе покачал перед Грачевым ладонью, дескать, да­вайте без этих штучек, не смущайтесь. Грачев повесил пальто и долго не мог попасть шапкой на крюк, наконец, попал, одернул пиджак, огляделся.

— Книги с собой привезли?— Грачев подошел к вы­сокому, до потолка, стеллажу.

— Да, в Омске начал собирать, когда еще был сту­дентом.

— А-а, понятно. Здесь у нас тоже бывает хорошая ли­тература.

Николаев видел, гостю трудно заговорить о деле. А дело, судя по всему, неприятное. Скорее всего, кто-то умер в больнице. Но поторопить Грачева Николаев не решился, тоже подошел к стеллажу.

— Заказываю друзьям, знакомым. Сам захожу в книжный. Шолохова, к примеру, все восемь томов мне наш механизатор привез, Сергей Хлынов.

У Грачева зашумело в ушах. Ясное дело — Григорий Мелехов и Аксинья. У кого, что болит, тот о том и говорит. Прямо или с помощью собрания сочинений.

— Интересно, что этот Хлынов собой представля­ет?— деловито спросил он и потянул с полки первую по­павшуюся книгу.

— На мой взгляд, славный парень,— раздумчиво про­говорил Николаев.— Служил на флоте на Дальнем Вос­токе, мотористом. На целине стал комбайнером, тракто­ристом, шофером. Сейчас пошел на вывозку зерна, это у нас передний край в настоящее время. А весной переся­дет на трактор во время посевной — и снова на переднем крае.

— Хват, на все руки мастер,— неприязненно отозвал­ся Грачев.— И хлеб убирать, и Ткачу помогать.

— Да, смалодушничал парень,— сказал Николаев, по­нимая, на что намекает Грачев.— Пошел на поводу у Ткача. Но эта история наверняка заставила его призаду­маться. Во всяком случае, мы решили не отменять пред­ставления к награде. Настоящий труженик. Это и есть тот самый его величество рабочий класс.— Николаев по­молчал, хотел, видимо, спросить, какие основания у Гра­чева быть недовольным Хлыновым, но переиначил воп­рос, смягчил:— А у вас другое мнение о Хлынове?

Грачев не ответил, достал папиросу.

— Можно?— прикурил, помахал спичкой и, не найдя пепельницы, вонзил спичку в коробок.— Чепуха все это — неожиданно заключил он, слабо махнул рукой и пошел к двери.

— Леонид Петрович!

Грачев остановился не оборачиваясь.

— Я знаю вас как человека делового и решительного. В чем дело? Почему вы не хотите сказать, с чем пришли ко мне.

Грачев вернулся, сел на диван возле приемника, оперся локтями о колени и качнулся из стороны в сто­рону,

— Зачем пришел... Человек деловой и решитель­ный...— повторил он, как школьник повторяет условие трудной задачи.— Так сразу и не выскажешь,— честно признался он.— Наверное, я при­шел посмотреть на человека, который оказался в таком же состоянии, как и я. Мы с вами обмануты, вы и я. Вот я и решил взглянуть на собрата по несчастью.

—Лю-бо-пытно,— протянул Николаев, искренне за­интересованный.— Хотите чаю? Я сейчас, минутку...— Он схватил чайник, пошел в другую комнату, говоря на хо­ду. — К сожалению, выпить у меня нечего.

— Идеальный руководитель,— усмехнулся Грачев, подумав, что именно сейчас выпить бы не помешало.— Не пьет, не курит.

— Отец был строгий!— почти прокричал из другой комнаты Николаев.— Горячий, и на руку скорый, мог и отлупить. Помогло!

Он вернулся к столу, сел напротив Грачева, тоже, как и он, уперся локтями в колени, сплел пальцы перед со­бой.

— Итак, слушаю собрата по несчастью.

— Для начала... чем вы сейчас заняты?— неожидан­но спросил Грачев.

— Да всем!— улыбнулся Николаев.— Забот полон рот, как всегда.— Пожалуй, он говорил излишне бодро, чтобы не оказаться в какой-то сомнительной, унылой па­ре с Грачевым. Или показать, если они и собратья, то надо уметь держаться.— Со всей страны едет к нам парод — хлеб спасать. Прибыло уже две тысячи шофе­ров и рабочих. Надо их разместить, накормить, одеть по нашим условиям, чтобы они успешно справились с глав­ной задачей: вывезти из глубинок нашего района сто восемьдесят тысяч центнеров зерна, оно под угрозой. Есть над чем призадуматься?

— Есть над чем, есть,— машинально повторил Гра­чев— Вывезти, выполнить, спасти... А я с женой расхо­жусь,— рассмеялся он, решив, что в самый раз противо­поставить масштаб их забот. Но рассмеялся неестествен­но, жалко.

— А-а...— озадаченно протянул Николаев, как бы из­виняясь за свой бодряческий тон.— Да-а...— Он чувство­вал, слова тут пока не нужны и лучше ограни­читься междометиями. Теперь он понял загадку хирурга: Николаева обманули Ткач с Хлыновым, а Грачева обманывала жена – с кем-то. Видимо, объяс­нение произошло совсем недавно, и потому Грачев не в себе.

— Я пришел к вам, в общем-то... потому что сказать некому. Не пожаловаться, нет — смешно! Услышать звук своего голоса. Заставить себя выразить вслух то, что произошло. Странное желание, вы уж извините.

— Понимаю, Леонид Петрович, понимаю. Вы ее любите.

— Любил!— перебил Грачев с негодованием.— Ве­рил! Вся подлость в том, что верил, знал,— она самый до­рогой для меня человек, и я, как будто, для нее тоже. И вдруг оказывается, обманывала. Не день, не ме­сяц, а два года!

— Я понимаю, вы оскорблены, возмущены, обиже­ны,— сказал Николаев.— И потому вам сейчас трудно найти решение.

— Я его уже нашел.

–– Я имею в виду правильное решение. Может быть, не надо рубить с плеча? Подождать неделю, другую. Время, говорят, лучший лекарь, Леонид Петрович, даже для медиков.

— А чего ждать? Новой серии обманов? Нет, если любит, пусть уходит к нему.

— А кто он, здешний?

— Привлечь к ответственности? За любовь?— Грачев зло усмехнулся.— Это вы можете.

Николаев прищурился, сказал холодно:

— А если за обман, за разложение семьи, за без­нравственность, в конечном счете? Или прикажете смот­реть сквозь пальцы на подобные явления, которые имеют, кстати сказать, не только личное, для вас, значение, но и социальное, производственное, даже экономическое, пред­ставьте себе. Вы не сможете работать в таком состоянии, у вас все будет из рук валиться. И у нее, и у того, третье­го. И у других, кто услышит об этой истории, тоже будет не всё ладно, Леонид Петрович. Ощущение равнодушия, безнаказанности в подобных историях, когда распадает­ся, разлагается семья, развращает.

— Извините,— пробормотал Грачев,— я погорячил­ся... Но я не скажу вам, кто он, подло.— Он снова скри­вил губы в усмешке.

«А зачем пришел тогда, к ответственному лицу?— скажет сейчас Николаев, и Грачеву будет нечем отве­тить.— К человеку пришел, а не к лицу...»

— И все-таки надо подождать, Леонид Петрович. Вы сейчас немного не в себе, я понимаю. Но потерпите, что ли, немного. Утро вечера мудренее. Завтра вы будете спокойнее. Я не требую от вас смирения, покорности, Леонид Петрович, но сейчас вы не в состоянии трезво ре­шить, вы негодуете, горячитесь, верно ведь?

Грачев пожал плечами — а как тут не горячиться, не злиться?..

— Слаб человек,— признался он.— Захотелось кому-то сказать, вот я и завернул к вам. Поделиться...