Сергей Снегов - В полярной ночи Страница 36

— Вот, смотрите, — сказал он Лесину. — Вы нас уверяли, что мировая техника не знает быстрых темпов электропрогрева. Отстала эта ваша мировая техника от нашего заполярного Ленинска! Просто голову не хотели поломать — другим пришлось за вас.

Лесину было не до споров и оправданий. Он уже видел, что бесперебойную работу двух экскаваторов наладить не удастся. Он проговорил озабоченно:

— Составов не хватает, Валентин Павлович. Поймите, это же абсурд — два состава на экскаватор!

Дебрев отрезал, прохаживаясь по площадке:

— Составов нет. Не вы одни в Ленинске. Я не могу приостановить все остальное строительство ради вас.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Сильченко получил телеграмму о морском бое в арктических водах уже после того, как рассмотрел и утвердил план отгрузки. На восьми баржах каравана в Ленинск отправлялось около четырех тысяч тонн разных товаров. На складах Пустынного лежало одиннадцать тысяч тонн, но навигация на Каралаке кончалась рано, а буксирных пароходов и барж было слишком мало, чтобы перебросить весь груз на крайний север. Сильченко решил отобрать только самое необходимое — главным образом машинное оборудование, а остальное оставить в Пустынном до следующего года. Он знал, что морской караван из Архангельска везет двенадцать тысяч тонн строительных материалов и продовольствия. То, что он мог привезти из Пустынного, было бы лишь важным, но нерешающим подспорьем. Шифрованная телеграмма из Ленинска, подписанная Дебревым, опрокидывала все его планы. Теперь, когда грузы, шедшие Северным морским путем, погибли, каждая тонна, вывезенная из Пустынного, приобретала совершенно исключительное, поистине решающее значение для строительства.

Не в его привычках было торопиться. Он не любил действовать по первому порыву, не продумав тщательно всех обстоятельств и возможностей. Он передал диспетчеру порта распоряжение немедленно приостановить погрузку барж, задержать рабочих на пристани, не отпуская их домой, и вызвать в зал управления порта всех инженеров, капитанов пароходов, начальников участков, заведующих складами, старых водников и младший командный состав судов. Совещание состоится ровно через час, до этого к нему, Сильченко, никого не пускать. Он закрыл дверь своего кабинета, выключил телефоны и дал себе час полного одиночества.

На всех баржах уже шла погрузка. Сильченко, торопя всех и экономя время, организовал дело так, что грузили не три баржи, как обычно, а все восемь. Пристань вдоль реки могла разместить только три баржи, поэтому он поставил их в два и три ряда, связав мостовыми переходами. Одни грузчики отдавали свои грузы на трех первых баржах, другие пробегали по этим баржам, как по дебаркадеру, и сбрасывали свою ношу в трюмы второго ряда барж, третьи шли еще дальше и разгружались в третьем ряду. Такая погрузка в три этажа требовала большого количества грузчиков и строгого порядка. На погрузочные работы было мобилизовано все население поселка — водники, рабочие лесозавода, служащие контор, женщины и подростки, — они были не очень опытными грузчиками, но зато их было много. Распоряжение прекратить погрузку и известие о том, что начальник северного строительства, отдавший этот странный приказ, заперся в своем кабинете, никого не принимает и не отвечает ни на какие звонки, породили на берегу всеобщую тревогу. Поползли зловещие слухи, неизвестно кем пущенные, будто в устье Каралака ворвались немецкие подводные лодки.

Маленький зал для заседаний был забит людьми задолго до положенного времени — сидели по двое на стульях, стояли в три ряда у стен, густо облепили подоконники. Рыжий махорочный дым заволок комнату.

Сильченко появился, как и обещал, точно через час. Сообщение его было выслушано с напряженным вниманием. По его словам, правительство передало новое важное задание, и для выполнения этого задания не хватит четырех тысяч тонн, предназначенных к отправке. Он отменяет свое прежнее распоряжение и прежний график работ. В Ленинск нужно отправить не четыре, а восемь тысяч тонн грузов. Это задание особой важности, и оно должно быть выполнено, чего бы это ни стоило. Погрузка приостановлена потому, что, возможно, придется пересортировать грузы и разместить их с расчетом на некоторую перегруженность барж. Совещание созвано для того, чтобы изыскать технические возможности для быстрого и оперативного выполнения нового приказа.

— У кого есть вопросы? Кто желает слово? — спросил Сильченко, осматривая зал.

Он видел десятки глаз, смотревших на него с тревогой и недоумением. Он понимал, что все эти устремленные на него глаза спрашивали о том, чего он не мог сказать: какое несчастье случилось и велико ли оно? Он чувствовал — все понимают, что несчастье случилось, — и знал, что своим молчанием, серьезностью своего тона, тем, что он даже не спрашивает, выполним ли его новый приказ, а требует только указаний, как его выполнить, что всем этим он подтверждает: да, несчастье произошло. И он знал также, что об этом никто его не спросит ни прямо, ни намеком. Между ним и залом установилось какое-то тайное понимание, и он повторил, уже не спрашивая о вопросах:

— Кто хочет слово?

Сильченко по старому опыту знал, что не бывает таких совещаний, где новая мысль не встретила бы сомнения. Новое требует времени, чтобы с ним сжиться. Сильченко знал также, что с точки зрения всех норм и инструкций, принятых десятилетиями на Каралаке, норм вполне разумных, ибо они основывались на долголетнем опыте, то, что он сейчас требовал, нарушает все правила и законы. Отправить перегруженные баржи в глухие осенние туманы, навстречу зиме, в арктические воды — грозило гибелью каравану. С точки зрения навигационного опыта это было безумием. И Сильченко готовился спорить, доказывать, убеждать, требовать, чтобы найден был способ превратить это безумие в простой технический риск.

Но спорить было не с кем. Убеждать некого. Доказывать нечего.

Все выступавшие немедленно соглашались с тем, что удвоить количество направляемых на север грузов необходимо и возможно. По смелости и необычайности предлагаемых проектов Сильченко вдруг с горячим волнением понял, что все эти люди представляют себе несчастье, случившееся где-то на севере, гораздо более грозным, чем оно было на самом деле, и не только не обескуражены этим, но полны стремления пойти на все, лишь бы обезвредить возможные его последствия. Он собирался их мобилизовать и подталкивать. Но они уже были мобилизованы, и их приходилось не подталкивать, а сдерживать.

И, поняв это, он стал отбрасывать слишком смелые предложения, стал прислушиваться к другим, содержавшим в себе меньше риска. Он сразу забраковал проект фронтовика Сидорина мобилизовать парусный рыбачий флот, отверг предложение Кузьмина, начальника разгрузочного участка, снять основные служебные постройки на баржах и тем облегчить их вес. Только одно, хотя и опасное, предложение — перегрузить каждую баржу процентов на двадцать (это давало дополнительно около восьмисот тонн) — одобряли все, и Сильченко принял его.

Капитан буксирного парохода Крылов, старый водник, о котором говорили, что он не пропустил ни одной бури на Каралаке, предложил дать телеграмму возвращающемуся из Пинежа каравану пустых барж с приказом зайти в устье Каруни, к пристани поселка Медвежьего, и там ждать караван, идущий из Пустынного. В караван, отправляющийся из Пустынного, включить наряду с восемью предназначенными к отправке баржами, плавающими в арктических областях Каралака, еще барж восемь-десять, плавающих в южных водах. Эти баржи может дать управление Каралакского пароходства. Сами по себе эти южные баржи обслуживают только верховья Каралака и лишь изредка добираются в средние его воды — они построены для короткой речной волны юга и к широкой, почти морской волне северного района не приспособлены. Отправить их прямо в Пинеж —¦ значит идти на неразумный риск, этого никто не разрешит. Но до Медвежьего они пройдут свободно, если не будет бури. Медвежий почти на тысячу километров южнее Пинежа. Из Медвежьего после перегрузки дальше отправятся только северные суда, а южные возвратятся обратно.

Сильченко согласился также загрузить три баржи, выходящие дней через десять из ремонта. До Пинежа они, конечно, не дойдут, но смогут встать на отстой, где-нибудь севернее Медвежьего, в районе Мейги или Турана. Часть этого груза, самое необходимое, можно будет перебросить зимой оленями по санному пути.

После совещания Сильченко вызвал катер. Пока тот подходил к пристани, он соединился по телефону с управлением Каралакского пароходства и передал диспетчеру, что просит начальника пароходства генерала Серова принять его вне очереди по важному делу.

Сильченко сидел на носу и смотрел на серо-стальные воды Каралака. В волнах отражались темные, снеговые тучи, ползущие над берегами и широкой гладью реки. О предстоящем разговоре с Серовым Сильченко думал с тревогой. Он знал — разговор будет трудный. В годы гражданской войны Серов командовал тем корпусом, где Сильченко был комиссаром. Расстались они, когда Сильченко уходил в академию, недружелюбно — Серов не мог простить ему измену строевой службе. Несколько лет спустя он сам уехал в академию и закончил ее. Но холодок в их отношениях остался. Не раз еще им приходилось сталкиваться по работе в различных областях страны, и Сильченко вынес из этих встреч уверенность, что в трудную минуту он у Серова помощи не найдет. Но сейчас не было другого выхода, кроме как просить Серова — без него весь план рушился.