Николай Самохин - Прощание с весельем Страница 4

— В морду дать?.. Или в хвост встанешь?

На этом Володина авантюра и захлебнулась. Он прекратил сопротивление. Хватило ума сообразить: если такой амбал разок вмажет — ни в какой больнице лечить не возьмутся. Матерясь сквозь зубы, Володя ушел в хвост — переживать и злобиться.

Впрочем, огорчался он недолго, будучи по характеру человеком легким, отходчивым. К тому же очень скоро передние, те что были свидетелями его конфуза, набрали пива и ушли, народу за Володей изрядно прибыло, он оказался уже в середине этой многочисленной очереди, окружающие его люди, надо полагать, забыли про инцидент, а может, они и сразу-то внимания на него не обратили или не поняли, за дальностью расстояния, что там такое произошло. Короче говоря, Володя вполне вписался в обстановку. Вообще, если бы Коломейцев не отличался повышенной нетерпеливостью, если бы у него постоянно не свербило в некоем месте, он не попадал бы в такие вот истории, а пивные очереди, в частности, сумел бы оценить по достоинству, обнаружил бы в них своеобразную прелесть. Для тех, кто эту прелесть понимает, постоять за пивом одно удовольствие. Во-первых, народ здесь собирается относительно приличный. Не гиганты духа, конечно, не праведники, но и не алкаши-подзаборники. Подзаборников тут нет. За пивом стоят люди довольно положительные, как правило — семейные, набежавшие из окрестных домов. Это даже по одежде видно. Смотришь — сверху на товарище хорошее пальто, каракуль и так далее, а снизу выглядывают мятые домашние брючишки. Все ясно: усмотрел из окна, что машина к киоску подъехала. «Ну-ка, мать, где у нас посудина?» — и подался. Сейчас вернется домой, выпьет легально, возможно, под заранее припасенную вяленую рыбку, и ни с женой не поругается, ни на люди шарашиться не пойдет.

Во-вторых, пивные очереди представляют собой что-то вроде летучих мужских клубов, с очень и очень снисходительными требованиями к случайным и временным их членам. Здесь обычно царит легкое и приятное возбуждение — в предвкушении скорой выпивки, легко завязываются легкие же разговоры, легко прощается друг другу малосодержательность высказываний и невысокое качество шуток. Здесь все на время становятся равными — и какой-нибудь умник, кандидат наук какой-нибудь, допустим, и вздорный мужичонка, которого в другом месте не только всерьез не примут, а вообще в упор не увидят. Подравнивает и объединяет людей сам предмет разговора, сам интерес, собравший их здесь, пусть не постыдный, но все-таки чуточку низменный и грешный.

Вот и Володя очутился в центре такого разговора, даже сам встрял в него, заявив, что лучшее пиво делают в городе Алма-Ате. Он когда-то давно был в Алма-Ате, в гостях у сродного брата, баловался ежедневно пивком, и ему особенно понравилось, что рядом с пивными точками там всегда и шашлычки жарили. Более опытные собеседники, особенно те, кто по работе связан был с частыми командировками, с Володей не согласились. «Это тебе из-за жары оно хорошим показалось, — сказали, — да еще под шашлык. А теперь уже и шашлыки на улице не жарят — прекратили».

Потом кто-то стал хулить темные сорта пива — «Бархатное», «Мартовское», и с этим товарищем все согласились. Кроме одного пожилого мужчины. Но мужчина, правда, сразу оговорился, что в принципе он не настаивает, а у него лично склонность к темному пиву. Он к нему давно пристрастился, еще в последний год войны и сразу после нее, когда был комендантом одного немецкого городка. А немцы темное пиво обожают и умеют делать.

Тут Володя вставил еще одну фразу, которая ему самому понравилась:

— О, дак, значит, фронтовик! Теперь фронтовиков редко встретишь.

Хорошо сказал: и для себя солидно, и для фронтовика уважительно.

Коснувшись темного пива, перескочили на импортные сорта — и дружно сошлись на том, что лучше чехословацкого пива не было, нет и не будет.

Стоял в очереди очень интеллигентный человек, профессорского вида, высокий, с чистым, холеным лицом — и он мужиками не пренебрег: вступил в беседу, рассказал, почему в Чехословакии такая высокая культура пивоварения. Они, оказывается, вот как делали — давно, еще до ихней революции. Вызывают, допустим, раз в году в ратушу какого-нибудь пивовара, частника: зайдите, мол, пан Франтишек, есть разговор. А он уже знает, зачем зовут: надевает кожаные штаны, берет под мышку — маленький бочонок с пивом, пробный, и отправляется. Отцы города его ждут. «Добрый день, пан Франтишек. Садитесь, пожалуйста», — и указывают на дубовую скамью. А он, опять же, знает, как надо садиться. Отвинчивает пробочку, поливает скамью пивом и садится. Отцы города ведут с ним неторопливый разговор: как дела, нет ли сбоев в производстве, удачно ли идет коммерция, здоровы ли детки и так далее. Потом говорят: спасибо за приятную беседу, пан Франтишек, не смеем более задерживать. Он встает. И тут — если скамья вместе с ним не поднимается, если, значит, он не прилипнет к ней капитально, — с него сдрючивают кожаные штаны, велят ложиться на лавку и этими штанами всыпают горячих. А на другой день весь город уже знает: пана Франтишека в ратуше пороли собственными штанами. И все. Он вылетает в трубу. Больше никто его пиво не покупает.

Слушателям такой способ борьбы за качество очень понравился. Они оживились: да, молодцы!.. Туго свое дело знали! Вот бы у нас такое внедрить!.. Ага, всыпать бы некоторым, не помешало бы…

Интеллигентный товарищ, невинно подняв глаза кверху, заметил, что нам в таком случае пришлось бы вводить массовые порки. И не только для работников пивоваренной промышленности.

Мужики захохотали:

— Это точно!

— Пороли бы друг дружку по расписанию!

— Что ты! До смерти засечем!

Вот такая, словом, создалась в очереди душевная атмосфера. Взаимопонимание. Открытость. Братство.

И к заветному окошечку между тем приблизились. Уже Володю от него отделяло человек семь-восемь.

И тут пришел наглец. Не такой мелкий жук, каким недавно еще выступал сам Володя, — настоящий наглец, матерый, с большой буквы. Этакий тип с пакостной сытой физиономией — не то чтобы с раскормленной, а именно пакостно, по-кошачьи сытой, — и заледенело-смеющимися глазами. Никто, однако, в первый момент не понял, что пришел Наглец. Кроме, может быть, Володи. А он шкурой ощутил. На Володю, в его шебутной, далеко не кристальной жизни, такие глаза, случалось, смотрели с близкого расстояния, — и он помнил, как умеют обладатели их холодно и беспощадно взять тебя за глотку. И теперь, узнав эти глаза, он вздрогнул, насторожился.

Тип между тем подошел к прилавку и, развязно спросив: «Почем овес?» — водрузил на него двадцатилитровую канистру, попятив колонну баночек и бидончиков.

А переднему гражданину, издавшему было недоуменный мык, прикрыл распахнутый рот ладошкой:

— Тихо, дядя, тихо! Спокойно… Ревизия. Контрольная покупка.

— Какая еще ревизия? Нашли время!

— Да придуривается он!

— Эй! Ты там! Давай не балуй!

— Шучу, мужики, шучу, — повернулся к очереди тип. — Механик я. Главный механик ОРСа. Имею право — нет? В своей системе? — Он не глядя задвинул канистру вовнутрь, привалившись широкой спиной к прилавку, напрочь загородил окно и бесстыдными своими глазами неторопливо обвел очередь: ну, дескать, будем спорить или как? Насчет прав?.. Кто смелый?

Смелых не нашлось. Передний только, кому закрывали рот ладошкой, обиженно пробормотал: «Так бы и говорил сразу… А то понес… про овес».

У типа сильнее засмеялись глаза.

— Вот так, — сказал он. — Работаем… для народа. Выполняем указание: «Довести количество слабоалкогольных напитков»… Героически трудимся… не спим ночей… Поломки механизмов… несознательность отдельной части…

Вот гад! Мало ему, что влез нахалом и очередь усмирил — еще и откровенно изгаляется! У Володи привычно засвербило. Он стоял на предпоследнем изгибе очереди, как раз против окошка, и, когда оловянный взгляд типа мазнул по нему, задрожав животом, неожиданно для себя спросил:

— Ну?.. Механик, да? По металлу? По хлебу и по салу?.. А я депутат горсовета. И вот стою. Это как?

Тип уставился на него оценивающе. Даже серьезность промелькнула в глазах. Вроде поверил. А почему не поверить? Чем Володя не депутат? Вид не козырный? Ну и что? Вон у них в подъезде живет один… слесарь с авиационного завода, совсем заморыш, мышка белесая, — а депутат.

— Слуга народа? — спросил тип, близко наклонившись к Володе. Он, кажется, правда поверил, но до такой степени был налит закаменелой наглостью, что его и это не смутило. — Тогда стой. Стой… на страже интересов рабочего класса.

— Мужики! — закричал Володя. — Да он же смеется! Он же нас, как мелкоту делает… во все места! Вы что, не видите? Мужики!..

Никто не откликнулся. Вроде теперь это только Володино дело было. Вроде два ханыги между собой сцепились — и лучше не ввязываться, не мараться… Бывший комендант, любитель темного пива, смотрел под ноги… Интеллигент вообще отвернулся в сторону. Только мясистое ухо его жарко пламенело. У остальных, с кем только что вот так хорошо разговаривали, хохмили, глаза были пустыми.