Александр Авдеенко - Черные колокола Страница 41

Ласло Киш в военном кителе, подтянут, величав, стал как бы выше ростом.

В приемнике прекратился стук, шипение, и диктор объявил:

— Говорит «Свободное радио имени Кошута!» Предоставляем слово премьер-министру Венгрии Имре Надю.

«Гвардейцы» замерли.

— Друзья! Братья! Венгры! — начал Имре Надь. — Революция победила. Советские войска завершают эвакуацию из Будапешта. Призываю национальную гвардию и всех венгров соблюдать порядок. Ни одного выстрела в спину русским! Сдавайте оружие! Оно вам больше не понадобится. Восходит солнце венгерской свободы! Радуйтесь, венгры, и трудитесь! Венгерское правительство заботится о вашем настоящем и будущем.

— И все? — разочарованно спросил Ласло Киш, когда умолк премьер.

— Мало тебе эвакуации русских? Неблагодарный! — Дьюла Хорват толкнул друга, засмеялся. — Радуйтесь, венгры, и трудитесь! Слава Венгрии! Мадьярорсаг! — исступленно, со слезами на глазах закричал профессор.

Все с таким же исступлением подхватили:

— Хайра! Хайра!! Хайра!!!

Пользуются этим словом венгры во многих случаях, часто и далеко не в торжественных, например, во время футбольного матча сборной Венгрии с иностранной командой. Но и на стадионе, подхваченное стотысячным хором, это слово звучит устрашающе величественно.

— Мадьярорсаг! Мадьярорсаг!! Мадьярорсаг!!!

Жужанна с отвращением зажмурилась. Кощунственно звучит в устах людей, попирающих Венгрию, этот гордый, воинственный, полный жизнелюбия клич.

Дьюла вытер глаза и, радостно умиленный, скомандовал «национал-гвардейцам»:

— Снять пулемет и бронебойку. Разрядить оружие. Конец кровопролитию!

Ласло Киш картинно облокотился на приемник, со спокойной усмешкой сказал:

— Профессор, позвольте вам напомнить: национальную гвардию создавали не вы, командуете гвардейцами тоже не вы.

Дьюла изумился, почувствовал недоброе, злое, враждебное в веселом голосе друга, но попытался отшутиться:

— Оказывается, наступил на мозоль самолюбия! Виноват. Прошу прощения. Командуй, пожалуйста.

— Спасибо! Так вот… Приказа о сдаче оружия не будет. Дураков нет. Правильно, гвардейцы?

— Правильно!

Ямпец на правах особо приближенного атамана выделил свой голос из хора:

— Мы не позволим обезоружить революцию!

— Вот именно, — кивнул Киш. — Не сдадим оружия, пока не выполним до конца свою миссию. А до конца еще далеко.

— Какого же конца ты хочешь? — спросил Дьюла.

— Вот завтрашний номер газеты «Независимая Венгрия». Рекомендую твоему вниманию двадцать пять пунктов, сформулированных Центральным советом. «Требования революции… Мы призываем Совет Безопасности и ООН признать Венгерский национальный комитет в качестве воюющей стороны. Венгерский народ и Национальный комитет отказываются от Варшавского договора. Мы уважаем перемирие, но оружие не складываем. Борцы за свободу остаются вооруженными. Они носят оружие открыто. Национальный комитет выдает право на ношение оружия…» Ну, ж так далее. Читайте сами, профессор, у вас голос более подходящий для такой работы.

Мальчик передал газету Дьюле. Она еще сырая, пахнет краской.

— «Борцы за свободу могут выступать в защиту завоеваний свободы где угодно, против кого бы то ни было… Каждый борец за свободу будет награжден нами орденом Свободы и в случае гибели похоронен с почестями… Мы не признаем настоящего правительства. Все общественные классы и слои, невзирая на расу, пол и язык, являются едиными, неделимыми частями венгерского народа… Полную свободу и пост премьера — кардиналу Миндсенти! Органы безопасности немедленно распускаются. Все авоши арестовываются, и судятся судом борцов за свободу».

Дьюла читал серьезно, но Жужанна не поверила ему, думала, что он сочиняет. Вырвала газету, прочла тоже вслух:

— «Все это уже осуществилось. Вопреки воле правительства, ценой поражения советского оружия… И поэтому мы призываем молодых и старых борцов за свободу к новым боям. Мы принудили к капитуляции всесильных русских. Принудим и тех венгров, которые будут сопротивляться нашей воле».

Жужанна скомкала сырой листок, бросила на пол.

— Это же голос авантюриста, политического бандита Йожефа Дудаша! — гневно проговорила она.

Киш поднял газету, бережно ее разгладил, укоризненно посмотрел на Жужанну, внушительно сказал:

— Это голос председателя Национального революционного комитета. Голос вождя вооруженных венгров. Голос Йожефа Дудаша, имеющего штаб-квартиру в здании бывшего центрального органа коммунистов! Если не верите Йожефу Дудашу, послушайте, что говорит Имре Надь. Вот коммюнике: «В 6 часов вечера начались переговоры между председателем Совета Министров и председателем вооруженных сил восставших борцов за свободу, членами Национального революционного комитета, а также представителями революционной интеллигенции и студенчества. На основе предложения председателя Национального революционного комитета Йожефа Дудаша от имени вооруженных повстанцев — борцов за свободу — переговоры ведутся в благоприятной атмосфере, и проекты повстанцев председатель Совета Министров Имре Надь представит правительству». — Ласло Киш аккуратно сложил газетный оттиск, спрятал в карман. — Исторический документ! Официальный. Имеющий силу правительственного указа. И вы, мадам… Ковач или как там вас, обязаны его уважать. Если будете кочевряжиться, заставим вас уважать революцию. Ясна ситуация?

Дьюла Хорват вступился наконец за сестру:

— Кому угрожаешь, Ласло?! Перестань!

— Не угрожаю. Призываю быть реалистами, понять и почувствовать, кто хозяин положения.

Ласло Киш говорил сдержанно, с торжествующей снисходительной усмешкой. Он слишком силен, слишком уверен в себе, чтобы нервничать, злиться. И, кроме того, он надеялся, что его друг, так много сделавший для него, пойдет за ним до конца, завершит дело, начатое 23 октября.

Жужанна внутренне кипела, ей хотелось броситься на Киша, выцарапать ему глаза, но она спокойно стояла против него и презрительно улыбалась.

— Господин радиотехник, вы когда последний раз заглядывали в зеркало?

Дьюла взял сестру под руку:

— Жужа, не надо. Пойдем!

— Оставьте ее, профессор! Она бросает вызов революции. Что ж, я принимаю его. Итак…

— Я спрашиваю, давно вы заглядывали в зеркало? Посмотрите! Это вам необходимо, — сказала Жужанна.

— Благодарю, мадам. Я без зеркала вижу свое отражение. В ваших глазах.

— Разве вы хоть немного похожи на революционера?

— Дьюла, тебе не кажется, что я очень терпелив с твоей сестрой?

Стефан, начальник штаба, поспешил на помощь своему атаману.

— Байтарш, революция имеет право наказывать всякого, кто покушается на нее…

— Отойди! Тебя позовут, когда понадобишься. Профессор, я жду ответа!

Дьюла молчал. Он смотрел на затоптанный паркетный пол и теребил концы мятого грязного галстука.

— Я отвечу за брата! — произнесла Жужанна. — Вы не трогаете меня, моего отца и профессора, члена правления клуба Петефи, по одной простой причине: вам пока нужна ширма.

— А вы не боитесь, что терпение мое вот-вот лопнет?

— После того что я видела утром на площади Героев, ничего не боюсь. Кстати, там было много похожих на вас.

— Да, я был там. — Ласло Киш вскинул свою аккуратную кукольную голову. — И горжусь этим. Я буду всюду, где потребуется возмездие. На площади Рузвельта, в кабинетах министерства внутренних дел. В здании вашего ЦК. В парламенте. Это я свалил ваш памятник. Все разрушил, а сапожищи приказал оставить. Божественное зрелище: бронзовые сапоги на пьедестале.

— Да, я знаю. Вы и Национальный музей сожгли.

И глаза убитым советским солдатам выкалывали. И манекены витрин наряжали в окровавленное обмундирование русских бойцов. Много вы сделали, но еще больше хотите сделать… Пойдем, Дьюла! — Жужанна взяла брата под руку и ушла.

Впервые с 23 октября они идут рядом. Но думают они еще по-разному и страдают не одинаково.

— Что же это такое? Куда мы с тобой попали? Чего добились? — Сухими, воспаленными глазами Жужанна смотрит на брата и не видит его, не ждет ответа. Она знает, что случилось, знает, куда попала и чего добилась.

— Поспала бы ты, Жужа. Семь дней и ночей без сна!

Она не слышит его. Арпад Ковач перед ее глазами, ему она открывает душу.

— Сколько слов произнесено, сколько крови пролито, сколько разрушено, сожжено, потеряно! А что нашли? Бешеного карлика Киша, венгерского Тьера. Не хочется жить!

— Не отчаивайся, Жужа. Не весь свет, что в окне. Революция останется революцией, несмотря на фокусы «независимой Венгрии» и ее подручных.

— Ты все еще во хмелю. Даже теперь. Протрезвись, Дьюла!

Она задыхается, слова жгут ее.

Магнитофон все еще работает, фиксирует «капитуляцию русских». Люди Киша толпятся у окна «Колизея».