Евгения Изюмова - Дорога неровная Страница 45

- Что ты такое, девица-голубица, говоришь?! - опешил Захар. - Молодая, а уважения к старшим нет. Кто тебя обижать собирается? Пантелей мой весь слюнями изошел, на тебя глядючи, а ты - «обижать не дам»! Да пусть только попробует! - и глянул грозно на сына.

- Вы, дядя Захар, может, и не обидите, и Пантелей - тоже. А вот характер супруженицы вашей, Акулины Климовны, очень даже известен. Зловредней ее разве что лишь тёщинька ваша, Зинаида Прокопьевна, будет.

Захар крякнул досадливо, но смотрел усмешливо: «Ай, молодец девка-ягодка! Мне бы такую в молодечестве! Не по заслуге счастье моему Пантюхе-нескладухе выпало…» Вслух примирительно произнес:

- Ну-ну, чо уж так сразу плакать начинаешь. И супруженица моя тебя не обидит, пока ишшо я в доме хозяин, а тёщинька моя в своем дому живет, к нам касательства не имеет. А насчет приданого не сумлевайся, всё будет в лучшем виде: всё закупим, не опозорим, чтоб даже никто и пикнуть не посмел, что, дескать, невеста - бесприданница. Всё будет в лучшем виде.

- Да уж… - Агафья горько усмехнулась. - Дешево вы меня не купите. К приданому - я его у мамы оставлю - ещё и корову, двух овечек, поросёночка да десяток кур приведёте, ну, конечно, и корм скотине чтоб привезли. Вот так. А иначе дело не сладим, - и глянула в упор на Захара.

А тот опять лишь крякнул, но ничего не возразил, вновь с восхищением посмотрел на девушку: «Ах, милая, до чего же ты ухватистая да разумная!»

Свадьба по деревне гуляла целую неделю. Бродили по улицам пьяные парни, дружки Пантелея, горланили частушки: «Шире, улица, раздайся, с гармонистом мы идём, мы - сибирские ребята, мы нигде не пропадём!» Гармошка вдруг обрывала веселый задорный перебор и начинала напевно жаловаться невесть кому. Точно также вела себя гармошка и в первый день свадьбы.

Агафья сидела за праздничным столом, слушала, как гармошка то ликует, то плачет в руках Филиппа-гармониста. Её Филиппушки… И никто в селе не знал, что в первую же ночь после сватовства Агафья встретилась за околицей с Филиппом у стога сена за селом, все рассказала ему и предложила:

- Бери меня, миленький, все равно не быть нам вместе, не для кого девичью честь беречь.

Филипп испугался за нее:

- Агашенька, да ведь опозорят тебя, ославят, знаешь ведь, кака змея подколодная мать у Пантюшки!

Но Агафья сверкнула глазами, и увидел Филипп в ее взгляде такую решимость, что задохнулся от боли за любимую, отчаяния и уважения к ней.

- Убежим, Агашенька, в Ишим! Повенчаемся, и заживём честь по чести.

- Господи, да куда же мы убежим, как жить будем? Да и слово я уже дала, а без меня мама с Егорашкой пропадут… Не судьба нам быть вместе, Филиппушка, - и она заплакала, склонив голову ему на грудь.

Там, в стогу, и завершилась её любовь с Филиппом. И как знать, не Филиппов ли сын был её первенец, названный тоже Филиппом, но Господь пожалел Агафью, и мальчуган был похож на деда Корнила. Никому не проговорился, даже отцу, и Пантелей, что невеста его уже была женщиной. Он трепетно и нежно любил свою жену и страдал, что Агафья не любит его, доволен был и тем, что хоть смотрела на него жена без ненависти. Но свои переживания Пантелей преодолеть всё же не смог и пристрастился к выпивке, тем более что и в парнях был выпить не дурак.

Не нарушил свое слово и Захар. Два огромных сундука с приданым показали гостям во время свадьбы в доме невесты, а в хлеву стояли корова и овечки, хрюкал в специальном закуте поросенок - их в одну из ночей привели Медведевы на ермолаевское подворье. Да и не мог он поступить иначе, понимал, что любая девка могла пойти за его сына ради корысти, Агафья же Захару нравилась и внешне, и тем, как вела дело своей «продажи», и что не пожадничала, запросила немного. Доволен был Захар потом и первым внуком, хоть и подозревал, что не течет в мальчонке его, Захара, кровь. Но именно о таком внуке и мечтал Захар, и едва малыш сделал первый самостоятельный шаг по земле, он отписал ему почти все, что имел, несмотря на злобное сопротивление жены. Пантелею же было всё равно, кому достанется родовое богатство - он не любил хозяйствовать.

Отгуляла, отшумела свадьба, и Агафья впряглась в работу, в ней она находила успокоение от душевной боли. Вставала с первыми петухами, едва трехзвездные «кичиги» уйдут за лес, летала по дому птицей весь день, и ложилась, когда в доме уже все спали, ведь требовалось и родню свою новую, и трех парней-работников накормить-обиходить, потому что постоянную работницу Медведевы рассчитали, рассудив, что с приходом Агафьи в доме появились дармовые руки. Захар не мог нахвалиться снохой, а вот свекровь за день десять раз придерется, и все бурчит, бурчит недовольно - всё ей не так да не эдак. Да и бабка Пантелеева, Зинаида Прокопьевна, сгорбленная от старости вдвое, зачастила на Медведевское подворье, ходила по нему, стуча березовой клюкой, и тоже все время поучала Агафью.

Терпела, терпела Агафья да и приступила к мужу: «Или отделяйся, или я уйду к матери, не посмотрю, что брюхата. А то, неровен час, пришибу старую каргу или матушку твою».

Пантелей и сам подумывал отделиться, а больше всего испугался, что Агафья уйдет от него, к тому же думал, что в своем доме Агафья будет ласковей к нему, и начал разговор с отцом о разделе. Захар не сопротивлялся, наделил сына не жалеючи, понял, что Агафья не даст Пантелею всё прокутить. И, кроме того, что поставил сыну дом-пятистенок, дал еще и пару лошадей, корову, овец и всякой прочей домашней живности. Хозяйкой всего этого стала Агафья.

Пантелей ни во что не вмешивался, бражничал с дружками-богатеями на стороне, в свой дом Агафья их не пускала, а с работой во дворе справлялся нанятый работник. Когда привозили домой пьяного мужа, Агафья брала его в охапку и сваливала на ложе в его горенке. Сама она редко ложилась с ним в одну постель, и то, если Пантелей был трезвый, но и на стороне не гуляла: уж коли стало угодно Богу их обвенчать, то Бог только, считала Агафья, и мог их разъединить. После одной из таких трезвых и счастливых для Пантелея ночей родился Захарка, который пошёл в отца - такой же неказистый, но все равно любимый Агафьей: известное дело - убогое дитя всегда жальче. Но дед Захар был иного мнения и никогда не делил свою любовь между внуками, отдавая её целиком старшему - Филиппку. Захар и Агафью любил отечески, всегда защищал её перед женой и сыном, и однажды выпорол Пантелея вожжами, когда тот вздумал кинуться на жену с кулаками. И как знать, не эта ли Захарова защита помогла Агафье стать хозяйкой в своей семье.

Егору исполнилось восемь лет, когда умерла Катерина.

Агафья всегда помогала матери и брату, однако не настолько, чтобы жили они безбедно. С одной стороны Агафья побаивалась мужа и свёкра, а с другой, получив неожиданно богатое хозяйство в руки, стала жадноватой. Но когда умерла мать, Агафья взяла брата к себе, несмотря на буркотню мужа и свекрови.

Егор словно понимал, что живет у сестры из милости, хотя был у него и свой дом, и живность, которая теперь находилась на подворье сестры. Он старался выполнять любую посильную работу: сначала гусей пас, потом овец, а к пятнадцати годам, рослый и не по годам сильный, работал наравне с работником. И все равно Пантелей был недоволен. К тому времени умер и Захар, у Агафьи не стало заступника, и как ни старалась держать себя хозяйкой, а все же побаивалась Пантелея, которого мать постоянно настраивала против снохи.

Трезвый, а это случалось очень редко, Пантелей не поддавался на подначки матери, понимал, что хозяйство держится на разуме жены, а пьяный норовил схватиться за вожжи, но Егор однажды, увидев, как пьяный Пантелей бросился с вожжами на сестру, не раздумывая, отобрал вожжи, закинул их на крышу хлева: «Лезь за ними туда, паук!»

Пантелей ещё больше возненавидел Егора, но буянить в присутствии парня стал опасаться, однако попрекать его куском хлеба всё же не перестал. Глядя на отца, и младший племянник начал устраивать Егору мелкие пакости. Тому надоело всё это терпеть, и он сказал сестре:

- Уйду я от вас, Агаша. Работаю, работаю, а всё - «дармоед». Надоело мне это.

- Ох, Егораша, не обращай на него внимания, а Захарку вот ужо я отлупцую. Весь в бабку вредный растет, - жалко ей, конечно, брата, но ведь уйдет Егор в материнский дом и скотину за собой уведёт. Да и руки рабочие дармовые где возьмешь?

Егор покинул дом сестры намного раньше, чем думал.

Как-то Пантелей, вернувшись из Ишима, приказал Агафье:

- Скажи братцу своему, пусть лошадь распряжет да корма даст.

- Сейчас велю работнику, - покладисто отозвалась Агафья.

Пантелей, сурово нахмурившись, спросил:

- А где же братец-дармоедец твой шляется?

- Да на «полянку» пошел, - улыбнулась Агафья, неожиданно вспомнив, как весело ей было там с Филиппушкой, про которого она так и не забыла.

- Распустила Егорашку, работать не хочет, по гулянкам только и шлындает, - разозлился Пантелей. - Взял дармоеда на свою шею!