Михаил Аношкин - Человек ищет счастья Страница 34

Мать тосковала по родине. Дожив до седин, готова была принять любые мучения, лишь бы вернуться в Россию, но это было невозможно. К тому же в Америке были дорогие сердцу могилы: мужа и двух сыновей. Она хотела быть с ними рядом и после своей смерти. А жить ей осталось уже немного.

В Москву Гедалио никогда не собирался. Не верил, что может наступить такой день, когда басовитый пароходный гудок возвестит ему о начале длительного путешествия. Но такой день наступил. В дорогу Гедалио собрался вдруг. Деньгами помогли товарищи. Мать продала вещи покойного мужа и сыновей.

И вот первая ночь на советской земле. Поезд мчался сквозь густо-синий покров ночи. Сонно постукивали колеса. Слышалось мерное посапывание спящих товарищей по путешествию. Гедалио курил сигарету за сигаретой, выходил в тамбур, вглядываясь в окно вагона. Мелькали темные деревья, плыли спящие таинственные поля. Или вдруг из густой синевы выпархивали светлячки полустанков и небольших станций, стремительно проносились мимо.

Утром поезд подъезжал к какому-то городу. И город, и станция утопали в зелени. Особенно красивыми показались Гедалио островерхие деревья, напоминавшие нефтяные вышки. Вспомнился родной городок Комодоро-Ривадавия на берегу Атлантического океана. За ним простиралась полупустыня Патагонии. Часто на океане беснуются штормы. А когда океан спокоен, он лениво перебирает солнечные блестки, покорно и ласково трется о берег. Сейчас в Патагонии холодный памперо поднимает тучи пыли. А ветры дуют постоянно, зимой и летом. Городок маленький, приземистый, вросший в землю, с четкими прямыми линиями улиц — и ни деревца нигде. За городом трава и кустарники так тесно сплелись, прижались друг к другу, что их не пробивает даже пуля. Когда Гедалио из Комодоро-Ривадавии попал в Ла-Плату, а потом в Буэнос-Айрес, чтобы присоединиться к своей делегации, его поразила и роскошь этих городов, и пышная зелень, особенно в Ла-Плате. Этот город утопал в зелени. А Гедалио в свои двадцать четыре года безвыездно прожил в суровом городке нефтяников.

…На станции встречали делегатов фестиваля. Гедалио с товарищами вышел на перрон. Зарябило в глазах от света, цветов, радостных лиц.

К их делегации протиснулась девушка в белой вышитой кофточке и протянула Гедалио букет цветов. «Красивая», — восхищенно подумал он и с чувством произнес:

— Спа-си-бо!

Но тут дали отправление, и Гедалио оттерли от новых знакомых. Он стал пробиваться к вагону и в сторонке, возле скверика заметил пожилую женщину. Она чем-то напоминала мать. Гедалио невольно вздрогнул, а сердце заколотилось от нахлынувшего волнения. Из-под неяркого синего платка выбивались седые волосы. Губы скорбно сжаты и морщины — на щеках, на висках. Глаза смотрят на радостную вокзальную кутерьму с печальной лаской. Руки натружены, жилистые, сильные. Гедалио шагнул навстречу этой женщине. Но товарищи, смеясь, подхватили его под руки и кричали:

— Опоздаешь, Гедалио. Скорее! Уж не задумал ли ты остаться здесь из-за этой красавицы, что подарила тебе цветы?

Ему сделалось грустно. Он вошел в вагон, встал у окна. Сотни рук тянулись к окнам, таких приветливых, дружеских. А Гедалио смотрел поверх голов туда, где у скверика стояла пожилая женщина. Горячая новая мысль вдруг пронзила его: «Я тоже мог быть с ними, встречать и провожать этот поезд. Мне бы, пожалуй, тоже казались странными теперешние мои товарищи в широкополых сомбреро, с гитарами через плечо. Да, я мог быть с ними, а я им чужой».

Когда подъезжали к Москве, волновался уже не один Гедалио, все прильнули к окнам. И первым вестником незнакомой столицы было высотное здание, освещенное вечерними лучами солнца.

Гедалио опустился на скамейку в скверике. В ногах гудело. Он еще никогда так не уставал.

Гедалио огляделся. В центре скверика стоял памятник Пушкину. Гедалио узнал его сразу — не однажды видел на фотографиях. У матери сохранился томик стихов поэта. Иногда она бережно листала его, читала вслух. Нет, не все понимал Гедалио из того, что она читала. Мать всегда старалась научить его хорошо говорить по-русски. Он и сам проявил прилежание, однако язык давался с трудом. Родным языком Гедалио стал испанский.

Гедалио откинулся на спинку скамейки, с удовольствием протянул ноги, чувствуя приятную истому во всем теле. Второй день без устали ходит он по Москве, носится из конца в конец в подземных поездах. На первом попавшемся троллейбусе мчится до конечной остановки, а потом на этом же троллейбусе возвращается обратно.

У Гедалио ненасытные глаза. Но он ничего не понимает. Ему все время твердили, что в Москве до сих пор ползают неуклюжие конки, гикают бородатые извозчики. Но где же конки и извозчики? А о метро он ничего не слыхал, ему и во сне не снились такие сказочные подземные дворцы. Дома он читал в газетах, что в Москве пришли в ветхость последние приличные дома, те, что строились еще до революции. Значит, неправду писали газеты. Где свирепые русские, которые бы смотрели на него, иностранца, с обидной подозрительностью?

Где же те русские, изможденные непосильной работой, доведенные до отчаяния?

И рухнули представления, которые воспитывались в нем со школьных лет. Правда оказалась совсем иной. Краем уха слышал Гедалио о России и другое. Об этом другом говорили шепотом, с опаской. Но это было совсем противоположное тому, о чем писали газеты.

Мать боялась за Гедалио: «Держись, сынку, подальше от опасных людей, не лезь в кутерьму. Зачем? Все равно лучше не будет. Давай хоть жить спокойно. Бог с ними, с этими коммунистами».

А Гедалио любил мать…

Но ведь он мог тоже жить по-человечески, как эти советские парни. Ведь он мог тоже быть с ними.

Хорошо здесь. Он опять подумал о том, что мог быть здесь своим и, возможно, был бы знаком вот с этой белокурой девушкой, присевшей рядом на скамейке. Она смотрит на него с состраданием, потому что наверняка догадалась, какие невеселые мысли одолевают его.

— Вам плохо, товарищ? — участливо спросила девушка. И в бирюзовых глазах ее, опушенных мягкими ресницами, он заметил сочувствие.

Гедалио улыбнулся:

— Не пльохо, нет!

— Вы из Германии?

Гедалио отрицательно покачал головой.

— Ла Насьон Архентина. Архентина!

— А-а! Знаю, знаю. Это очень далеко отсюда.

— Очень не близко. Сначала плыть пароходом день, два, много дней, потом поезд — тоже много ехать.

— Нравится у нас?

— О! — улыбнулся Гедалио. — Хорошо!

Славная девушка и, наверное, душевная. И ему захотелось все рассказать незнакомке.

И Гедалио, поколебавшись, вытащил записную книжку, открыл ту страницу, на которой мать по-русски четко написала: «Семен Николаевич Алпатьев, проживал на Тверской». Это младший брат матери. Они расстались в семнадцатом году. Тогда Семену было пятнадцать лет, и с тех пор от него они не получали никаких вестей.

Девушка пожала плечами.

— Тверской у нас нет. Есть улица Горького. А дом номер, квартира?

Гедалио беспомощно развел руками. Мать, провожая, советовала: «Конечно, Семена найти трудно, да и жив ли он? А все-таки пройдись по Тверской, поспрашивай. Вдруг найдешь!»

— Это ваш знакомый? Родственник? — спросила девушка.

— Брат. У мамы брат.

Девушку звали Наташей. У нее оказался решительный характер.

— Зовите меня просто Натой, — сказала она и сразу же заявила: — Надо искать вашего дядюшку. Это очень интересно.

Гедалио удивился: где же его искать? Шуточное дело, в таком людском океане искать песчинку! Пату эти рассуждения совсем не волновали. Ясное дело, трудно найти, но возможно. Подумаешь, проблема!

— Идемте! — поднялась она, и Гедалио пришел в восторг.

Ната повела Гедалио в адресный стол. Увидев возле здания, к которому направилась Ната, людей в милицейской форме, он порядком струсил. Болван! Сколько ему раз твердили, чтобы он был в советской столице бдительней, не поддавался на уловки сомнительных красавиц. И, пожалуйста, сразу же клюнул! У себя в Комодоро-Ривадавии полицейское управление обходил за целый квартал: мало ли что у них на уме, у полицейских!

Нет, с девушкой ему не по пути. Ну их к дьяволу, эти шутки! Гедалио круто повернулся и зашагал обратно. Ната растерялась. Неужели она чем-то обидела юношу? Догнала. Спросила взволнованно:

— Вы обиделись?

— Нет, — ответил Гедалио. — Я не хочу.

— Почему же? — искренне удивилась она. Он посмотрел ей в глаза, и все сомнения исчезли. Такие глаза врать не могут.

Он рассказал. Еле заметно дрогнули кончики ее губ, уже готова была вспыхнуть улыбка, но девушка погасила ее.

— Идемте, — она взяла его за руку, и он повиновался. Дежурный вежливо осведомился, что нужно молодым людям. Узнав, заулыбался, уверил:

— Это мы мигом!

Кого-то вызвал по телефону. Когда за Натой и Гедалио пришли, дежурный весело подмигнул юноше: мол, будь здоров! Гедалио облегченно засмеялся.