Аркадий Первенцев - Огненная земля Страница 5

Все было знакомым. Букрееву приходилось ходить на таких кораблях. Но сегодня все было неприветливо.

Сняв фуражку, Букреев зачесал назад свои черные поредевшие волосы, посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут после начала похода. Поговорив с пришедшим к нему Горбанем, Букреев отпустил его и прилег на койку, подложив руки под голову. Он заснул.

Проснувшись, почувствовал присутствие в каюте другого человека. Это был Курасов, решивший с ним позавтракать.

Курасов держался сейчас предупредительно–вежливо. Завтрак, принесенный расторопным вестовым, состоял из кислой, плохо прожаренной вместе с колбасой и салом капусты да мутного теплого чая.

— Камбузов и коков на нашем корабле нет, — сказал Курасов, — приспособили какую‑то дырку, крутится там один краснофлотец в порядке очереди вокруг примуса и калечит продукты. И на том спасибо. У нас дело грязное. Но все же я рад, что приходится воевать на малых кораблях, то ли на охране коммуникаций, то ли в десантах.

Курасов хмурился и, избегая взглядов Букреева, рассказал о том, как он «скучал» на Каспии, как его оттуда переправили вместе с кораблем сухим путем, как он сразу же напал на «золотую жилу», назначенный в боевой краснознаменный дивизион Героя Советского Союза Звенягина.

Курасов был образованным человеком. Он говорил Букрееву о тактике Нельсона, о Макарове, о Павлове; знал художественную литературу, изучал английский язык и, кажется, потихоньку вел дневник. Он сетовал на то, что подчас забывают погибших и, рассказывая о своем однокашнике и друге, убитом в недавнем бою в проливе, мечтал назвать его именем хотя бы какую‑нибудь улицу.

Дребезжащий, продолжительный звонок прервал их беседу. Курасов, торопливо надев пальто и зюдвестку, вышел. Моторы заработали сильней. Мимо стекол иллюминаторов пронеслись зеленые кипящие струи. Через пятнадцать минут тревога окончилась. Горбань сообщил, что невдалеке прошли немецкие самолеты. Букреев поднялся на палубу. Под солнцем, выглядывающим из‑за туч, светились отполированные детали орудий и пулеметов. Вдалеке ломаными курсами шли «морские охотники». Дул ветер, названный Шал у новым трудным морским словом «галфвинд».

Ветер, дувший от скалистых белых берегов, зачерненных поверху кустарниками, гнал по морю барашки.

Иногда ветер срывал с поверхности моря облачка, прилетавшие на палубу мельчайшими брызгами. Шалунов весело отряхивался и смеялся, поворачивая лицо навстречу ветру и брызгам.

— Море‑то, а? Чудесное море! — восклицал он восхищенно. — Я, знаете ли, в море становлюсь во сто раз здоровее, право слово. В любую штормягу дыхание свободней. Тут, братцы вы мои, пыль — минус, газы — минус.

Появились дельфины. Их черные тела, изогнутые, как запятые, всплывали и исчезали. Стая кувыркалась впереди буксира, тянувшего танконосец и понтоны, и приближалась к ним. При той быстроте, с какой передвигаются дельфины, их растопыренные плавники кажутся рогами, что и послужило, очевидно, причиной называть их иногда не только морскими свиньями, но и морскими чертями.

Треск выстрелов раздался почти над головой Букреева. Стрелял из пистолета Kypacoв. Потом краснофлотец принес винтовку. Курасов вскинул ее, вскрыл пачку патронов, в разрезе затвора мелькнуло золото гильз. Корабль пошел наперерез стае, видимо, понявшей опасность и повернувшей снова к транспортам. Курасов стрелял теперь из винтовки. Работа моторов заглушала выстрелы. Пули тюльп аниками вспыхивали на воде. Дельфины пересекли кильватерную струю танконосца, и вскоре их черные выгнутые спины еле–еле различались в волнах.

— Прошлый раз мы устроили охоту, — сказал Курасов, опуская винтовку. — Набили их штук двенадцать. А сейчас нельзя задерживаться. И так тащимся еле–еле.

Манжула и Горбань сидели с группой матросов «тридцатки» на корме возле глубинных бомб, расположенных на специальных рельсах–салазках. Моряки смеялись, слушая Горбаня, который в конце концов вскочил на ноги и прошелся по кругу, ловко отбивая чечетку. Шалунов тронул Букреева за рукав шинели, указал глазами.

— Ребята ваши занимаются проработкой инструкции по десанту, товарищ капитан, а?

— Вероятно, — с улыбкой сказал Букреев. — Кстати расскажите мне, вам приходилось подходить к берегу во время высадки десанта на вашем корабле?

— Так и подходили.

— Осадка все же большая.

— Смотря где. На Новороссийск было самый раз, а вот у Соленого озера сыпали ребяток прямо в воду. Лучше всего, конечно, на мотоботе, на «лапте». Рекомендую. Только, если переход велик, буксировать, а у берега пускать мотоботы своим ходом… Хотя заранее не угадаешь, что лучше, что хуже. Раз на раз не приходится. Дело само подскажет. Лучше я вам посплетничаю, как вы! Курасова подсидели.

— Я подсидел Курасова?

— Классически подсидели. — Шалунов блеснул своим влажным красным глазом и добродушно рассмеялся. — Ведь Курасов в каюте цветы вез.

— Какие цветы?

— Полную каюту из Батуми. Цветы разные, я их названий не знаю… Невесте везет цветы, сам пресную воду меняет.

— Какой невесте?

— Вы видели карточку у него на стенке? Есть такая главстаршина Таня Иванова. В Геленджике работает в военно — морском госпитале.

— Но почему же он убрал цветы из каюты?

— Вас стесняется. Молодой и застенчивый в этих вопросах.

Шалунов наклонился к Букрееву и рассказал о том, как Курасову пришлось перенести цветы из своей каюты в то помещение, которое они использовали под камбуз. Но там и так повернуться негде, и поэтому Курасов приказал не зажигать примусов, чтобы не поднимать на камбузе температуру.

— Но девушка, скажу откровенно, вполне заслуживает. Такая девушка! Я бы и то для нее пальму вывернул с корнями.

Веселый и общительный Шалунов занял Букреева. Он поделился с ним своей мечтой получить корабль. Но мечта оставалась мечтой. Вакантных мест было мало. Пока Шалунов удовлетворялся своей ролью штурмана и помощника Курасова. Шалунов любил свой корабль, говорил о нем, словно о живом существе. Что такого, что это оыло небольшое военное суденышко, с деревянным, обшитым тонким железом каркасом, наполненное моторами, бензином, оружием и боевыми припасами? Что такого, что людям экипажа приходилось жить в коротких и узких клетках? Они сознательно лишили себя всех удобств, чтобы набрать побольше снарядов и бензина. Катер не отапливался и зимой промерзал насквозь, зато летом нагревался так, что хоть зажигай о стены спички. Люди любили свои маленькие корабли, гордились ими и совершали на них подвиги. Вся команда Курасова была награждена орденами. Среди комендоров были люди, сбившие по нескольку вражеских самолетов, были и участники обороны Севастополя.

На этом корабле Букреев как бы приобщился к людям моря, он искал в себе то, что должно было сблизить его в батальоне с моряками и помочь ему в его военном труде.

В Туапсе караван пришел ночью. Здесь было холодней. В осенней дымке угадывался город. Из ущелья доходили запахи осеннего леса. Чернели проломы мола и камни, наваленные кое–где.

Над горами зажигались прожекторы и медленно прощупывали тягучие облака, переваливающие через хребты Предкавказья. Караван бесшумно входил в порт. Суда скользили по темной воде, медленные и настороженные. За пристанью, близко возле берега, жались сторожевые корабли. Их мачты напоминали поредевший после артиллерийского налета лесок. На пирсах двигались люди, вспыхивали и гасли огоньки фонарей.

На причалах были подготовлены к погрузке зерно и мука, прессованное сено, противотанковые пушки в рядах, клети ящиков со снарядами и патронами, бочки с бензином, авиационные моторы, зашитые в сосновые коробки.

Порт жил войной. Здесь по крадущимся огням прожекторов, по затаенному дыханию города и бухты уже чувствовалось приближение фронта.

В Туапсе решили пробыть до утра. Побродив по пирсу с Шалуновым и проверив свою команду, Букреев решил вернуться на корабль. Ему хотелось повидать Курасова. Угадав его издали, он прошел к нему на корму. Заслышав шаги позади себя, Курасов обернулся и расставил руки, что‑то прикрывая.

- Идите спать, товарищ капитан, — зло сказал он.

- Что‑то не спится, товарищ Курасов.

— Вам постелили в моей каюте.

— Вы что здесь делаете, Курасов?

— Да какое вам дело? — вспыхнул Курасов. — Что вам, наконец, надо?

Букреева поразил этот тон, неприкрытое раздражение Курасова. Букреев в свою очередь хотел резко ответить командиру корабля, но, присмотревшись, заметил цветы, расставленные на дымовых шашках.

— Простите, — мягко произнес Букреев и пошел от него.

— Там вам постелили, — вдогонку повторил Курасов. — И отдыхайте, ради бога.

В голосе его теперь уже слышались нотки извинения, смущения. Букреев спустился по трапу и вошел в каюту. Горбань писал за столом письмо; он вскочил, но выпрямиться в низкой по его росту каюте не мог.

— Я сейчас уйду, товарищ капитан.