Анатолий Ким - Будем кроткими как дети [сборник] Страница 35

Послали в лес за хозяином. Вернулся тот и как сел во дворе под деревом, так и просидел безмолвно до темноты, в дом не входя. А потом принялся хозяйствовать. Кашу примется для детей варить, да все сожжет. Глядит в огонь, не шелохнется. Дети с ним за неделю запустились, хватали куски у соседей, а отец словно ничего не замечал.

И тут пришла весть из Хабаровска. Видели их там вместе, Быка Пя и Василису. Тогда засобирался лесоруб.

Пошел к соседке, той, к которой жена его приходила плакать накануне своего побега.

— Зачем вам она, брат? — спросила женщина.

— Не мне. Детям мать нужна, — кротко отвечал лесоруб.

— Бросьте. Найдите другую жену.

— Нельзя…

И он уехал, оставив детей на попечение соседей, и больше не вернулся домой.

2

В Хабаровске впервые паровоз увидел. Как заметил, что надвигается на него черная громада, так бегом кинулся прочь. А рельсы шли далеко в стороне от него.

Увидел прилично одетого корейца и поплелся за ним. Тот долго шел, заложив руки за спину, косился на него, потом остановился и спросил сердито:

— Чего вам надо от меня, земляк? Сладкую конфетку, что ли?

— Я не ребенок, — смущенно ответил лесоруб. — Я ищу жену в бараках для корейцев. Не знаете ли случайно, где это?

— А письмо она написала вам? — спросил человек. — Адрес дала?

— Нет, — потупился лесоруб. — Меня Шином зовут. Шин Матвей я. Моя жена сбежала с квартирантом, двоих детей оставила. Я ищу ее, хочу домой вернуть.

— Вот как? — сказал незнакомец и внимательно посмотрел на лесоруба. — Ладно, пойдемте. Знаю, кажется, эти бараки. Далеко это отсюда будет.

И он повел Шина по длинной широкой улице. Вышли на главный проспект, там была толпа, все шли куда-то, громадные лошади тащили громадные возы на резиновых колесах. Лесоруб ухватился за штаны провожатого, да так и не отпускал, пока не миновали шумное место. Успел заметить в сутолоке, как стояли на углу, задрав в восхищении головы, нанайцы семьей — сам отец, старая жена с трубкой во рту да двое мальчат с большими румяными скулами. Лесоруб оглянулся на них и подумал: «Совсем как я, города еще не видали».

Долго еще шли какими-то переулками, улицами, вверх и вниз, и наконец провожатый сказал:

— Вот они, кажись, эти бараки.

И показал на три длинных дома, стоявших отдельно на

горе. Лесоруб поймал и стиснул руку провожатого:

— О, спасибо, спасибо!

— Ладно, чего там… Благополучно возвращайтесь домой.

И, сказав это, незнакомец отвернулся и пошел прочь.

Матвей Шин направился к баракам.

Там сказали ему, что Василиса и Пя Гир проживают здесь, но ушли на работу — строить какой-то народный завод. Вечером будут. Лесоруб ушел за бараки и сел там под дерево на траву. После бессонной ночи его сморило. Голова то и дело сама никла к коленям. Наконец не выдержал, лег на бок, прикрыл глаза рукою и забылся тяжелым сном.

Проснулся вечером, в синей мгле, вскочил и пошел. В большой комнате, где было еще две семьи, Василиса и Бык сидели в углу за отдельным столиком и уплетали рисовую кашу. Увидев Шина, оба перестали жевать.

— Как ты узнал и зачем явился сюда? — промолвила наконец женщина.

— Где ребенок? — спросил лесоруб.

— Вот он, где же еще, — ответила Василиса и показала — за ее спиною у стены спала на одеяле дочь.

Матвей Шин долго смотрел на девочку, потом отвернулся. Слезы побежали из глаз, он нагнулся и вытер подолом рубахи лицо. От теплого риса шел вкусный пар. «А я уже два дня не ел, словно бездомная собака», — подумал лесоруб. И от обиды он снова чуть не заплакал. Но откашлялся, справился с собою и сказал:

— Там еще двое ждут, Василиса. Вернись домой.

— Когда ты сдохнешь, тогда только и вернусь, наверное, — с яростью ответила жена.

— Хорошо, я повешусь в лесу, — согласился Шин. — Без матери им все равно хуже, чем без отца. Идем.

— А без этого человека мне нет жизни, Матвей, — сказала Василиса, показывая палочкою для еды на Быка Пя.

Тот сидел, уставясь в стол, нахмурившись, и тяжко сопел. На лбу, под волосами, и на широком носу его выступил крупный пот. Матвей Шин покосился на него. Постоял в молчании — и вдруг повалился на колени и поклонился ему.

— Человек, я тебя не обижал, — сказал лесоруб, упираясь ладонями в пол. — Я не хочу тебе мстить. Но ты сам подумай о детях, у которых ты отнял мать. Ты найдешь себе еще много женщин, а эту отпусти.

— Нет! — закричала Василиса, как загнанная волчица оглядываясь на соседей по комнате. Те примолкли и слушали. — Не вернусь! Я уже прилипла к нему, и меня не отлепить никак! Ничего не поделаешь тут, Матвей. Уходи отсюда!

— Ладно, я посмотрю, — ответил Матвей и поднялся.

— Что собираешься делать? — с тревогой спросила Василиса.

— Останусь жить возле вас.

3

Утром он пошел на ту же стройку, и его взяли. Поставили не кирпичи на козах таскать, как новичка, а к штукатурам — заводить раствор. Мастер-штукатур попался тоже пожилой человек, Власов. У него было два ученика, губастые, веселые. Парнишки-фезеушники. Власов поучал их и говорил:

— Чего теркой водите, как «Вдоль по Питерской…»? Води теркой так: «Ах вы, сени, мои сени…»! — И показывал.

Ученики покатывались со смеху. Власов же, лысый, бритый, важный, сердился на них:

— Ах вы шпанята! Не понимаете, какое счастье вам привалило. На стройке нет никому слаще жизни! Ко- зоношу возьми — ноги у него дугами, мотней до полу достает. Каменщика — нос у него на морозе, а уши на ветру. А штукатур всегда в тепле, как в шатре. Потому как на морозну стенку грунт не ложится. Лябастр любит сухую подкладку! А ты как думаешь, Шина? — обращался он к Матвею.

Тот, никогда не державший совковой лопаты, плохо с нею управлялся. Не ворочалась она как следует. И старик мастер подбодрял его:

— Твое дело, Матвей, простое. Бери больше и кидай дальше! Руку в раствор не суй, известка жжется.

Матвей Шин постепенно привыкал к работе, но душа его была далеко. И, глядя на такого работника, Власов терял терпение:

— Ты, брат Шина, на песок не гляди так-то. Ты на него, брат, с лопатой кидайся, как на тигру!

Однажды через пустой оконный проем Матвей Шин увидел, как Василиса направляется в детские ясли, чтобы покормить ребенка. Пока матери работали, дети были в яслях тут же, на стройке.

Матвей подозвал мастера и показал:

— Вот моя мадам.

— Ну, — ответил Власов. — Так чего же она?

— С другим живи. Дети дома. Два.

— Стерва, значит, — возмутился мастер.

— Теперь я здесь живи. Смотри.

— Зачем? Хочешь ее чик-чирик? — И двумя пальцами, словно раскрытой бритвой, провел по горлу.

— Нельзя, — ответил Матвей.

— То-то и оно, брат, что нельзя, — согласился Власов. — У меня, брат, тоже такая была. Выгнал! После германской из плена пришел, а она с каким-то попом спуталась. Я, значит, там на барона ишачил, а она батюшковы кальсоны стирала. Так-то вот…

Каждое утро с толпою работников Василиса и Пя Гир вместе отправлялись на работу. Но однажды Матвей Шин не увидел их. Он приотстал от толпы, стал ждать, но они не появлялись на дороге. И тогда он крадучись отправился назад. И увидел: с узлами в руках, они вышли из барака и направились вниз, к городу. За спиною Василисы был привязан ребенок.

Матвей Шин забежал в свой барак, быстро вынул из- под матраца бумаги и деньги, сунул за пазуху и кинулся догонять. Таясь, крался за ними до самого вокзала. И там, пока они брали билеты, Матвей мучился, прячась среди народа. Что делать? Ведь уедут, отмахнутся. А куда поедут? Когда они стали пробираться к поезду, он пошел за ними.

Скрылись в вагоне. Он выждал, затем побежал к соседнему вагону. Проводник остановил, попер его назад, но он со слезами на глазах посмотрел на него и попутно сунул в руку денег. Тот посмотрел на человека, на деньги в своей руке и соступил на тамбурную лесенку: мол, я не видел тебя. Матвей Шин остался у входа, не решаясь глубоко заходить в вагон. Поезд вскоре дернулся так, что Матвей чуть не упал. Ему показалось, что будет сейчас беда. Но проводник стоял на своем месте спокойно, подняв флажок, словно свечу. За его головою и флажком медленно проплывала кирпичная стена.

Не скоро решился Матвей пройти в соседний вагон. Там ведь был свой кондуктор, а деньги, почти все, он отдал первому. Как быть? Хорошо, что проводник сам подошел к нему и спросил, куда он едет. Матвей не мог сказать — куда, но хватило смелости попросить того, чтобы перевел в соседний вагон — там, мол, жена. Усатый красивый парень, проводник, с удивлением посмотрел на Матвея, ничего не понимая, однако взял его за руку, словно ребенка, и повел.

Так он перебрался наконец в нужный ему вагон. Наивный человек! На что надеясь, тратил он столько усилий, преодолевая трудности непонятного ему мира? Да и зачем, зачем он вился, словно мошка вокруг костра, возде этих двух нечестивцев? Ах, да черт с ними, пусть бы укатили одни к своему жалкому счастью, и тогда не было бы этой печальной истории, в которой, как в маленьком зеркале, отразится столько темных пятен неразгаданных тайн. Но и сам Матвей Шин был, наверное, не без тьмы в душе. Или он любил Василису? Или обиды не мог простить, небывалого вероломства? Словно не в себе был человек. Даже не удосужился узнать, куда идет поезд.