Андрей Островский - Напряжение Страница 5

Она обо всем договорилась сама.

Приходит ко мне один раз с приятелем; за ним — еще двое. Галка давай нас знакомить. Это, говорит, Семен Кондратьевич. Он всем голова. А это — Котя-Коток. А парня с которым пришла, зовут Козырь. Я удивилась такому смешному имени и спрашиваю: «А как вас мама зовет? Тоже Козырем?» Он засмеялся громко-громко: «Мама? Кто это такая?»

Козырь мне больше всех понравился; по-моему, он очень симпатичный. Высокий, крепкий и, наверное, сильный. И наружность привлекательная. Глаза большие, карие, а брови черные. По годам он ровесник Галки. Семен Кондратьевич все молчит. Сказал только Галке: «Фартовая хаза!» — и больше ни словечка. А я ничего не поняла, что это значит.

Посидели у меня, сказали, что будут приходить в гости. Я им ключи отдала. Галка потом по секрету сообщила, что они будут мне платить 50 рублей в месяц. Я так рада! Не знаю, как и благодарить ее. Они и задаток дали 10 рублей (те, которые я от Галки на чулки получила, тоже в счет задатка пошли).

Видишь, как надо устраиваться! Правда, не обошлось без скандала. И все это Полина Никифоровна. Увидела на столе червонец — откуда, кто дал? А потом другой. Чего ей надо? Я уже не ребенок, чтобы за мной нянька ходила. Врать я ей не буду. А говорить, что, откуда и почему, во-первых, не могу, а во-вторых, не хочу. Мы с Галкой и без нее проживем, правда?

Как только Полина Никифоровна узнала, что ко мне приходят гости, сразу же свой нос сунула. Что за люди, когда я с ними познакомилась? Прямо тошно. Галка мне говорит: «Ты ей скажи, чтобы убиралась ко всем чертям». Мне неудобно, а она сказала бы.

Галка мне твердит все время: «Ты уже взрослая — и надо жить своей головой». Конечно. Я — хозяйка, и ребята со мной обращаются, как со взрослой. Это я так называю «ребята», хотя Семену Кондратьевичу уже, наверно, лет 40. Только с Козырем мы как свои. Он научил меня свистеть: два пальца в рот — и такой свист получается! Я давно хотела научиться, чтобы мальчишки не задавались — мол, только они так умеют, а мы не можем.

А знаешь, иногда Козырь на меня так посмотрит… Ну, в общем, не как ребята в школе. Я даже краснею. Приятно, когда так смотрят. А у тебя так бывает? Напиши обязательно. Мне это важно.

Он такой потешный! Фокусы умеет показывать. Возьмет десять копеек, повертит в руках, а потом у меня из кармана вынимает! Или из уха! Я говорю: «Ты жульничаешь». А он делает вид, будто обижается, губы надувает: «За кого ты меня принимаешь?» И объясняет, что он мастер по иллюминации. В общем, какое-то такое слово, я забыла. Фокусник значит. «А почему ты не в цирке работаешь?» — спрашиваю. Он и отвечает: «Могу в цирке, но призвания нету. Это у меня между делом».

А где он работает, я так и не знаю. Пробовала Галку спросить. «На заводе», — отвечает. «А почему они комнату у меня снимают? Жить им негде, что ли?» — «Когда, — говорит, — они в ночную смену, им далеко ездить из дома. А отсюда рядом».

Не знаю. Чего-то я все-таки не понимаю. Бывают они у меня раз или два в пятидневку, а то и ни разу. Придут вечером, иногда выпивают… А утром никого нет. Неужели ночная смена так редко бывает? И еще говорят они на каком-то непонятном языке. Я Галку спрашивала: «Что такое «фартовая хаза»? И по-какому это?» Она говорит: «По-испански это значит „хорошая комната“». Откуда они знают испанский язык?

Вот, Зоенька, сколько всяких «почему» и «зачем». Много спрашивать я боюсь. Особенно при Семене Кондратьевиче или при Коте-Котке. Семен Кондратьевич страшно злющий. Он всегда ругает Козыря, Галку тоже, но она его не боится вовсе. А со мной он и не разговаривает. А спросить — Галка или кто-нибудь подумают, что я дура или маленькая.

Сейчас перечитала твое последнее письмо. Ты смешная, Зойка. Даже как будто ругаешь меня за то, что я умею паять. А зачем же тогда в школе этому учат? Ты говоришь: скучища! Я не люблю скучных вещей, а возиться с «Конструктором» могу хоть целый день. По-моему, это интересно. В общем, спорить с тобой не буду: на вкус и цвет товарищей нет.

Только насчет керосина или мазута («всякой гадости») ты не права. У нерях могут быть грязные руки. К маме иногда приходила тетя Катя, ее знакомая. Она работает мастером на заводе. Ты никогда этого не сказала бы, если бы ее увидела: руки у нее чистые, с маникюром. И всегда от нее такими замечательными духами пахнет! Почему я не могу быть такой?

А читать книжки и в театр ходить, конечно, нужно.

На этом заканчиваю. Не забывай свою ленинградскую подругу. Письмо накатала большое, и, наверно, куча ошибок. Не ругай, торопилась очень.

Марина.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Оренбург, 24 февраля 1933 года

Дорогая моя Маришенька! Здравствуй. Письмо твое получила, читала и перечитывала много-много раз. А потом показала маме и папе. Ты не рассердишься за это? Вот, а теперь спешу ответить.

Ты не обижайся, но мне твои новые друзья не нравятся, и Галка твоя тоже не нравится. Не подумай, что это ревность. Но по твоим описаниям она мне кажется «темной личностью».

Все твои «почему» и «зачем» меня тоже мучили, и я не знаю, что и ответить. Ты, пожалуйста, следи за всем сама и старайся понять. Ты скажешь: «Ну и совет! Я и без тебя все знаю». Конечно, Мариша, по письму твоему трудно понять, что у тебя происходит и кто эти люди. Не хочу тебя обидеть, но, по-моему, это люди плохие. И все, что тебе Галка говорила, — вранье.

И не только я так думаю. Мама и папа тоже. Ты скажешь: почему? Все объяснения, которые ты получила, — странные. И ты правильно спрашиваешь, неужели вечерняя смена так редко бывает. Папа сам работает на заводе и говорит, что это чепуха. Один и тот же человек может работать всю пятидневку в ночную смену, а следующую — в утреннюю.

Мне даже страшно писать это, но твои друзья — воры или жулики. А может быть, и еще хуже. Папа говорит, что «фартовая хаза» — воровской жаргон, особый такой язык у воров, а не испанский. Вот видишь, Галка твоя здесь определенно врет.

Маришка! Мне так страшно за тебя! Выгони их всех. Скажи, что уезжаешь. И взаправду приезжай к нам. Это твое единственное спасение. Можешь потихоньку, когда все спят. Я бы так обязательно сделала. Все проснутся, а ты уже в Москве. Скажи только Полине Никифоровне, и больше никому.

Сделай так, миленькая. Я тебя очень, очень прошу! Не заставляй нас волноваться.

Твоя Зойка.

Зоя Бакеева — Марине Гречановой

Оренбург, 26 марта 1933 года

Мариночка! Что с тобой? Почему от тебя нет писем? Получила ли ты мое? Может быть, я тебя обидела им? Ты меня тогда прости.

Иногда мне приходят в голову страшные вещи. И даже сон вчера видела просто жуткий. Все, наверно, из-за твоего последнего письма. Приснилось, будто ты с Галкой своей идешь ночью по какой-то чужой лестнице. Она тебя тащит в подвал. Ты кричишь, а она тащит. И похожа она на ведьму — старая-престарая, волосы дыбом. А в подвале разбойники или воры. Кто с ножом, кто с топором. Бросились они на тебя. А оказалось, что это я, а не ты. А ты сбоку стоишь, смеешься. И у тебя какая-то кочерга в руке, на меня подняла ее, хочешь ударить. Я как закричу — и проснулась. Потом долго лежала, думала о тебе. Где ты сейчас, что делаешь? И решила обязательно написать письмо. А потом заснула и ничего больше не видела во сне.

Напиши мне, Маришенька, все-все, что у тебя происходит. Ходишь ли ты в школу? Ты ничего об этом не пишешь. Жду.

Твоя Зоя.

Марина Гречанова — Зое Бакеевой

Ленинград, 9 апреля 1933 год?

Зоенька, дорогая моя подруга! Если бы ты знала, в какую историю я попала! Голова идет кругом. И не знаю, выберусь ли я когда-нибудь из этого положения. Какая я дура! Зачем не послушалась тебя, Полину Никифоровну, а теперь мне никто, никто не поможет. Ах, если бы мамочка моя была жива! Я совсем не знаю, что мне делать.

Галка на самом деле оказалась дрянью. Я таких не встречала. Это она во всем виновата. Прикинулась добренькой такой, ласковой. А она воровка, самая настоящая. И ребята все — тоже воры… Я теперь все знаю, поняла, как все они меня обманули.

Мне очень трудно писать. За мной все время следят. Куда я иду, что делаю, с кем разговариваю. Я и сейчас очень боюсь, вдруг кто-нибудь войдет. А увидят это письмо, я пропала — пришьют, то есть убьют. Я сама начала говорить, как они, и даже не замечаю. Не сердись.

Помнишь, я тебе писала: ничего не понимаю, всякие «что» и «почему» в голове. Я и стала за всем следить. Делаю что-нибудь, а сама посматриваю и слушаю, что они говорят.

Началось все 20 февраля. Я Галке сдуру сказала, что завтра у меня день рождения: хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. Раньше, при маме, проснусь в этот день, а на столе кукла, или кубики, или еще какой подарок лежит. Рядом пирог или крендель из белой муки. Я уж всегда знала, что это мне. Так радостно сразу станет. Платье нарядное надену, и все меня поздравляют. И гости к нам приходили с завода.