Адриан Романовский - Верность Страница 43

Вскоре после свидания с Павловским Ларк и его секретариат бесследно исчезли. «Сейчас они, наверно, в Чите, — думал Клюсс, — ничего хорошего про нас там не скажут. Трудно надеяться, что Якуму удастся быстро устроить перевод сюда денег. Более вероятно, что нас помянут недобрым словом и оставят без гроша!»

Сумма, оставленная Ларком, быстро таяла, и перед командиром во весь рост встала забота: где взять деньги для оплаты стоянки и как использовать вверенный ему корабль в дальнейшем, так как Камчатская экспедиция явно провалилась.

Желая отдалить надвигавшийся финансовый кризис, Клюсс старался поменьше платить наличными, пользуясь обычаем китайских судовых поставщиков всё отпускать в долг, чтобы закрепить свое монопольное положение. Для русских судов в Шанхае судовым поставщиком издавна был Матеус, явившийся к Клюссу через неделю после отъезда Якума.

Он снял шляпу, его тучная фигура заняла почти половину дивана. Большая голова была покрыта редкой щетиной седых волос, на безусом жирном лице застыла улыбка. «Наверно, пронюхал об отъезде Ларка и беспокоится о деньгах», — подумал Клюсс, но не угадал: Матеус не сомневался в том, что деньги он получит. Говорил он по-русски почти без акцента, но запас слов у него был невелик, и он часто прибегал к английским дополнениям.

— Капитан, вам важная новость: в Шанхае есть другой капитан вашего судна.

— Интересно… Вы с ним познакомились?

— О да! Он не хочет, чтобы я отпускал вам продукты, пока он не будет на судне.

— А когда он намерен прибыть?

— Он говорит, скоро. Очень скоро.

— Но всё-таки? Через неделю, через месяц?

— Ха-ха-ха! It's never, I think![34] У него нет денег. Он хочет сампаны в долг. Наши не дают.

Клюсс вспомнил, как однажды Якум предупредил его о возможном нападении. Бандиты должны были подъехать на сампанах. Клюсс тогда не поверил в способность белоэмигрантов осуществить абордаж на рейде среди иностранных военных судов. И действительно, ночь прошла, ничего не случилось. Однако, уезжая в Читу, Якум снова предупредил его и Павловского, что приехавший в Шанхай белый офицер Хрептович собирает шайку для вооруженного захвата «Адмирала Завойко», и просил быть бдительными и осторожными. Поэтому Клюсс заинтересовался сообщением Матеуса.

— Зачем ему сампаны?

— Приехать ночью. Связать вахтенных. Силой забрать судно.

Клюсс улыбнулся:

— А вы ему скажите, что мы его самого свяжем и отправим в полицию.

— Он говорит, что здесь есть матросы и офицеры. Они будут ему помогать.

Клюсс нахмурился:

— Кто же это?

— Одного я видел у них вчера. Сейчас он вахтенный. I think,[35] нужно быть осторожнее.

— Он просил у вас денег, этот новый капитан?

Матеус утвердительно кивнул.

— Почему вы не дали?

— Я честный купец, торгую с честными капитанами, а не с пиратами. Я боюсь потерять лицо.

— Вы правы и жалеть об этом не будете. Что ж, очень вам благодарен. Приму меры.

Крепко пожав Матеусу руку, Клюсс вместе с ним вышел на палубу. На вахте стоял рулевой Кудряшев.

После ухода Матеуса Клюсс послал за комиссаром.

— Только что мне сообщили, Бронислав Казимирович, что здешняя белогвардейская шайка, о которой говорил Александр Семенович, готовится на нас напасть. Они якобы имеют сообщников у нас на борту. Есть подозрение, что в их числе боцманмат Кудряшев.

Павловский покраснел.

— А еще кто, Александр Иванович?

Клюсс нахмурился:

— Ну это, батенька, так сразу не узнаешь. Нужно понаблюдать. Но не впадать в излишнюю подозрительность. А то можно всех начать подозревать в измене.

— Я думаю, что это сообщение нужно держать в строгом секрете.

— Золотые слова! Даже самым надежным людям об этом ни слова. Иначе кто-нибудь проболтается, и мы спугнем дичь.

— Это не дичь, Александр Иванович. Это тигр. Здесь нужны разрывные пули.

Клюсс улыбнулся:

— Главное здесь не пули. Тигра нужно перехитрить. А это возможно только при полном отказе от необдуманных поступков. Держите себя в руках. У вас есть склонность к словам и действиям, о которых вы потом жалеете. Не беспокойтесь, заговорщиков на борту немного: три-четыре человека, не больше. Важно их выявить и обезвредить.

Однажды утром слуга-китаец доложил Воробьевой, что её спрашивает молодая леди. Улыбнувшись вышедшей в вестибюль хозяйке, незнакомка сказала:

— Хочу иметь с вами конфиденциальный разговор.

Нина Антоновна пригласила соотечественницу наверх и заперла дверь на лестницу. Леди была молода, почти её ровесница. В руках она держала стек, назначение которого показалось Воробьевой загадочным.

В маленькой гостиной-кабинете незнакомка сняла плащ, без стеснения уселась в плетеное кресло и, заложив ногу на ногу, чисто мужским жестом вынула из кармана короткой юбки серебряный портсигар с золотой, увенчанной княжеской короной монограммой.

Воробьева с интересом разглядывала гостью. Одета со вкусом, но несколько небрежно, манеры гусарского корнета. Курит, взгляд уверенный, беззастенчивый, пожалуй даже наглый. Что ей надо? Кто же она?

Наконец после солидной паузы леди задала неожиданный, ошеломляющий вопрос:

— Вы часто встречаетесь с Беловеским?

Нина Антоновна растерялась и покраснела:

— Зачем вам это? Почему он вас интересует?

— У меня к нему совсем не любовный интерес. — Незнакомка рассмеялась. — В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны.

Нина Антоновна с удивлением смотрела на странную посетительницу. Уж не невеста ли это Беловеского? А та продолжала:

— Я так и знала, что у вас роман.

Воробьева нахмурилась:

— Перестаньте смеяться! Я его очень мало знаю, между нами ничего нет…

— Не оправдывайтесь. У нас с вами сейчас будет серьезный разговор.

«Что со мной? — подумала Воробьева. — Я веду себя как гимназистка, уличенная в любовной связи. Какое она имеет право меня допрашивать?» Взяв себя в руки и стараясь казаться невозмутимой, она с улыбкой сказала:

— Я вас слушаю. Что же вам нужно?

Незнакомка стала серьезной.

— Мне нужно, чтобы в назначенный день вы увезли Беловеского из Шанхая. Куда-нибудь подальше. Например, в Ханчжоу.

— Зачем?

— Чтобы он остался жив и невредим. И в дальнейшем принадлежал только вам, — снова бесцеремонно рассмеялась она.

— Разве ему угрожает опасность?

— Да, его могут убить.

Наступила пауза. Наконец Нина Антоновна не выдержала:

— Вы это серьезно?

— Слушайте, мадам. Мы давно могли его убрать, он нам мешает. Но я же женщина… Я предпочитаю, чтобы вы забрали его с нашей дороги. Вы это можете.

— Почему вы так думаете? Да кто вы наконец?

— Кто я? Хорошо, я вам скажу. Мы с вами учились в Зеленой гимназии, но я её окончила, когда вы были в пятом классе. Я — Волконская. Теперь вспомнили?

Нина Антоновна не вспомнила. Княжна Волконская её никогда не интересовала.

— Ну и что же? Мы давно не гимназистки.

— Вот именно. Так слушайте: корабль, на котором служит ваш знакомый, на днях будет захвачен. Стрельба, кровь. Беловеский красный офицер, он не уцелеет.

Ошеломленная Воробьева молчала. Волконская закурила вторую сигарету. Лицо её преобразилось: у губ легла жесткая складка, глаза горели ненавистью.

— Не вздумайте об этом кому-нибудь рассказать. Если мы об этом узнаем, немедленно его убьем.

— Почему же именно его? Ведь есть еще и другие.

— С другими особый разговор. А с ним это невозможно.

— Ну хорошо, я постараюсь увезти его. А дальше?

— А дальше вы его устроите. Я дам вам сертификат на английском языке, немного денег… Он сможет поступить на любое судно. При вашей помощи, разумеется.

…После этой встречи с Таубе-Волконской Нина Антоновна жила как в кошмаре. Ей казалось, что в её руках, и только в её, жизнь того, для кого она теперь готова принести любую жертву.

Через несколько дней после этой встречи вернувшийся с берега Нифонтов попросил согласия командира на беседу с глазу на глаз.

— Тема очень щепетильная, — предупредил он.

— Какая же это тема, Николай Петрович? — с улыбкой спросил Клюсс, закрывая дверь в каюту.

— Я хочу поставить вопрос о доверии, Александр Иванович. У вас секреты с комиссаром, а я всё-таки старший офицер. Ваш заместитель, так сказать. Если мне не доверяют, я здесь лишний.

— Интересно, почему именно сегодня вы подняли этот вопрос?

— Вчера я был поставлен перед необходимостью решить: буду ли я дальше старшим офицером или должен уйти.

— Ну давайте, Николай Петрович, договаривайте всё. Я даю вам слово, что ваши сообщения разглашены не будут. А свободу действий, простите, должен оставить за собой.