На широкий простор - Якуб Колас Страница 37

оттуда, сразу бросается в глаза. Но есть тут и неудобство одно: если будешь похаживать поблизости, то неизбежно обратишь на себя внимание. Наблюдая время от времени за хатой Талаша, Василь Бусыга заметил, что Панас то и дело отлучается из дому. Интересно — куда это он ходит? Догадывается войт, что Панас и есть тот самый ключ, которым можно отомкнуть тайну деда Талаша. С Панаса и нужно начинать. Но как? Поручить разве кому-нибудь проследить, приставить специального человека? Войт рассудил и нашел этот способ неудобным; да и рискованно вмешивать в это дело третьих лиц: третьи лица могут быть свидетелями против него самого. И затем нет уверенности, что все это останется в секрете. Василь Бусыга остановился на новом плане. Он доложит куда следует, доложит, как и через кого можно узнать про деда Талаша, а там пускай допытываются сами: и сено будет цело, и козы сыты.

Накануне того дня, когда Панас должен был встретиться с отцом у толстого дуба возле Сухого поля, среди ночи вдруг раздался стук в дверь Талашовой хаты. Первой вскочила бабка Наста. В тревоге подняла она голову, прислушалась. Стук повторился с большей силой и настойчивостью.

— Ой, кто же это стучит?! — голосом, полным страха, откликнулась бабка Наста.

Максим, накинув на плечи кожух, босой выбежал в сени:

— Кто там?

— Отворяй! — властно и сердито скомандовал кто-то снаружи.

— А кто там? — допытывался Максим.

— Отвори, Максим: это паны, польская власть.

Максим по голосу узнал соседа Никиту Телеха и отодвинул засов.

Несколько пар ног загремело в сенях, и вместе с открывшимися дверями в хату ворвался сноп белого света. Откормленный рыжеусый толстомордый человек зверского вида держал в руках электрический фонарик, освещая хату и ее убогую обстановку. Максим зажег керосиновую лампочку. Черные тени, казалось, еще тесней сгустились возле стен и по углам низенькой хатки. Осмелевшие в темноте тараканы сейчас испуганно поползли к печке, прячась в щели. Видно, и тараканов напугал страшный пан своим электрическим фонариком. Нежданных гостей было четверо: трое легионеров в военной форме, а четвертый — Никита Телех, взятый за понятого.

Бабка Наста, дрожа как в лихорадке, натянула на себя дерюжку и пугливым, недоуменным взглядом следила за незнакомыми военными. Панас лежал неподвижно, охваченный темным, смутным страхом.

— Кто тут ночует? — спросил рыжеусый.

Вопрос был таким неуместным, таким неожиданным, что в первую минуту никто не нашелся ответить.

— Кто тут ночует? — не отступался рыжеусый. Этот переполох, вызванный его появлением, казалось, еще больше придавал рыжему прыти.

— Все… свои, — подал голос Максим.

А в это время другой солдат, юркий и вертлявый, также зажег фонарик и светил им по хате, заглядывая на печь, за печь и под потолок. Третий стоял молча и неподвижно наблюдал и слушал.

— Все ночуют? — переспросил Максима тот же рыжеусый.

Никто в хате не отозвался.

Тогда рыжеусый подошел к Панасу и толкнул его кулаком в плечо.

— Ну, ты… подымайся! — скомандовал он.

Панас присел на постели.

— Ты ходил к батьке на свидание?

Как ножом полоснул Панаса этот вопрос. В голове быстро-быстро закружились мысли. Раз рыжеусый так спрашивает, значит, знает, что он, Панас, ходил к отцу.

Первый приступ страха прошел.

— Ходил! — твердо после короткого молчания ответил Панас.

Рыжеусый похвалил его за правдивость и спросил уже снисходительней:

— А где есть твой о́йтец?

— Не знаю.

Рыжеусый посмотрел на Панаса строго, покачал головой:

— Как это не знаешь? Ты же сегодня днем собирался к отцу?.. Ну?..

Что было ответить пареньку? Правда, он собирался к отцу. Но у Панаса мелькнула думка: а не берет ли его «на пушку» этот рыжий дьявол? И Панас, в свою очередь, пускается на хитрость:

— Днем я к отцу не хожу.

— Брешешь! — прикрикнул рыжеусый. — А куда ж ты днем ходишь?

Он думал, что поймал Панаса, но Панас твердо ответил:

— Хожу на болото лозу и ветки резать: скотину кормить. У нас забрали сено.

Этот ответ сбил рыжеусого с толку.

— А что тебе говорил батька?

— Говорил, чтоб я к нему больше не ходил.

— А где ты встречался с ним?

— В лесу.

— О чем же вы толковали?

— Обо всем: про скотину, про корм…

— А еще что говорил отец?

— Говорил, что до весны домой не вернется.

— Брешешь, лайдак! — загремел рыжеусый.

— Паночку! — подал голос Максим. — Отец наш старый. Ему семьдесят лет. Погорячился, сам страху набрался, а теперь боится домой вернуться.

— Го, пся мать! Боится!.. А большевик почему стоял тут на квартире? — И, еще более повысив тон, бросил в лицо Максиму: — Где старый пес?

Бабка Наста кулем скатилась с печи и бухнулась в ноги рыжему пану:

— А, паночек! А, золотенький! А за что же на нас напасть такая? Последнее сено забрали, скотина с голоду дохнет. Старый из дому сбежал. А он же невиноватый. Его били, пинали… А за что?

Рыжеусый пренебрежительно повернул свою разбойничью морду в сторону бабки Насты, и на этой морде отразилось высокомерие. Ничего не сказал, будто бабка Наста и не заслуживала того, чтоб откликнуться на ее слова, а когда она снова начала молить его, крикнул:

— Мильч![12]

Потом повернулся к Панасу:

— Ну, хлопец, собирайся!

А когда вывели из хаты Панаса, сказал холодно и жестко:

— Пшидзе до нас о́йтец — бендзе мяць волю хлопак[13].

9

Дед Талаш и Мартын Рыль, рассказав друг другу о своих приключениях, стали советоваться, что делать дальше и куда идти. Деда беспокоила мысль о доме, о Панасе и вопрос, почему не пришел Панас, стоял перед ним в тревожной и темной неразрешимости. Это вызывало беспокойство в дедовом сердце и тяжелым камнем ложилось на его старые плечи.

Мартын Рыль также думал о своем доме, о жене и детях, о своем хозяйстве. Тому и другому надо было на что-то решиться, выяснить