На широкий простор - Якуб Колас Страница 41

ум, была мысль о справедливой расплате. И вдруг дед стремительно огляделся, точно его что-то укололо: эта только что разыгравшаяся в глухом лесу драма, в которой он и сам принял участие, как карающая рука справедливого приговора, породила вдруг опасение, не следят ли и за ним, Талашом, чьи-нибудь разбойничьи глаза. Но в лесу было тихо и спокойно. Дед Талаш зарядил ружье, всыпав щедрую порцию пороха и заложив круглую оловянную пулю, и только после этого подошел к разрытому муравейнику, возле которого лежал растерзанный волком огромный кабан со страшными изогнутыми клыками, а рядом — убитый дедом большой тощий волк. Все происшедшее приобрело в глазах деда значение какого-то жизненного философского символа, и только теперь вспомнил он про сотни тысяч маленьких муравьев, о которых сначала и не подумал. Их тут и не видать. Они глубоко заползли в свои подземные норы. Может, муравьи и не слышали, что произошло с их домом. И только весною, когда сойдет снег, а от волка и кабана останутся одни обглоданные кости, выползут они и увидят варварское разрушение своего гнезда. Не предаваясь горю, дружной семьей возьмутся муравьи за восстановление разрушенного очага, над которым упорно трудились они несколько лет. Задумался дед и покачал головой — интересные бывают на свете явления.

Но его философское настроение вскоре сменилось практическими соображениями. И кабан и волк — ценная добыча. С волка можно содрать шкуру, а кабана освежевать и доставить домой — сколько будет припасов! Мысли деда приняли другое направление… Эх, некогда этим заниматься. Но тут же в голове возник новый план: содрать с волка шкуру, пока он не окоченел, — это будет дедов трофей, а кабана подарить красным бойцам. Это мысль неплохая. И он живо взялся за работу. Содрал с волка шкуру, вымыл снегом руки, вытер их о полы кожушка, свернул шкуру, перекинул ее через плечо и важно, как удачливый охотник, зашагал дальше, держа направление на Высокую Рудню.

Наконец лес кончился. Дед вышел из лесу и остановился, чтоб осмотреться. Перед ним расстилалось круглое поле, окаймленное высокой стеной леса, а из середины поля выступали белые крыши хат небольшой деревеньки, очертания высоких кленов и вязов, овинов и ветряков. К высокой стене леса примыкали заросли густого низкорослого кустарника.

Дед внимательно оглядел кусты. В гуще кустарника мелькнула человеческая фигура и тут же скрылась. Зоркие дедовы глаза распознали в человеке военного, только дед не разобрал, свой это или чужой. На всякий случай дед отошел немного назад, ближе к лесу, и вдруг услышал грозный окрик:

— Стой! Кто идет?

Дед остановился. И голос и слова успокоили его. Он обрадовался встрече с красноармейцем, потому что это облегчало его задачу.

— Свой! — отозвался дед Талаш.

Из кустарника показался молодой красноармеец с винтовкой и патронной сумкой за поясом, с парой гранат на боку. Вид его был довольно суровый и воинственный, хотя эта суровость и не совсем сочеталась с его приветливыми серыми глазами, которыми он оглядел деда Талаша и его трофей, свисавший с плеча чуть не до самых пят и придававший деду вид первобытного человека.

— Документ! — бросил красноармеец.

— А какой, голубе, может быть документ у такого бродяги, как я? Я не здешний: от легионеров прячусь. Кто ж мне даст документ?

— А куда идешь? — все еще официальным тоном расспрашивал красноармеец.

— До вас, товарищи, иду, до красных. Специально.

Дед Талаш сам почувствовал, что он говорит правильные слова, особенно вот это слово — «специально». Красноармеец видит — человек интересный, от него можно узнать кое-что важное.

— Я сейчас вызову начальника заставы. У нас такой порядок.

Резкий свисток острыми тонкими волнами расплывается в кустах и затихает.

Некоторое время они слушают, молчат и ожидают. Красноармеец думает, как он доложит про деда начальнику заставы, и, когда вдалеке показалась фигура командира, красноармеец кивает на шкуру волка:

— На волка охотился?

Дед знает, что про эту шкуру ему придется рассказать длинную историю, но так как аудитория состоит только из одного слушателя, а времени у него мало, потому что приближается начальник заставы, дед ограничивается коротким ответом:

— Эге ж!

Начальник заставы, закаленный на войне, уже не первой молодости человек с обветренным лицом, окинул деда Талаша проницательным взглядом с головы до ног, обратив особое внимание на волчью шкуру.

Красноармеец доложил:

— Не имеет документов. Заявляет, что идет с польской стороны специально к нам…

Начальник заставы еще внимательнее взглянул на деда Талаша.

— Что заставило тебя, отец, идти к нам?

— Невмоготу стало мне жить дома, товарищ начальник, по лесам прячусь: меня ловят легионеры.

— За что?

— Да вот, товарищ начальник, приехали они забирать мое последнее сено. Просил, молил их, а они еще начали меня пинать. Ну, я и разозлился и бросился на них с топором. Кабы не сын, так засек бы какого гада. Они и навалились на меня, связать хотели. А было их трое солдат. Вырвался я и в лес убежал. Стреляли даже в меня из револьверов. А потом начали мне мстить, цепляться к моей семье за то, что на квартире у меня большевик стоял, командир. Моего сына, подростка, взяли как заложника, ждут, чтоб я сам к ним пришел. Я, товарищи, принес вам мою беду и горе… Решил найти командира, что стоял у меня на квартире… Он знает меня.

— А из какого ты села?

Дед Талаш назвал свою деревню.

— А какой командир стоял у вас на квартире?

— Так что командир товарищ Шалехин, — немного на старый солдатский манер ответил дед Талаш.

Красноармеец и начальник заставы переглянулись. Дедов ответ рассеял их подозрения.

— А откуда эта волчья шкура? — поинтересовался начальник заставы.

Дед рассказал историю про кабана и волка и закончил ее так:

— Я, товарищи, решил подарить кабана вам, красные солдаты, а кабан важный, пудов на восемнадцать. Запрягайте повозку, поеду с вами, покажу. Он отсюда не так уж далеко.

Зашли на заставу. Начальник послал двух красноармейцев в село за подводой. А когда смеркалось, дед Талаш вместе с красноармейцами с большим триумфом возвращался в Высокую Рудню, везя на розвальнях огромную тушу дикого кабана.