Георгий Садовников - Суета сует Страница 4

Идею с газетой одобрили все. Проголосовали: единогласно! Затем Кирилл предложил в главные редакторы меня.

— А что ему иначе делать в газете? Он ничего не умеет. Ему только и остается быть редактором.

Такое соображение высказал Кирилл. И он прав. Писать фельетоны я не умею. Способностью рисовать природа меня обошла. Сделала крюк километра два. Чем-то я ее напугал. Должно быть, орал излишне громко, когда на белый свет появился. Тогда я еще плохо собой управлял. Теперь мне ничего другого не остается, как быть главным редактором. Я понял это и дал согласие баллотироваться в редакторы. Ребята, в свою очередь, проявили чуткость и проголосовали «за».

Я занял председательский стул и провел первое редакционное собрание. Мы поделили прочие должности. Кириллу достался отдел фельетонов. Елочке, и той подобрали работенку. Она будет курьером.

Мы еще немного поболтали о красках, о бумаге и затем толпой вывалили в темный коридор. Впереди всех шагал Кирилл, окруженный поклонниками. В другое время Елочка не потерпела бы такого, но сейчас она цепко держится за мой локоть. Она боится привидений. Чего, чего, а привидений в нашем институте полно. По ночам коридоры кишат ими. Особенно много их слоняется у дверей деканата и кафедр. Привидения в нашем институте особенные. Все они в прошлом — провалившиеся студенты. Говорят, среди них есть очень милая пара выходцев с филологического факультета. Один — высокий, худой и неунывающий оптимист. Второй — печальный толстяк. Когда-то они завалили зачет по старославянскому. Пересдавали раз десять, и все неудачно. До сих пор бедняги ходят на кафедру в надежде получить «зачет». Жалко ребят. Такие славные привидения!

На улице Кирилл развязался с поклонниками, и мы проводили Елочку.

Она снимает угол в старинном особнячке, запрятавшемся в конце длинного двора.

Елочка ушла, а мы долго стояли под раскидистым ореховым деревом. Кирилл распространялся насчет смысла жизни. В конце концов мне это надоело. Я сказал:

— Жизнь бывает разная. У кого серая, у кого веселая. Что тут мудрствовать! Пойдем лучше спать.

— Подожди. Все зависит от самого человека. Есть у него талант к жизни или он бездарь.

— Как это понять?

— У тебя бывают скучные дни?

— Сколько угодно.

— А у меня не было ни одного. За всю жизнь.

— Не верю.

— Клянусь!

— Заливаешь. Идем спать.

— Подожди. День складывается из деталей. Иной человек их воспринимает. С иного — как с гуся вода. В этом и талант жить и бездарность.

— Довольно. Какие еще детали?

— Подожди. Вот ты проходишь мимо окна, а там Сарасате. «Цыганские напевы». Какие-то секунды — и ты прошел. Но одна деталь уже есть. Идешь дальше. У каких-нибудь ворот сидит умная чеховская Каштанка. Маленькая, неуклюжая, лохматая, сидит и, высунув язык, доброжелательно смотрит на тебя. Разве это не деталь?

— Хватит трепаться. Сентиментальный неврастеник.

— Подожди. Приходишь в институт и слушаешь мудрую лекцию Спасского. А вечером Елочка. Может такой день быть скучным?

Скрипнула дверь, высунулась Елочка и заявила тоном, исключающим возражения:

— Конечно, не может.

Она всплеснула руками и добавила:

— Мальчики, а вы у меня такая деталь! Даже не представляете. Словом, вот!

Она осторожно спустилась по ступенькам, подошла к нам. Встала на цыпочки, обняла Кирилла за шею и поцеловала в подбородок. За ее спиной руки Кирилла совершали неуверенные пассы — он не знал, что делать. Обнять или все-таки воздержаться.

— Вот вам! — сказала она. — На двоих, пополам.

Она так же осторожно поднялась на крыльцо. Мы будто наблюдали удивительный танец.

Этот поцелуй первый, полученный нами от Елочки. Принял его Кирилл. Такая ему выпала честь. Мне только непонятно одно: я-то стоял к ней ближе. Меня-то целовать было сподручней. Незачем делать лишний шаг. Я бы уж подставил Шоколаднице свой подбородок с удовольствием.

«Цыганские напевы» Сарасате — деталь нашей жизни. Так утверждает Кирилл Севостьянов. Вчера он неспроста помянул «Цыганские напевы». Я люблю их, и Кириллу это известно. Правда, сочетание немного нелепое: я — человек железной натуры, а тут... безвольная музыка Сарасате. Мне и самому непонятно, в чем дело. Но тем не менее я люблю Сарасате. Особенно его «Цыганские напевы», и от этого никуда не денешься.

В «Напевах» есть одно место: скрипка, распустив нюни, тоненько и тоскливо поет. Когда я слушаю ее, мне вспоминается Женя Тихомирова. Скрипка поет, и я вижу Тихомирову, будто это место написано для нее. Женя робко улыбается. Она очень застенчива, а тут ей приходится позировать в качестве видения, и она теряется совсем. Я в жизни не видел более пугливого существа. Елочка по сравнению с ней — истинный башибузук.

Я слушаю скрипку, смотрю на Женю, и в груди начинает ныть. Знаете, когда проворонишь что-нибудь важное в жизни, хочется скулить по-собачьи, протяжно и безысходно. Вот такое появляется у меня состояние. И приходится брать себя в руки. А ведь ничего особенного не произошло. Да и сама она простенькая девушка. Только и всего, что в начале учебного года мне было приятно смотреть на нее. Бывало, встретишь в институтском коридоре, взглянешь на нее, и на душу нисходит какая-то благодать. Тихо так становится. До сих пор не разберусь, что это такое, но тогда я начал ей улыбаться. В первое время мои улыбки пугали ее. Потом она осмелела и улыбалась сама. Нерешительно. Чуть-чуть, словно не была уверена, можно ли ей делать это.

За Женей еще никто не ухаживал. Некому было обратить на нее внимание — до того она неприметная. Училась она на отделении романских языков. Там у меня есть знакомые ребята. Они дали о ней все сведения. Они же устроили так, что мы с ней попали в одну компанию, гулявшую на чьей-то свадьбе.

Не думайте, я не гонялся за ней. Я распускаться себе не позволю. Все это получилось без шумихи и беготни. Я только намекнул ребятам, и они пригласили меня и ее. Им это не стоило труда.

Там я взял бутылку апельсиновой воды, подсел к Жене и принялся подливать в ее рюмку. Вокруг нас колобродила свадьба. Мы так и не поняли, кто молодые. По команде «горько» целовалось около десятка пар. Нам было немного не по себе среди малознакомых людей, и мы старались держаться друг друга. Я все время пытался затеять непринужденный разговор, но он у меня как-то не выходил. Я парень не робкого десятка, но тут что-то расклеился. Волнуюсь. Совсем потерял над собой контроль. Пришлось весь вечер бороться с собой.

Потом я разговаривал с ней несколько раз на перемене. Обычно это происходило возле расписания. Подойду к расписанию, а она стоит здесь и читает, какие занятия ей предстоят и в какой именно день. Я подумал и начал ходить к расписанию на каждой перемене. Приду, а она на месте. Постепенно выяснилось одно весьма важное обстоятельство. Мы оба не видели заграничный фильм «Смелый, как тигр». Для культурного человека это — непростительное упущение. Он обязан смотреть все фильмы. Я так и сказал Жене. Она согласилась с моей точкой зрения. После чего я довольно тонко намекнул на кое-что. Дескать, неплохо было бы сходить на этот фильм вдвоем. В одиночку можно упустить некоторые важные моменты. А двое — как-никак коллектив. Я очень ловко повел дело, и Женя согласилась. Ювелирная работа с моей стороны. Женя сама это оценила и посмотрела на меня с признательностью.

После лекций я потолкался у кассы предварительной продажи. Раздобыл билеты на вечер и пришел на место встречи в условленное время. Минута в минуту. Ну, может, и не совсем минута в минуту. Но и не так чтобы уж рано. Я умею себя приструнить. На каких-то десять минут я пришел раньше.

Я пришел и остановился на углу двух улиц. Я стоял на одном углу, а тут их еще три таких угла. Это я сообразил только сейчас. Раньше мне не приходило в голову. Я назвал ей угол вообще. Теперь неизвестно, какой из четырех выберет она. Может, у нас разные вкусы. Я раскинул мозгами и нашел выход. Определил точку, общую для всех углов. Оно оказалась там, где стоит милиционер. Я прошел к нему и стал рядом. Милиционер козырнул, свистнул и велел пройти на тротуар. Я спокойно стоял и не уходил до тех пор, пока не пришла Женя.

Она подошла ко мне и застенчиво покраснела. Я исподтишка оглядел ее. Она ради меня надела новенькое платье из черной тафты. И умопомрачительно узкие туфли. В них не очень-то ей удобно. Но она терпит специально из-за меня.

До сеанса было полтора часа, и мы побрели в сторону парка. После некоторых усилий я наладил разговор. И тут Женя разговорилась. Рассказала свою биографию до малейших подробностей. Как-то так у нее получилось, что она стала откровенной. Ее с матерью бросил отец и укатил во Владивосток. Даже это не утаила она. Видно, железное я внушал доверие, если она начала исповедоваться. В общем, она говорит, а глазенки ее так и блестят.

Подошли к парку, и я показал часы. Великолепные у меня часы — светящиеся. Я показал на зеленоватые стрелки — мол, еще целый час до сеанса. Она посмотрела на часы, подумала и нерешительно сказала: