Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3 Страница 43

Сева. А ты думаешь, что у одного бригадира повис на нервах?

Галя. Да, Максим Петрович… не обижайтесь.

Ланцов (тяжко и дружески). Запутался я к чертовой матери…

Дон Карлос. Вот это стиль.

Ланцов. У самого кипит. Я себя не понимаю. (Севе). А ты орешь: «Исчезни!» Севка, ошибаешься. Я требуюсь пищевому комбинату, как не знаю что… Квартира делается моментально.

Сева. Не задавайся.

Николай. Всеволод, не стоит.

Ланцов. Купили вы меня… вы! Ну что мне делать? Чего хочу? Жить дома по-человечески. Не в бедламе, как живу сейчас. Какой болван меня осудит?

Николай. Но ради того, чтобы сменить квартиру… пойми… нельзя.

Ланцов. Постиг… и не рассудком, где у тебя сидят совсем противоположные примеры. С кого их брать? Где вы встретите начальничка, который вне очереди не полезет за квартирой? Наши заводские все давно оформились. И я пошел в бригаду по той же показательной тропинке. И сам не знаю, как это случилось, но полюбил я вас. Святая мы нация… чистая. Что-то в нас заложено такое… словом, пусть горит моя квартира. По закону получу. (Резко.) И я прошу — ни слова об этом деле на будущее. (Тихо, с чувством.) Вы чутко подошли ко мне… очень дорожу… не позабуду… Потому что о чуткости много болтовни бывает, а в жизни эта штука дефицитная. Очень дорожу.

Входит Родин.

Николай (доля официальности и волнения). Григорий Григорьевич, разрешите мне вручить вам…

Родин (смущен, не понимает). Позволь, что такое… я ведь к тебе… Но ежели у вас что-то случилось, то выкладывайте.

Николай. Вот, возьмите. (Отдает объемистую папку.) Мы работали над этим планом со дня рождения нашей бригады. Это и есть комплексный план повышения производительности труда.

Родин (посматривая на папку). Молодые люди, я тридцать лет на заводе и дошел до самой точной мысли: секрет производительности труда заключается в любви к труду.

Сева. Любовь без соответствующих мер кончается ничем. Нам надоели громкие слова.

Родин. Что-то много и очень сложно. (Листает бумаги.)

Николай. Век сложный… автоматика, электроника.

Родин. Чье это? Мысль… первоначально… комплекс? Чья? Ваша?

Юра Белый. У Ленинграда взяли.

Юра Черный. В бригаде Миши Ромашова.

Родин. Это еще что за Миша?

Толя. Газеты читать надо.

Родин. Отстал… Это ты к нему ездил?

Николай. К нему.

Родин. О да… фронт у вас. (Листает.) Умно как будто… непрерывность… Непрерывность — вещь огромная. А мы урывками. Вы из думающих.

Дон Карлос. Да уж как-нибудь.

Родин. Чей голос слышу?

Дон Карлос. Мой.

Родин. И Карлос тоже принимал участие?

Толя. И Карлос тоже…

Родин. Скажите… Трогает это. Хозяевами быть хотите. Не спорю. Чистые руки составляли эту штуку. Да-да… Волнует. Ишь ты… «Мастер должен следить…». Должен! А он не следит.

Сева. И часто не следит.

Родин. А ты не подпускай.

Сева. Чего?

Родин. Яду.

Сева. Так уж… прямо-таки яд?

Родин. Ты очень ядовитый. Но я не спорю. Взгляд у вас хозяйский.

Толя. Так ведь сама бригада направлена против равнодушия и косности. Мы бросаем вызов…

Родин. Вызов?

Юра Белый. Вызов.

Родин. Кому?

Юра Белый. Хотя бы вам, Григорий Григорьевич.

Родин (со вздохом и бесстрастием). Было… было это, мальчики. Чего вы требуете? Подай вам комплекс всяких удобств, подай вам то, это, пятое, десятое. Работал и я в тепличных условиях и никаким примером рабочему не служил. Рабочий меня не уважал и не любил за то, что я работал под стеклянным колпаком. Вы, восемь, хотите жить в исключительных условиях, а на остальную тысячу вам наплевать.

Николай. Пусть и они…

Родин. Тебе за шею капает. А им не капает? Пол не такой, выбоины, а они ходят по узорному паркету? И так далее и тому подобное, что нам с тобой мешает. Но ты гений. Очень приятно. Пойди к директору и доложи. Директор пойдет к председателю совнархоза и доложит. А тот доложит самому правительству. А правительство ответит, что ваш завод по плану под реконструкцию попадает ровно через три года. А пока будьте любезны работать на старом заводе.

Толя (с безнадежностью). И весь наш план — филькина грамота.

Николай (Толе). Уйди… Скоро ты демобилизуешься.

Толя. Ну, знаешь… надо быть действительно гением, чтобы… Против чего тут возражать?

Николай (до крика). Ты тоже насмехаться… Хватит! (Свирепея.) Отчего я не хожу к вам за советами, Григорий Григорьевич… вы человек несвежий.

Родин (удивлен, не понял). Какой, какой?

Николай. Несвежий человек и даже мутный. Какую вы идею нам развиваете? Вы развиваете идею равнодушия. «За вас подумано, ваше дело вкалывать». Вот где трижды проклятый источник безразличия, безнадежности и всякой пошлой обывательщины…

Родин (так же, как и Николай). Крышу без тебя залатают… ты человека возьми залатай.

Николай. Да?

Родин. Да.

Николай. Тогда за каким дьяволом вы мне поперек горла становитесь?.. Для меня в этом плане самое дорогое — человек, мыслящий, горячий, новый, коммунистический. Крыша — дело пятое. Можно потерпеть. Но человек не жестянка… Когда он ржавеет, это страшно. Не запускайте человека. А вы нам разводите ахинею безразличия. Уйдите.

Родин. Ты свежий? Ты коммунистический? Вы человека залатайте. Сумейте удержать одного Ланцова. Я вам в ноги поклонюсь.

Ланцов. Удержали… кланяйся.

Родин (не понимает, морщит лоб). Как?.. Как ты говоришь?

Ланцов. Я говорю так: удержали. Кланяйся, Гриша.

Родин. Постой… но ты же…

Ланцов. Вот-вот… я же… а теперь не я же. Влип. И отлипнуть не могу. Сам себя не понимаю. Хочешь верь, не хочешь не верь, один (тихо, горько, радостно). Настроение у меня сейчас невеселое, ребята. У нас с тобой, Николай, есть личные дела… знаешь?

Николай. Знаю.

Родин. Ну вот… что я думал сказать? Личное… А что оно такое это личное? Может быть, тут вот и есть личное? А? Люблю я вас, ребята… цветами жил… а цветы — вон они… живые. Действуйте… Произрастайте… Я вам кланяюсь.

Гудок. Все быстро разбегаются по местам. Николай передает Родину план и уходит.

Родин (один). Вот они, живые цветы.

Дома у Родиных, как в первой картине первого действия, вечером. Декорация сменилась, а Родин стоит в прежней позе в задумчивости.

Родин. Неужели эти парни на заводе мне ближе родной Алки? Возможно, что и так… они секунды засекают, чтобы зря не гнать электричества, а эта пачку денег принесла… Каких, спрашивается! Вот наказание, не могу забыть! Ушла ведь… сам выгнал… туда ей и дорога… а мысли не проходят. Трудно я живу. Стареть пора, отец… А почему стареть? А как жить?.. Зачем мне надо было Алку выгнать? Вот один подохну здесь среди своих цветов… Беда какая! Дурак. И ни одной хорошей мысли в голове. Все какой-то один бред.

Входят Аллочка и Николай.

Николай (держит Аллочку за кисть руки). Сядь! (Родину.) Молчите. Пусть отдохнет… (Аллочке, резко.) Тебе воды дать?

Та молчит.

Ну, как хочешь.

Аллочка в порыве пытается подняться.

Сиди… (Сильным движением усаживает ее на место.) Надо же дойти до этого… черт знает где нашлась. (Аллочке). Теперь ты понимаешь, кто стоит за тобою? Молчишь… (Резко, властно.) Я тебя на неделю запру, если придется… свяжу. Приди в себя.

Родин (хмуро, глухо). Где ты ее нашел?

Николай. Нашел… Если бы не дорожил ею, так не нашел бы. На таких идиоток «скорой помощи» приходится работать.

Родин (истово). Что ты говоришь…

Николай. То и говорю. Молчите. (Аллочке). Сиди… мы помолчим… Не надо? Хуже? (Вдруг с жаром.) Ну, так я тебя костить буду. Ведь ты со мной стала грызться с той минуты, как я тебе открылся, что хочу организовать свою бригаду… вспомни. Теперь я знаю почему. Ты мне не поверила. Ты и теперь не веришь, будто наши обыкновенные ребята могут делать что-то повыше твоих дешевых интересов. Тем самым, Алка, ты в человека верить перестала! Существует в жизни эта страшная зараза… Шутка сказать, мне не поверить, кто за тебя свою жизнь отдаст! Молчу… (Встал, принес воды.) Пей. Губы трескаются. Не кусай ты их… до крови раскусаешь.