Ирина Велембовская - Сладкая женщина Страница 5

— Вот вы где, шельмецы!..

Потом его внимание привлекла сытая птичка с толстым сердитым носом. Она клюнула красную ягоду на кусте шиповника и тихо, с шипом, присвистнула. Сразу же рядом оказалась вторая птица, такая же сытенькая, но менее заметная пером.

— Видишь, нашел пищу и дамочку пригласил! — показал Ане Тихон.

— Нужны тебе воробьи эти!

— Хороша! Снегирька от воробьев отличить не можешь. Он набрал грудку красной брусники и хотел положить ей в рот.

— Да я не люблю ее, — сказала Аня. — Все губы свяжет…

— А что же ты вообще-то любишь? — спросил Тихон, прищурив свои карие, опасные глаза. — Тебе тогда и в деревню ездить нечего. Ходи на Неглинную, в Пассаж.

Они поглядели друг другу в глаза. «Чего это он придумывает? Как будто издевается…»

Аня знала все эти лесные места как свои пять пальцев и заблудиться никак не могла. Но страшно боялась вдруг остаться среди леса одна. Они, бывало, с покойной матерью ходили всегда след в след, перекликались. А Тихон, как нарочно, уходил от Ани, скрывался за кустами. И не сразу откликался.

Болонья на Ане вся промокла, с полы вода натекала в резиновый сапожок. Она дрожала и уже мучалась.

— Тихон!.. — почти с отчаянием, громко закричала она.

Он вышел с той стороны, откуда она его не ожидала. Оказывается, он был тут, совсем близко. Праздничный пиджак и ботинки его были тоже совершенно мокры — не пожалел.

— Чего ты испугалась? — спросил он очень ласково, заметив бледность и тревогу у нее на лице.

— Я не испугалась, Тихон, — тихо сказала Аня. — Ты не уходи от меня…

Он понял. Поставил на траву свое лукошко и подошел к ней.

Домой они все-таки несли грибы. Их набрал Тихон, десятка два не крупных, только утром вылезших из земли белых. Он подстелил под них травки и всю дорогу любовался на свое лукошке, перекладывал в нем эти грибы, чтобы было покрасивее.

«Чему он радуется?.. — с недоумением думала Аня. — Рад, что женщину нашел по себе, или грибы эти ему все на свете заслоняют?..»

То ли вспыхнувшие чувства помешали, то ли она совсем разучилась искать, но сегодня Аня так и не увидела ни одного ценного гриба и очень удивлялась, как это их видит ее спутник.

— Гриб любит, когда ему поклонишься, — объяснил Тихон. — А места, верно, у вас хорошие. Не наврала ты мне, рыженькая моя!

Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Она хотела подставить губы, но он уже шагал дальше. Аня шла за ним и думала: что же такое происходит? Как этот человек за какой-нибудь неполный день сумел взять над ней такую власть? Она уже сегодня пообещала ему, что дома своего в деревне не продаст: глядишь, и еще когда-нибудь соберутся сюда. Ей пришло в голову, что ее дом, может быть, и есть та приманка, на которую клюнет этот красивый, ласковый и в то же время опасный мужик. Все ему тут так нравится! Пиджак вымочил, ботинки испортил, а идет радуется, как мальчишка. Или уж правда тут у них так красиво, богато, хорошо? Что же она раньше-то этого не замечала?..

— О чем задумалась? — спросил Тихон.

— Да так… И сама не знаю.

— Ну, подумай, подумай. Это никогда не мешает.

«А ведь он вроде смеется?..» — уже тревожно прикидывала Аня. Она настолько была этим Тихоном загипнотизирована, что, ничего не зная о нем самом, про себя почти все ему выложила. Ей думалось, что все равно, если будут они вместе, он ее обо всем строго расспросит. А ей хотелось эти расспросы опередить, выглядеть искренней и доверчивой. Тихон слушал ее внимательно, как будто хотел запомнить каждое слово. Но потом спросил довольно равнодушно:

— А чего это ты передо мной все исповедуешься? Я ведь тебе не поп.

— Да чтобы ты не подумал, Тиша, что я очень женщина плохая. Бывают гораздо похуже.

— А я и не думаю. Наверное, бывают. Ты у меня сладкая, ванильная! Вроде торта! — И Тихон похлопал ее по мокрой голубой болонье.

Аня невольно понюхала воротничок отсыревшей, помятой блузки. Привычка мешала ей улавливать свой сладкий запах. Сейчас она слышала только запах сырых хвойных иголок, налипших на ее плащ и засыпавшихся за шею.

«Никак его не поймешь. Что шутит все, так это еще ладно. А вот, может быть, не только жена у него есть, но и детей косяк. Раньше нужно было спрашивать, а теперь уж все равно…»

…Когда они открыли избу, Аня села, не имея даже сил снять с ног грязные сапожки. Тихон нагнулся и разул ее.

— Здорово ты промокла-то, — сказал он. — Затопим, может быть? Я дров принесу.

— Да погоди!.. — прошептала Аня, тронутая его заботой, теплом его рук. — Погоди, Тиша!..

Он руку освободил и спокойно заметил:

— Хватит пока. Разгулялась, рыженькая!..

Аня справилась с собой, встала, стряхнула мокрую болонью. А Тихон, уже как хозяин, принес из сарая дров и растопил плиту. Приготовил сковороду и сел на порог чистить грибы.

Он провел в этом доме считанные часы, но почему-то точно определил, где что стоит, где что лежит. Сразу нашел соль, бутылку с маслом, взял с печи две луковицы и не плача их очистил.

Когда грибы начали ужариваться, он положил нож и надел свой пиджак.

— Погляди тут, я сейчас приду.

Аня видела в окошко, что Тихон направился к магазину. Оказывается, он уже знал, где и магазин. Наверное, еще вчера разведку произвел. Ходил небось по деревне и про нее спрашивал. Теперь все знают… Но тот ли это человек, которому она может вполне довериться, она, такая сейчас растерянная, осиротевшая?

Тихон вернулся из магазина с бутылкой «кубанской». Достал стаканчики, налил себе и Ане, положил ей на тарелку жареных грибов.

— Ну, Анна Александровна, за все за хорошее!

У Ани чуть не брызнули слезы.

— Будет ли оно, хорошее-то? На это Тихон ответил:

— Хорошее все зависит от нас самих.

«Кубанскую» они распили поровну: Ане хотелось разогреться, осмелеть и помолодеть. И она хитрила: не хотела, чтобы Тихон выпил лишнее, зачем он ей нужен пьяный? Сама она, достаточно захмелев, все-таки соображала четко: если сейчас он побежит «добавлять», значит, трудно будет с ним и уж сегодня, во всяком случае, ничего хорошего не получится.

Но Тихон «добавлять» не пошел. Он сам убрал посуду со стола, потом сказал:

— Ну, мне на поезд пора. Спасибо.

Провожать его Аня не пошла, да он ее и не звал. Она просидела почти до сумерек одна. Потом в дверь постучалась Клавдея. В руках у нее была мясорубка.

— Емельяныч давеча утром занес: баушка твоя ножи направлять отдавала.

Аня молчала и ждала, что Клавдея спросит про утреннюю прогулку. Но Клавдея была баба скромная. Сделала вид, что и не заметила порожней «кубанской» под лавочкой. Все еще почитая себя должницей за дорожку и эмалированное ведро, подаренное Аней, предложила:

— Давай картошку-то в подполье опустим. Когда еще продастся.

Аня покачала головой: не до картошки, мол. Тогда Клавдея вытрясла порожние кули и разложила их по сеням, чтобы сохли. Провожая ее на крыльцо, Аня вдруг попросила:

— Клаша, ты узнай при случае… Сот за шесть я бы все-таки дом отдала. Куда мне одной?.. Я ведь работаю, квартира у меня.

«Неужели ни о чем не догадывается?.. — думала она, поисматриваясь к Клавдее. — Ведь на мне прямо написано, что я с мужиком была… А дом продам. Нужна я ему, Тихону этому, так и без дома сойду».

3

Лежа одна в потемках избы, Аня постаралась вспомнить, что же она сегодня Тихону в пылу доверия про себя выговорила. Честно призналась, что семейная жизнь у нее сложилась не гладко. Кое-что она, понятно, утаила, кое-что прибавила в свою пользу. Может быть, Тихон и не очень поверил. А может, ему и вообще-то наплевать?..

Аня лежала в избе, где пахло пылью от картофельных кулей, попорченным луком. И немного еще табачным дымом — это осталось после Тихона. Лежала и все вспоминала…

Из деревни она в первый раз уехала в сорок седьмом году. Мать не очень охотно отпускала ее от себя, совсем молоденькую и красивенькую, — опасалась. Но был и резон: девчонка росла балованная, еле-еле из шестого в седьмой перевалила. Пришлось бы в поле овес вязать или на лесозаготовку — волком бы взвыла, потому что без привычки. В городе все-таки работа полегче. А обуть-одеть на первый случай есть что: одна дочь у матери.

Аня приехала к родне в старое Кунцево, с большими трудами прописалась и устроилась там же, в Кунцеве, на трикотажную фабрику мотальщицей. Как раз кончились карточки, можно было купить сколько хочешь черного и белого хлеба. Но черного Аня и дома вдоволь видела, а тут, дорвавшись до подмосковных булок и саек, не знала удержу. Хлеб ей шел не в толщину, а в силу и в румянец. Девчонка еще больше похорошела и теперь даже в зеркало редко заглядывала — так была уверена в себе. Из Нюрки она быстро сделалась Аней и захороводила всех ребят в округе. Ухаживали за ней и женатые, и пожилые, рабочие и мастера, влюбился даже механик. Но Анино поведение строго контролировалось кунцевской родней, и хотя ее голова кругом шла от успехов, но она твердо продержалась до совершеннолетия. Работала Аня старательно, зарабатывала для девчонки много, накупила себе обнов и, боясь, чтобы их в общежитии не расхитили, держала у тетки. Туда же и бегала каждый день после смены, чтобы переодеться для кино или концерта.