Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 1) Страница 46

Казгирей решил ехать к своим старикам.

Еще не доехав до родного аула, он услышал страшную весть: конники Шарданова, считая, что Казгирей, как и его брат Нашхо, ушел к большевикам, схватили старого Кургоко в качестве заложника, а потом расстреляли его, а мать пустили по миру. Дом сожгли, увели скот, коней, увели и прекрасного жеребца, внука давнего Кабира.

Потрясенный известием Казгирей думал: куда скакать дальше? К Шарданову? Нет, с Шардановым он должен встретиться иначе. Вернуться к большевикам? Нет, он должен встретиться иначе и с Иналом. И у него созрел план: кликнуть клич, собрать войско, объединить под знаменем ислама всех, кто хочет сражаться за справедливость, свободу, равенство среди мусульман. Пусть мулла, пусть карахалк, князь или уорк — все равно! Если он кабардинец, если он за шариат, пусть идет в войско Матханова.

Он заговорил об этом со своими спутниками, и молодые сохсты тут же вынули кинжалы. Они стали первыми воинами священной шариатской колонны. Своими клинками Они коснулись клинка Казгирея, поклявшись человеку, достойному, по их мнению, почестей имама…

…Не сразу все это поведал Казгирей, но прямота, с какою он рассказывал, может быть, и не совсем простодушная, сделала свое — Эльдар простил ему и Шарданова…

— Не пора ли сделать привал, Эльдар? По сидим, помолчим немного… Что-то грустно, — прервал Казгирей рассказ.

Выбрали место под кустами посуше, разостлали бурки, откупорили фляги. Оглядывая местность — теперь он хорошо знал холмы и пади, ведущие к родному аулу Казгирея, — весь под впечатлением услышанного, Эльдар проговорил:

— Отсюда близко к твоему аулу.

— Это, кажется, единственный аул, который я стараюсь объехать стороной, — не сразу отвечал Казгирей. — Сам аллах не знает, когда найду я в себе силы заглянуть туда.

Эльдар понял свою опрометчивость. Он пожалел, что затронул в душе человека больное место. Его самого ждала верная и большая радость — скоро опять увидеть Сарыму, всех близких и дорогих ему людей.

ВЕЛИКИЙ УАЗ И ШКОЛА

Повсюду совершались благодарственные моления, всюду хотели видеть любимого проповедника — верховного кадия. Отзывчивый Казгирей едва поспевал с одной службы на другую, из одной мечети в другую, разъезжая по Кабарде с востока на запад, с запада на восток…

Казгирей на каждом шагу убеждался в силе непосредственного слова и считал, что «временный» успех большевиков объясняется как раз их умением завлекать, побуждать, обнадеживать — агитировать, как сами большевики называют эту способность. Митинги на базарах, на улицах, в садах… Казгирей видел, как поддаются пылким речам люди всех сословий, те самые люди, что ходят в мечеть, но там скучают. И Казгирей с той же неутомимостью и страстью, с какой прежде занимался печатным делом и школой, теперь занялся муллами и мечетями, отыскивая способных ораторов.

При этом он не хотел замечать того, о чем предупреждали его Инал и Степан Ильич, что видел даже малоопытный Эльдар: шариат все больше поддерживали люди, враждебные революции.

Все чаще под предлогом утверждения прав шариата то в одном ауле, то в другом, то в окружном суде, то в самом шариатском отделе обнаруживались преступные сделки, мошенничество. Недавно под видом упорядочения земельной реформы «в соответствии с шариатом» дельцы из земотдела прибрали землю себе. Похоже было, что это «дело» получило широкий размах и, что особенно озадачило Эльдара, к сделкам имели какое-то отношение Давлет и Муса из Шхальмивоко.

Нужно было действовать осторожно, чтобы не спугнуть заговорщиков.

Вот почему в Шхальмивоко они опять прискакали вместе: Эльдар — по своему делу, в которое он пока что Казгирея не посвящал, а Казгирей — по своему. Верховный кадий давно обещал прибыть на великий уаз в Шхальмивоко.

После случая, когда поверенный Жираслана приезжал за шкатулкой с редкими лечебными травами, Тина спряталась так надежно, что даже Чача не могла несколько дней отыскать ее, не то что Лю. И вдруг в саду у арыка девочка сама неожиданно окликнула Лю.

Лю обрадовался Тине не меньше, чем возвращению Сарымы. Они долго сидели в саду.

— Чача не хочет, чтобы я ходила в школу к Астемиру, — сообщила Тина. — Но я все равно пойду туда, если Астемир меня пустит. Спроси Астемира, пустит ли он меня в школу? Мне нужно видеть глобус и картины, которые ты так хвалишь.

Разумеется, Лю обещал сделать все. Тина призналась: у нее нет для школы новой рубашки. Это представлялось очень серьезным затруднением, но Лю не считал дело безнадежным, он очень рассчитывал на доброту Думасары. Больше того — он быстро смекнул, что в крайнем случае сможет уступить Тине свою рубашку, не вдаваясь пока что в размышления о том, как он объяснит Думасаре исчезновение рубашки.

Казалось, все складывается как нельзя лучше. Лю и Тина с нетерпением ожидали, когда прозвонит колокольчик Астемира. Лю ежедневно начищал его. Он-то ведь хорошо знал, что с колокольчика начинается всякое учение! Астемир, случалось, и сам звонил в колокольчик, плотно закрывая дверь из комнаты, чтобы не слышали посторонние. Не все было ладно — не по душе ему было настойчивое желание Думасары послать Лю в медресе, но он не хотел грубо оспаривать волю матери.

Уборка помещения заканчивалась, дед Еруль уже несколько раз выезжал с сообщением об этом, но обещанный фунт кукурузы не помогал — матери не сдавались.

Опять громче других шумела Диса. Нет, она не смирилась, счастье дочери не смягчило ее сердце. Напротив, приезды Эльдара еще больше озлобляли ее. Но так как теперь она уже не смела открыто выражать свои чувства перед нелюбимым зятем — все же мужчина и притом не последний человек, — Диса изливала желчь на соседей, тем более что затея Астемира давала ей новый повод для брани.

— Подумайте! — шумела она. — Загубил мою старшую дочь, а теперь зазывает младшую в свою школу… Пусть аллах станет моим врагом, если я отпущу Рум к нему. Пусть аллах не даст мне ни одного дня пить воду, если моя дочь хоть кончиком пальца прикоснется к свинине… Тьфу, аллаур-сын! — Диса плевалась и продол жала, обращаясь, по-видимому, к Думасаре: — А ты, жена черного джина, отвечай, куда пош лешь своих сыновей — в школу или в медресе?

Удар приходился не в бровь, а в глаз. Думасара старалась пристыдить крикунью:

— Зачем кричишь и бранишь меня на улице? Зайди в дом, если собираешься сказать что- нибудь путное.

— Пусть чума зайдет в твой дом.

И надо признаться, Диса не оставалась одинокой. Слышались голоса и других женщин:

— О потомки ивлисов! Лежали бы вы все на спине в тяжких муках! Подумайте, жена когда-то воздержанного Баташева зазывает к себе в дом, чтобы кормить свининой!

Случалось, и воздержанный Астемир терял самообладание и выходил на порог.

— Вы, рожденные с кровоточащими пятками, закройте свои рты, не то языки ваши разбухнут от желчи и лопнут, — сердито говорил он, но тут же ему становилось стыдно, и он уходил куда-нибудь подальше от греха.

Женщины умолкали, затихала и Диса, но вскоре опять появлялась и, поглядывая, не едет ли по дороге из Нальчика вооруженный Эльдар, принималась за свое.

Давлету доставляли удовольствие эти крики вокруг дома Астемира, он любил послушать, как женщины проходятся насчет бывшего председателя. Однажды его осенила замечательная мысль: а что, если дети будут ходить одновременно и в школу и в медресе? Жаль, конечно, что еще не готова башня для обнародования новых законов. Но этот закон можно сообщить прежним способом, через деда Еруля. Астемир подумал, и его заинтересовало предложение: пример ученика, который ходит одновременно и в медресе и в школу, может стать заразительным. Это может продвинуть дело вперед. И Астемир уступил.

— Собирай своего сына в медресе, — хмурясь, сказал он жене, — и чем скорее, тем лучше.

Невозможно было утешить Лю, когда он узнал, какая горькая участь его ждет — идти к Батоко в медресе. Напрасно говорила ему Думасара:

— Послушай, Лю, в медресе ты будешь учить Коран, станешь кадием, таким важным, как Саид.

— Не хочу учить Коран, — отвечал безутешный Лю. — Коран учить скучно. Мне больше нравится глобус, чем Коран. Я обещал Тине показать глобус.

Последние слабые доводы Лю, что Батоко его не любит и не пустит к себе в медресе, ничего не изменили. Астемир сказал:

— Ну-ка, перестань плакать, Лю. Я тебе опять дам военную сумку. Иди к Батоко, он не посмеет обидеть тебя, а там, в медресе, говори всем мальчикам, чтобы они шли в школу. Ты и сам будешь ходить и в медресе и в школу.

Это обещание несколько успокоило Лю, оно понравилось больше, чем слова Думасары о том, что Магомет проложил дорогу в медресе для всех детей и Батоко не смеет не пустить туда Лю. Его очень озадачило, когда после этих слов Думасары Астемир сказал: